В Европу со своим Кантаром

Documenta – масштабная выставка современного искусства, которая проходит в Касселе (Германия) с 1955 года. Последнюю Documenta 14, проходившую параллельно на двух площадках – кроме Касселя еще и в Афинах – посетили больше миллиона человек. В этом году впервые были приглашены кураторы из Азии – индонезийская художественная группа ruangrupa. И в этом году впервые в истории выставки отдельная большая площадка была предоставлена художникам из Центральной Азии.

Куратором этой части Documenta 15 стала узбекская художница и кинорежиссер Саодат Исмаилова. В течение 40 дней приглашенные ею художники и художницы объединения DAVRA (Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан) раскрывали для посетителей тему «Чильтан». 

«Неужели кураторам Документы 15 предоставили на этот раз такую свободу действий, что они превратили немецкий газон перед дворцом Fridericianum в выжженную пустыню? «– подумала я, увидев знакомый пейзаж в новом антураже. 

Сам вопрос рассыпается на отдельные – как для тех, кто не в теме, так и для тех, кто знает, что такое Documenta. Отвечу по порядку, начиная с главного: Documenta – масштабная выставка современного искусства, сравнимая с Венецианской биеннале, которая проходит в Касселе раз в пять лет. Первая, в 1955-м, была посвящена в основном абстрактной живописи 1920 – 1930-х годов, тому самому «дегенеративному искусству», запрещенному в нацистской Германии. Площадкой выставки может быть весь Кассель – выставочные залы, действующие музеи, парки, улицы, переходы, вокзалы. Кураторами Documenta 15 стали художники индонезийской группы ruangrupa. Поэтому и появился мой вопрос про пустыню, не продолжение ли это художественного преобразования Касселя в уголок Азии? Спойлер: нет, это природа постаралась – в Касселе засуха. Но она кстати, так как идёт в унисон с намерением кураторов изменить позицию европейца, дать ему возможность встать на другую, неевропейскую, точку зрения, децентрализовать, так сказать, местоположение и разгероизировать привычных героев, перенести центр тяжести с индивидуального на коллективное, с готового продукта на процесс. 

Зона европейского отчуждения 

Разрушение привычного начинается на вокзале, с указателей и надписей. Латинские буквы стилизованы под джави – малайский алфавит на основе арабской вязи. Повод задуматься: 200 млн человек, а это почти треть населения Европы, говорят на малайских языках (малазийском и индонезийском, различие произошло вследствие разделения зон колонизации между британцами и голландцами). Затем зритель сталкивается с феноменом lumbung: никаких отдельных имён – только сообщество, ничего устойчивого, неизменного – только процесс. И зрителя нет, есть участник. Lumbung – это большой амбар для хранения риса, само пространство которого служило членам общины местом встреч и совместной деятельности. Превратить музей, а Fridericianum и строился изначально ещё в 18 веке как музей, в амбар – это сильно: гостиная справа от входа, детская – слева; на верхнем этаже – пансион для художников и мастерская, во дворе – кухня. Правда, и музей остался – весь второй этаж отдан под выставку политических, феминистких, национальных течений, исторических работ авторов внеевропейского мира. И да, география (политическая, разделение континентов по странам) отменена, вместо территориальных единиц для характеристики участников введены временные: колумбианское или восточно-африканское время, среднеевропейское, западно-индонезийское или узбекское. Последнее представляла Саодат Исмаилова, её «время» и «сообщество» ее соратников можно было найти под каменными сводами подвала Fridericianum.

Аида Адылбек, художница, «Алматинское время»:

«Сначала случился Кантар, потом, в феврале, война, и думалось: как можно что-то делать после этого, имеет ли искусство вообще смысл? Эти же вопросы продолжали терзать и на Документе. Что значит совместное творчество? А смысл? И когда ruangrupa говорила, что им не интересно то, что происходит на съёмочной площадке, им важно знать, что мы варим, я была полна скепсиса. Как это – приходит женщина из Средней Азии и готовит манты… Но потом оказалось, что все иначе, и когда 20 человек лепят манты, готовят плов, вместе едят – это другое. И именно эта общность вернула смысл. И наше пространство под сводами, где мы показывали видео, устраивали перформансы, лекции, чтения, тоже возвращало смысл. Низкий стол в центре, корпешки вокруг, люди входили, смотрели, оставались. Одна сцена напомнила мне детство: на корпешках спали два пожилых зрителя, в обнимку, мужчина и женщина, а рядом продолжалась выставочная жизнь. Как мой дедушка в юрте в детстве, который сквозь сон прислушивался к нашим разговорам. «Как на родине, как дома», – была и моя мысль, когда я попала в зал, где были расстелены ковры, многослойно, как высокие кровати, где на экран проецировались фильмы программы Komina Film a Rojava/Фильмы Коммуны Rojava (объединение не режиссёров, а активистов, работающих «от человека для человека», из северовосточного региона Сирии), а зрители лежали на коврах, сидели, подвернув ноги, стояли у стен. Курдское пение, голоса, музыка, ветер. В соседнем зале была инсталляция, напоминающая степь, гудящие провода, столбы в степи, звуковые волны – то ли ветер, то ли помехи. На самом деле – какие-то самодельные радиостанции из подручных средств, панорамные фото чужих пейзажей, камни. Чемоданы. Пакеты. Беженцы. Сирийские беженцы, война. А в крошечный каморке за шторами – чайник, стаканы, печка, корпешки. Это Дом.» 

