Государство в ступоре, народ в боевой готовности: последствия атаки на Курск для России

В противоречии двух картинок – мирного и прифронтового города – отражается несоответствие военной реальности и того, что можно назвать «долгосрочной коммуникативной стратегией» российской власти. Проще говоря, речь идет о привычке замалчивать любые проблемы.

Внезапная атака ВСУ на Курскую область уникальна по многим параметрам, и не только с военной точки зрения. Неделя боев и эвакуаций стала тестом не столько для Минобороны, Генштаба и ФСБ (провалы силовиков меньше видны), сколько для институтов гражданской власти и лояльных жителей. Неожиданные события высветили слабые стороны региональной вертикали власти и особенности ее взаимодействия с остатками гражданского общества. Система, которая более 20 лет ориентировалась на поддержание лояльности и стабильности (или по крайней мере ее иллюзии), теперь вынуждена адаптироваться к условиям де-факто военного положения.

Мирный прифронтовой город

Если приехать в Курск на поезде и не читать местные телеграм-каналы, то вначале может сложиться впечатление, что ничего особенного не происходит. Нет ни дополнительных досмотров, ни скоплений силовиков. Нет даже типичного для всех вокзалов страны явления: групп контрактников, отбывающих на учебные полигоны и далее «за ленточку». Курск выглядит мирным, хоть и несколько обезлюдевшим городом. Но такое впечатление сохраняется до первой сирены ракетной опасности и до первого разговора с беженцами. После этого становится понятно: наступила новая «фронтовая» жизнь, тяготы которой не сравнимы даже с прошлогодними проблемами Белгорода.

В этом противоречии двух картинок – мирного и прифронтового города – отражается несоответствие военной реальности и того, что можно назвать «долгосрочной коммуникативной стратегией» российской власти. Проще говоря, речь идет о привычке замалчивать любые проблемы. Перед областной администрацией стоит непростая задача: обеспечить инфраструктуру для ведения интенсивных боевых действий и эвакуировать жителей, но при этом не разгонять панику и попробовать сохранить иллюзию стабильности.

Решение такой нестандартной задачи невозможно без инициативы снизу и проявления лидерских качеств, а в идеале – взаимодействия власти и гражданского общества. Однако система отрицательной селекции на муниципальном и отчасти региональном уровне отсеивает инициативных людей.

За время полномасштабных боевых действий коммуникативная стратегия замалчивания происходящего доказала свою успешность. Чиновники и пропагандистские СМИ рисуют картинку мирной жизни, используя специфический «некроязык»: не взрыв, а хлопок; не удар беспилотника, а детонация боеприпаса; не вторжение регулярных украинских войск в Курскую область, а провокация ВСУ на североукраинском фронте или даже просто «сложившаяся ситуация». И это совпадает с базовым запросом среднестатистического россиянина: игнорировать войну и ее последствия.

Но в приграничных регионах такая стратегия не просто дает сбой. Она рискует умножить проблемы местных властей: слишком уж очевиден там диссонанс между иллюзией мирной жизни и реалиями эвакуированных из-под обстрелов жителей. Для курских властей ситуация осложняется еще и приближением сентябрьских выборов губернатора: нужно демонстрировать максимально позитивную картинку не только жителям области, но и (в первую очередь) кураторам из президентской администрации.

В режиме ручного управления

Происходящее в Курской области наглядно продемонстрировало, как в условиях СВО взаимодействуют федеральный центр и оказавшиеся в кризисной зоне регионы. Один из инструментов ручного управления из Москвы – это спецрежимы, введенные за последние дни во всех трех приграничных регионах (Белгородском, Брянском и Курском). Так, 10 августа власти объявили о начале там контртеррористической операции. Силовики (прежде всего ФСБ) получили практически неограниченные полномочия (например, возможность изъятия личного автотранспорта для своих нужд). Такой режим, уже вводившийся на несколько дней в Белгородской области в 2023 году, сейчас будет применяться преимущественно в районах, охваченных боями.

С точки зрения гражданской бюрократии не менее важен и другой спецрежим: 8 августа Курская область стала зоной «чрезвычайной ситуации федерального масштаба». Это значит, что ликвидация последствий ЧС станет бременем для федерального, а не регионального бюджета.

Сами регионы не способны эффективно помогать своим жителям в экстренной ситуации – будь то лесные пожары, паводки, COVID-19 или первое за 80 лет вторжение иностранной армии. Абсолютное большинство регионов – дотационные (основные налоги, кроме НДФЛ, идут в федеральный бюджет). Белгородская, Курская и Брянская области тут не исключение.

Пока, впрочем, явно недостаточно и выделенных федеральных средств. Эвакуированным из зоны боевых действий обещано всего по 10 тысяч рублей, хотя многие из них потеряли дома, а некоторые – и членов семей. При сравнении с выплатами контрактникам такая «компенсация» выглядит как издевка. С точки зрения курян, это показывает меньшую значимость курского «фронта» для Москвы по сравнению с другими участками – Харьковским, Донецким, Запорожским. Более того, даже эти 10 тысяч получить непросто: надо собрать и предоставить доказательства, что в «тумане войны» сделать невозможно.

