В Казахстане, чтобы быть уверенным в исполнении контрактов, надо находить крышу

Лауреаты Нобелевской премии Аджемоглу, Джонсон и Робинсон математически доказали, что экономическое процветание или его отсутствие зависит от политических институтов. До этого экономисты считали, что все дело в факторах производства, а изучение общественного устройства считалось делом политологов и социологов. Значит, все-таки сначала политика, а потом экономика? Об этом exclusive.kz побеседовал с экономистом Жарасом Ахметовым.

– Нобелевские лауреаты выяснили, что дело в институциональном устройстве государств. Это уже давно известный тезис. Об этом говорили еще Адам Смит двести лет назад и полвека назад Дуглас Норт. Почему такой ажиотаж возник именно сейчас, спустя более 10 лет назад, как была написала эта книга?

– Как правило, Нобелевский комитет принимает решения не по свежим работам. Они смотрят, как они проявляются в исторической ретроспективе. Скажем, тот же Дуглас Норт свои исследования в области институциональной экономики начал публиковать в середине прошлого века, а премию получил только в начале 90-х. Институциональная экономика всегда была в центре внимания не только экономистов, но и социологов, политологов.

– Вы правы, но мне кажется, что сейчас все международные награды политизируются. Я предполагаю, дело в том, что демократия сейчас оказывается под серьезным давлением. Ее часто путают с популизмом. Все говорят о закате демократии, о том, что авторитарные методы управления становятся все более популярными. Даже развитые страны все чаще проявляют признаки тоски по сильной руке. Демократия сегодня нуждается в защите как никогда?

– В свое время Маркс и Энгельс все объяснили. Их идеи объявились сакральными, а отступление от них считалось преступлением. Но в середине 20 века на Западе началось переосмысление марксизма. Тем более, в 1960-е годы появилось много стран не демократичных, но показывавших хороший экономический рост. Люди жили лучше, а режимы считались диктаторскими: Южная Корея при Пак Чон Хи, Тайвань при Чан Кай Ши, Сингапур при Ли Куан Ю, Испания при Франко, а Португалия при Салазаре. И таких примеров можно привести достаточно много.

В какой мере общественно– политическое устройство и производимые им законы и правила жизни влияют на экономику? В нормальной правовой демократичной стране исполнение контракта обеспечивает правоохранительные органы и суд. Если контракт не исполнен, то идешь в суд, вопрос решается. В Казахстане, чтобы быть уверен в исполнении контрактов, тебе надо было находить крышу. Издержки на содержание этой крыши превышают издержки в нормальной стране. Ведущие экономисты называют это транзакционными издержками, которые вывели связь между их размером и качеством институтов. А уже потом они развили эту концепцию, доказав связь между способностью к экономическому развитию и общественно-политическим устройствам страны. Но при этом не ставился крест на авторитарных режимах. Страны с ограниченным доступом на среднесрочный период показывают хорошие экономические результаты, но в долгосрочной перспективе они все равно проигрывают странам открытого доступа.

– В странах с ограниченным доступом или в авторитарных странах, к которым мы можем отнести Казахстан, как правило, очень популярен тезис – сначала экономика, а потом политика. Мне кажется, ценность этой работы в том и заключается, что стоимость основных фондов или доступ к оборотному капиталу или макроэкономические параметры не более важны, чем политические институты. Так что в итоге, что первично – экономика или политика?

– Тезис, выдвинутый нашим первым президентом, не корректный. Экономика – это одно из проявлений жизни общества точно так же, как и политика. Они тесно переплетены, и отделять их друг от друга нельзя. Если вспомнить, например, Южную Корею, то это была страна без сырья и без промышленности. Почти все осталось на севере. Это, в принципе, была аграрная страна, и Пак Чон Хи поставил задачу ее индустриализации. По воспоминаниям его современников, он был абсолютно не коррумпированный. И, как это часто бывает в авторитарном странах с отсутствием капитала, государство стало источником капитала для частного бизнеса. Это были группы доверенных предпринимателей, которые сложились уже в чеболи, и через них шло перераспределение государственных ресурсов на индустриальное развитие. Примерно так же происходило на Тайване, Сингапуре, Португалии, Испании, Бразилии…

Сталинский режим — это плохо, потому что цена за индустриальный рывок была огромной. Он доводил страну до края пропасти, как минимум два раза. Сначала во время коллективизации, когда с голоду умерло, по минимальной оценке, 6-6,5 миллионов человек, в том числе примерно 1,2 миллиона в Казахстане. А второй раз летом 41-го года, когда немцы дошли до Москвы. Но с другой стороны он обладал специфическим навыком от края пропасти отползать.

– Значит, авторитаризм или тоталитаризм оправданны, когда стране нужно в за короткое время получить очень хорошие результаты. Но вот у нас в Казахстане был и есть авторитаризм. Но почему он нам не помогает, а другим странам помог?

– При переходе к индустриальному обществу авторитаризм может быть эффективен. В Казахстане авторитаризм был эффективен где-то до 2003-2004 года, потому что начались трансформационные реформы, в том числе в промышленном производстве. И государство тоже перераспределяло капитал. Вы же хорошо помните, как в коридорах власти тогда гуляли разговоры о демократизации, о продолжении либерализации, о полном выходе государства и экономики. Но тут пришли высокие цены на нефть… И все стали счастливы, бюджет стал либо профицитным, либо низкодефицитным, инвестиционные рейтинги Казахстана пошли вверх, потому что страна купалась в нефтяных доходах. И элиты сказали: у нас и так все хорошо. Какая вам демократизация? Какие вам рыночные реформы? Какой выход государства? Давайте-ка мы создадим фонд Самрук-Казына, Национальный фонд, Инвестиционный фонд и будем всем рулить, потому что мы умные, мы грамотные, мы все знаем, денег у нас море. Кризис 2009 года немножко напугал, но низкие цены на нефть простояли недолго, нефтяной дождь снова полился и праздник продолжился. Большие деньги подрубили все возможные трансформационные изменения, в отличие, к примеру, от Южной Кореи, в которой нефти не было вообще.