Жазгуль Мадазимова, художница, «Бишкекское время»:

«На одном из наших публичных мероприятий в рамках Давры, моя коллега Мадина Жолдыбекова выставила ковер с изнаночной стороны, где были видны грубые швы, необработанные части вышивки… «Мне кажется, работы, выставленные на Документе в этом году, были чем-то похожи на этот жест. Они тоже показывали обратную сторону истории нашего мира. Травмы от колониального прошлого и как проявляются их следы сегодня. Новые реалии так называемых troubled societies (или «горячих точек»? – ЕН). И среди этих работ мне очень запомнилось пение курдского старика из The Rojava Film Commune. Его сильный голос, харизматичное лицо и рассказы о том, как эта традиция исчезает вместе с людьми его поколения. Ведь пение – это часть культуры, часть идентификации его народа, это хранилище памяти. И я очень хорошо понимала, о чем они говорят, потому что, может быть, я сама приехала из такой же части мира. «Искусство как метод и инструмент. «Изнанка ковра была всюду: картины не были развешаны, они писались тут же, на месте. В Documenta Halle работала типография. На улице – огород и еда варилась на уличной кухне. Мало, очень мало было вещей, чтобы увидеть, гораздо больше – принять участие. Расписания и длинные пояснительные тексты вместо привычных подписей под произведениями на каждом углу. Причина? Современное искусство – это и акционизм, политика, социология, защита окружающей среды, феминизм, антиколониализм и многое другое. Искусство дает людям инструменты для выражения идей: плакаты или сценарии перформансов, например. Документация протестов – становится не просто архивом, а, в свою очередь, искусством. И больно, очень больно читать о таком/смотреть фильмы о движениях, не добившихся желаемого, – равных прав, права на образование, свободы, признания. Как пример: Архив борьбы женщин Алжира. 1962 (независимость Алжира) – 8 марта 1990 года, кульминация и конец многих лет протестного движения после изменения конституции и запрета на любые политические оппозиции в 1989 году. И еще: о борьбе женщин в юго-восточной Азии. И в Африке.» 

Зира Наурзбаева, автор, культуролог, «Казахское время» 

«Слишком много плакатности, слишком много вербальности, мне кажется, искусство должно восприниматься непосредственно при взгляде на произведение. Что касается тематики, то у нас эти темы тоже были, все узнаваемо, артикулировано давно, временами заезжено даже: и колониализм, и ритуальность. Возможно, для европейцев это и ново.»Что понравилось: видео Саодат Измаиловой – конечно, это близко. Экспозиция цыганских работ Off Biennale Budapest, особенно текстиль, в которых угадывается параллель: цыгане, которые считались выходами из Египта, с ветхозаветным исходом, с бегством Марии. В одном из залов Fridericianum расположен «фонтан» – пирамида из пластиковых тазов и вёдер, для меня он символизировал искусство нашего времени. Раньше фонтаны (искусство) были из гранита, сейчас – из пластика, но тем не менее через них тоже идёт вода, есть движение потоков. «Свобода искусства vs Политкорректность». «Европейскому зрителю пришлось трудно на этой пятнадцатой Документе, причём тем, кто посетил выставку сразу после её открытия в июне, было сложнее, чем мне, увидевшей все почти месяц спустя. Совсем другую Документу встретят приехавшие в сентябре. Это как с садом, который растёт и изменяется, – продуманное действие или часть концепции ruangrupa, выбранная ими стратегия экологической ответственности? Опять возвращается образ пустыни, только в другом варианте: пустошь. Затем обработанная земля, и только позже – ростки. Первые зрители Документы, в их числе и подавляющее большинство журналистов и критиков, увидели именно такую «необработанную целину». Мало того, некоторые попали в момент, когда большинство кураторов и участников заболели ковидом, перезаразившись в начале, поэтому и многие ключевые мероприятия были просто отменены. 

«Первые зрители разочаровались. Журналисты и критики пришли в ярость (некоторые). Сконцентрировались на том малом, что было представлено и на том понятном, что можно было прочесть из известного европейского контекста. Им оказался официальный повсеместный европейский анти-антисемитизм. «Факт: индонезийская художественная группа Taring Padi (образована в 1998) видит искусство как инструмент политической борьбы, образования и пропаганды. Их произведения – плакаты, банеры, картонные куклы – используются для высказывания на демонстрациях и уличных карнавалах. Результаты 20-летней работы группы были представлены на нескольких площадках в Касселе. Самый большой баннер «Экспансия мультикультурной государственной гегемонии» был вывешен на здании на главной площади Документы: за шеренгами колонистов на первом плане можно было разглядеть среди «управляющих» миром ортодоксального еврея, на черной шляпе которого были германские руны, и свинорылого эссэсовца, на чьей каске стояло Mossad. Пожаловались. Осудили. Сняли. Генеральный директор Документы 15 Сабине Шорманн ушла в отставку. «Из тех статей, что я читала о выставке в Касселе, ни одна не обошла эту историю стороной. Мнения же зрителей разделились. Часть полагала, что кураторы и участники, как гости Европы, должны были откорректировать «программу», не забывать, что они в гостях: наличие самоцензуры, принятие установленных границ как непременное условие беспроблемного сосуществования. Так что уже сейчас, задолго до окончания Документы, можно сказать, что кураторам ruangrupa не удалось заставить всех изменить точку зрения. Да и до Lumbung‘а для всех, как единого пространства для совместной деятельности, еще очень далеко.

• 86
• 118