России нужно начать процесс деколонизации прежде всего с себя

Именно отказ от имперских амбиций позволил большинству бывших империй успешно состояться в новом качестве. И наоборот, те, кто пытался их восстановить, потерпели сокрушительное поражение.

Ошибочно считать, что процесс деколонизации касается исключительно стран, вышедших из колониальной зависимости. В не меньшей мере он касается и самих бывших метрополий, некогда колониальных держав. Это вопрос выбора — сохранить свое политическое и экономическое влияние или, напротив, готовность выстраивать отношения на принципиально новом фундаменте.

Процесс деколонизации в бывшей метрополии продолжается до сих пор во многих бывших империях. Речь идет не только о том, чтобы преодолеть или свести к минимуму негативные последствия колониальной экспансии. Не меньшее значение имеет деколонизация имперского сознания граждан в прошлом колониальной державы. От успеха этого проекта зависит дальнейшее развитие бывшей империи, обретение ею новых смыслов и идей, новых ценностей и целей, нового позиционирования себя в постколониальном мире.

После падения мировой колониальной системы не только колонии сосредоточились на возрождении государственности, национальной идентичности, но и бывшие метрополии столкнулись с необходимостью по-новому позиционировать себя. Многие из них пережили   гуманитарный (ментальный) кризис, преодоление которого зачастую протекало и тяжело, и противоречиво. Согласно Э. Саиду, властные отношения конституируют идентичность субъекта, «вписаны» в нее. Сознание жителей метрополии во многом было обусловлено имперским статусом, и менталитет имперской нации складывался в зависимости от проводимой имперской политики, что, безусловно, не могло не отразиться в трансформации национальной идентичности. Империя видела себя в отражении колонии, позиционировала себя через оценку колонизированного народа. Так, жители метрополии воспринимали себя как более высшую (по сравнению с колонизированными народами) нацию, и это убеждение было основано на «удобных» стереотипах, тиражируемых силами пропаганды, вмонтированы в систему образования и науки. Так или иначе имперскость формирует идентичность и, учитывая тот факт, что строится она на ложных, политически мотивированных посылах, она наносит вред, искажая исконную природу и национальную сущность народа.

Потеря колоний и связанная с этим необходимость выстраивать новую политическую и экономическую действительность требовала от жителей метрополий корректировки самооценки, взгляда на себя в зеркало, а не на фоне, не в сравнении с колонизированными народами. Эта позиция без априорного превосходства порождала беспокойство и растерянность. Крах прежней идеологической основы требовал нахождения, обретения новых смыслов, новых (или прежних, доимперских) составляющих национальной идентичности.

Так, жители метрополии подвержены постимперскому синдрому. Он выражается не только в потере прежних ориентиров, но и неспособности/нежелании обрести новый (не имперский) статус, быть самодостаточным, признать равенство «другого».

Г.Ч. Спивак утверждала, что невозможно «принимать в качестве источника смыслов неотрефлексированный человеческий опыт». Добавлю: и опыт стран, народов.

Постимперский синдром был пережит многими бывшими колониальными державами, столкнувшимися с кризисом национальной идентичности. Например, распад Британской империи сильно ударил по национальному самосознанию англичан. От упаднических настроений англичан спасла гордость своей нацией, которая способствовала победе над фашизмом и одержала победу в битвах за Британию в воздухе. Поиск себя и своего позиционирования в новых исторических обстоятельствах нашел у англичан отражение в определении и противопоставлении дефиниций «британскость» (как имперскость, от «Британская империя») и «английскость» (как исконно национальная составляющая). В стремлении восстановить свою претерпевшую изменения (под воздействием «имперскости») идентичность англичане обратили свой взгляд внутрь себя. Отсюда актуализация понятия «английскость» в противовес «британскости», а также возросший в 1950-1960-ые гг. интерес к национальным корням, фольклорным мотивам (Толкиен), истории доимперского периода, викторианской Англии. Этот интерес был обусловлен стремлением восстановить поведенческий, ментальный, нравственный образец типичного англичанина (не британца-имперца), освободить национальную идентичность от наслоений имперскости.

Франция пережила подобный период в 1960-ые гг. после Алжирской революции. Французские гуманитарии – историки, философы, социологи, психологи – осознавали, что они должны принимать самое активное участие в формировании новых идеологем, укреплении общей идентичности населяющих страну народностей. Отсюда критика европоцентризма (Ж. Деррида) и ограниченного, тенденциозного ориентализма, что стало основой разрушения прежних идеологических клише и стереотипов и, как следствие, обретения новых смыслов.

В случае с Японией значительным фактором социальных, политических, ментальных преобразований стало не только поражение в войне, но и крах ее имперских амбиций. Ментальная трансформация, пусть и осуществленная под давлением, была значительна и явила миру новую сильную Японию.

Соотнесенность, взаимообусловленность процесса деколонизации в бывших колониях и метрополиях имела положительный эффект для обеих сторон, позволяя создавать новые формы взаимодействия, выстраивать партнерские отношения на принципиально новой основе. Это помогло избежать (или минимизировать) потенциальные конфликты, осуществить процесс преодоления совместного негативного прошлого, основанного на доминировании и зависимости. Процесс деколонизации в этом случае выходил далеко за рамки политического разделения (отделения), разрушения ранее существовавших экономических и др. связей. Важную роль играли, прежде всего, культурные, гуманитарные проекты, направленные на реабилитацию, восстановление национальных идентичностей.