12 августа на совещании у президента врио губернатора Курской области Алексей Смирнов доложил о 121 тыс. уже эвакуированных и о 180 тыс. подлежащих эвакуации. Это куда больше, чем в соседней Белгородской области, откуда эвакуация идет (то активнее, то медленнее) с весны 2023 года. Большинство жителей приграничных районов уехали сами и живут у родственников в областном центре, при этом не регистрируясь в качестве беженцев. Но, несмотря на этот «недоучет», приведенная Смирновым цифра кажется недалекой от истины, ведь цель региональных властей – запросить федеральное финансирование в нужных объемах.

Даже оставляя за скобками военную составляющую, можно констатировать: власти Курской области оказались абсолютно не готовы к атаке ВСУ. Казалось бы, они могли заранее изучить, с какими проблемами столкнулась администрация соседнего приграничного региона – Белгородского – при эвакуации и организации помощи беженцам. За два года ежедневных обстрелов и рейдов ВСУ через границу команда белгородского губернатора Вячеслава Гладкова адаптировалась к военной действительности, насколько это в принципе возможно: развернула ПВР и мобильные госпитали, получила всю возможную поддержку из федерального бюджета и из бюджета крупнейших компаний региона.

У курских властей было время подготовиться, но такая подготовка не отвечала их интересам. Бывший губернатор Роман Старовойт занимался обеспечением себе места в правительстве и после президентских выборов весной 2024 года действительно переехал в Москву на должность министра транспорта. Кураторы Курской области со стороны администрации президента и силовых органов также не хотели «разгонять панику» и всерьез просчитывать сценарии возможной атаки ВСУ не только на Белгород, но и на Курск.

Самосбывающееся пророчество

В курских пабликах сейчас активно обсуждаются, например, и бардак с эвакуацией (где-то она началась слишком поздно, где-то не проводилась вовсе), и нехватка официальной информации о пунктах выдачи гуманитарной помощи. Авторам комментариев отвечают на их вопросы, но не пресс-служба администрации, а волонтеры, которые взяли на себя процесс сбора и распределения помощи. То есть, по сути, выполняют функции региональной власти.

То, что курское руководство проявило полную неспособность быстро организовать систему оказания помощи, неудивительно. Последние десять лет в России на всех уровнях происходил разгром и «лоялизация» НКО, а особенно эти тенденции усилились после начала СВО. «Сборная» волонтеров и НКО могла бы быть самым естественным союзником для региональных властей: помогать пострадавшим, организовывать оповещение людей и так далее. Но в нынешней России это невозможно. Если уж военкоры не всегда союзники Минобороны, то как можно быть уверенными в гражданских активистах, даже если они одеты в футболки «Фонда президентских грантов» и искренне ненавидят ВСУ? Для любого регионального УФСБ активность снизу, даже на фоне явной катастрофы, – это предмет для подозрений.

Тем не менее в Курской области именно волонтеры взяли на себя главную роль. В первую очередь речь о местном НКО «Домик добрых дел», который раньше занимался помощью малоимущим, а теперь по собственной инициативе переключился на беженцев. В помещение «Домика» в Курске горожане несут вещи, продукты, бытовую химию. Объемы настолько велики, что пришлось искать дополнительное место под склад (в итоге курская епархия РПЦ выделила ветхое здание в одном из монастырей). Волонтеров не хватает: эвакуированные жители стоят в очередях за помощью с 9 утра до 9 вечера.

Власти, как рассказывают активисты, им никак не помогают в регистрации людей. Более того, происходят совершенно трагикомические случаи, когда Сбербанк и ВТБ блокируют карты организаторов сбора помощи, потому что им приходит слишком много небольших пожертвований. Нельзя исключать, что через несколько месяцев, когда потребность в помощи сойдет на нет, к некоторым из активистов придут финансовые и прокурорские проверки.

В этом же списке инициатив снизу – самостоятельный вывоз курянами родственников, соседей и просто незнакомых людей из опасных районов (об этом сейчас много пишут военкоры). То есть в значительной степени жители приграничных регионов взяли инициативу в свои руки, пытаясь хотя бы частично компенсировать провалы властей.

Готовность помогать проявляется и по отношению к армии. По данным независимого проекта ExtremeScan, у 24% респондентов из трех приграничных областей родственники участвовали или участвуют в военных действиях в Украине (данные 2023 года, так что к настоящему моменту показатель наверняка вырос). 67% жителей трех регионов рассказали, что так или иначе помогали военным. Раньше интенсивность добровольной помощи и волонтерства была самой высокой в Белгородской области, где расположено больше воинских частей. Но сейчас Курский регион явно будет догонять.

Все эти факторы создают предпосылки для дальнейшего «сплочения вокруг флага». Согласно социологическим данным проекта «Хроники», в 2023 году заявленная поддержка «спецоперации» в Курской области составляла 77% (при средней по России около 60%). В Белгородской и Брянской областях речь шла о 69% и 66% соответственно. Сейчас, вероятно, эти показатели вырастут.

Для людей из курской Суджи и белгородского Шебекино, потерявших свои дома под обстрелами, пропагандистский нарратив «Мы были вынуждены начать, иначе они бы напали первыми» превратился в реальность, став самосбывающимся пророчеством. Для них Украина – безусловный личный враг.

Вторжение в Курскую область и рейды в Белгородчину в политическом смысле приводят к тому, что эти регионы становятся самыми «милитаристскими», ультрапатриотическими и антиукраинскими. И местные власти, которые годами декларировали стабильность, а теперь вынуждены в авральном режиме адаптироваться к условиям не объявленного, но фактического военного положения, на этом фоне выглядят растерянными. За изменением ситуации «на земле» они пока не поспевают.

Полная версия здесь

• 94
• 69