Большинство бывших империй, прошедших процесс деколонизация, состоялось в новом качестве. Не касаясь вопроса дальнейших взаимоотношений с некогда колонизированными ими странами, акцентирую внимание на внутренних процессах, на конструировании новой идентичности бывших имперцев, точнее, освобождении ее от имперской составляющей. Именно это обновленное видение себя и своего места в мире позволило им отказаться от реваншистских настроений и успешно развиваться новых исторических условиях.

Запад во многом преодолел крайности европоцентризма и ошибочность ориентализма. Безусловно, это не означает полного стирания оппозиций свой/чужой или образа «другого» и не отменяет факта мимикрии империалистического проекта, обретающего формы неоколониализма, экономической экспансии, культурного доминирования, экологической эксплуатации и т.д. Но одно несомненно: деколонизация некогда империалистических держав, преодоление ими постимперского синдрома изменила мир в лучшую сторону, способствуя росту гуманизма, расширению прав человека, преодолению расовой дискриминации.

Каждая из стран, некогда входивших в Российскую империю и/или Советский союз, идет своим сложным и порой драматическим путем, обретая себя в новой постколониальной действительности. Нельзя не заметить, что ни Россия (как бывшая метрополия), ни правительства некоторых ныне независимых государств не демонстрируют готовности к активному и всеобъемлющему процессу деколонизации (который должен протекать с наименьшими моральными потрясениями для народов). Мы наблюдаем попытки реванша, с одной стороны, и замалчивание и избегание постколониальной проблематики, с другой стороны. Отсюда противоречивые, двусмысленные, гибридные формы взаимодействия со множеством вытекающих политических, экономических, социальных проблем. Чем быстрее начнется процесс деколонизации, чем более взаимообусловленным и взаимосвязанным он будет, тем больше выиграют все стороны и тем надежнее будет основа для дальнейших взаимовыгодных отношений.

Так, например, в Казахстане до сих пор на разных уровнях мышления (ментальном, языковом, политическом, отчасти культурном) можно наблюдать господство прежних (колониальных и советских) стереотипов и принципа «русскоцентризма». Безусловно, это, в первую очередь, проблема Казахстана, точнее, вопрос к определяющему внутреннюю политику истеблишменту. Однако и не последнюю роль играет стремление РФ к удержанию бывших колоний под своим политическим, экономическим влиянием, в своем информационном пространстве.

Можно ли говорить о том, что в России находит понимание и широкую поддержку важность ее самодеколонизации? Освоен ли ею опыт других в прошлом колониальных империй? Имеет ли место процесс обращения «внутрь», поиск внутренних резервов и потенциала народа, восстановления национальной идентичности? Есть ли самодостаточная Россия вне присвоенного ею самой себе статуса «старшего брата» (т.е. «самость» безотносительная чему-то или кому-то)? Ведь подобно Западу, определявшему себя через Восток, Россия позиционировала себя в лестном для себя сравнении с многочисленными «окраинами».

Следует отметить, что постколониальный дискурс, широко представленный в западной академической среде, в российской науке находит отражение в работах ряда исследователей и имеет известные границы, возможно, обусловленные неоднозначным и отчасти болезненным отношением к вопросу об имперском прошлом России. Проблема не в отсутствии инструментов постколониальной теории, а в приложении ее к собственному историческом прошлому и настоящему, к собственной субъектности и идентичности. Рассмотрение прошлого с позиции постколониальности затрагивает болевые точки, обнажает далеко нелицеприятную роль России в истории некогда колонизированных ею народов. Проблема усложняется и тем, что в сегодняшней России имеет место внутренняя колонизация, признаки которой обнаруживаются в проводимой политике по отношению к ряду субъектов федерации.

Может ли это служить достаточным основанием для избегания деколониального дискурса? Ведь именно ученые способны поставить точку в прошлых взаимоотношениях между колонизатором и колонизируемым и создать новую точку опору. Беспристрастное рассмотрение недавнего прошлого, преодоление барьеров в приложении постколониального (постимперского) дискурса позволит не только обнаружить внутренний потенциал нации для дальнейшего развития, но и остановит взрывоопасные дискуссии, имперскую риторику, мало способствующих мирному сосуществованию народов.

Процесс колонизации негативным образом отразился не только на идентичности колонизированных народов, но и на русском народе. К периоду становления России как колониальной державы процесс складывания единой русской нации не был завершен (в отличие, например, от англичан или японцев), что сыграло значительную роль в резком сломе идентичности и ее искажению из-за перехода от недавнего крепостного существования к имперскому статусу, от зависимости от европейской культуры к попыткам навязать собственное культурное доминирование.

Особый интерес представляют вопросы формирования русской идентичности; ее формирования в эпоху Петра I и Екатерины I; ее слома, обусловленного интеллектуальной и ментальной зависимостью русской знати от Европы; идеологического противостояния западников и славянофилов; отмены крепостного права как опыта ложной деколонизации (и новое закабаление, колонизация насильственной коллективизацией) и др. Например, для понимания процесса складывания и трансформации русской идентичности значительный материал дает докторская диссертация М.Н. Виролайнен «Четыре типа русской словесной культуры (Исторические трансформации)».

Следует понимать, что вопросы деколонизации – это нечто большее, чем научный дискурс. В этой связи уместно говорить об ответственности ученых, которые должны способствовать деколонизации сознания своих наций и созданию новых смыслообразующих ценностей. Торможение этих процессов способствует успешному возрождению имперской риторики, открывает дорогу имперской пропаганде (в случае в РФ) и обусловливает продолжающийся колониальный проект (в случае с Казахстаном).

(Продолжение следует)

• 129
• 110