– Если вернуться к приведенным примерам, когда ресурсы государства перераспределялись между ближним кругом, то у нас происходило то же самое. Почему наши олигархи оказались такими не амбициозными? Почему они не создали какие-то крупные международные бренды родом из Казахстана?

– Еще раз – Южная Корея – страна без сырья. Успехи чоболей связаны с тем, что они решились на конкуренцию на мировом рынке сложных товаров. Поэтому появились бренды типа Samsung, LG и пр. А у нас-то зачем? Мы сели на трубу. Зачем эти усилия, зачем эти расходы, когда ренты, которые они получают с нефти, вполне достаточно для хорошей жизни? А вот бедному чоболю, чтобы удерживаться на плаву, надо все время что-то придумывать новое. Сырье позволяет стричь ренту. Худший вариант сырьевой интоксикации, конечно, Венесуэла, Бразилия, Аргентина, Чили. Каждый раз все приводит к тому, что представители крупного бизнеса в какой-то момент останавливаются и думают, а зачем нам к чему-то сложному стремиться, если рента, получаемая с нефти, меди, никеля достаточно высока, чтобы жить хорошо и вкусно.

– Авторы книги намекают, что расцвет многих стран, начавшийся 500 лет назад, связан с колониальной стратегией Европы. Ученые приводят в пример город Ногалес: он разделен стеной между двумя странами – его северная часть находится в США, а южная в Мексике. Выводы очевидны, также, как и Северной и Южной Кореей, ФРГ и ГДР и так далее. Это значит, что один и тот же народ, с одной и той же культурой и ментальностью, можно сделать более или менее эффективным. Как вы думаете, Россия была эффективным колонизатором в этом смысле?

– Посмотрите на Африку. Ее колонизировали англичане, французы, бельгийцы, немцы… А теперь назовите мне процветающую, высокоразвитую африканскую страну? Дело не в том, что африканские какие-то глупые. Колонизация Африки не принесла больших выгод ее народам, но поставила перед их развитием огромные барьеры. Когда английские колонисты высадились на восточном побережье США, то, что сегодня называется штат Вирджиния, ресурсно была беднее Мексики по сравнению с ацтеками или майя с их огромными залежами золота и серебра. Эта история показывает, что в странах, где дешевый рабский труд оказывался экономически выгодным, не развиваются институты. То же самое происходило в Африке, как и любой колонии. Выкачивание ресурсов колонизаторами задерживало их развитие, потому что колонизаторы были заинтересованы в дешевом труде и не были заинтересованы в развитии местного населения. Только отдельные группы выдвигались наверх, потому что служили колониальной администрации. И это касается и Юго-Восточной Азии в том числе. Всем странам не повезло с колонизаторами, хороших колонизаторов в истории не знает.

В общем, ресурсное проклятие реально существует, и отказаться от него довольно сложно.

– Лауреаты математически доказали, что экономический рост критически зависит от инноваций. Но проблема в том, что политические элиты могут блокировать технологические и институциональные инновации, если считают, что такие изменения могут поставить под угрозу их власть. Значит ли это, что наши элиты подсознательно блокируют инновационное развитие нашей страны?

– Что значит сложность экономики? Это сложность взаимодействия большого количества экономических агентов. И по мере усложнения этих связей пробивается цветок демократии. Когда есть ресурсы, экономику можно держать в более примитивном состоянии. Рента, сформированная на ресурсах, не стимулирует усложнение экономики. Поэтому сложность нашей экономической и политической системы намного беднее, чем сложность любой демократической экономики, например, Германии или США, Южный Кореи или Тайваня. И лица, принимающие решения, как раз заинтересованы в сохранении этого статус-кво, в не развитии взаимодействий и взаимоотношения между людьми и связей, потому что как только их количество, начинается процесс движения к демократии снизу. А дальше два варианта. Либо элиты вовремя чувствуют этот процесс и его возглавляют, и происходит модернизация сверху. Либо не видят, и тогда начинается их смена, период брожений, гражданской войны, что может длиться очень долго.

– И все-таки: демократия развивается по мере того, как богатеет общество, или наоборот, сначала общество становится богаче и поэтому оно становится более демократичным? Но ведь мы относительно богаты, у нас неплохой по сравнению с другими странами, уровень ВВП на душу, а демократия не развивается. Значит, правила не работают?

– У нас правила не работают, потому что ренты, получаемые с экспорта сырья, хватает для того, чтобы делиться и с простым народом тоже. Как там ни было, перераспределение ренты вниз все же идет. Например, современная система здравоохранения лучше, чем было 25 лет назад, как и система образования. Какое-то развитие все равно есть. И этого количества ренты, которое в том числе, просачивается вниз, достаточно, чтобы сдерживать позыв народа к демократическим изменениям. Авторитарное развитие сдерживает это усложнение. Помните, как у Стругацких в книге «Трудно быть богом»: нам не нужны грамотные, нам нужны преданные. Этот принцип работает у нас. Но в том же Тайване, Корее, Испании, Португалии, в силу того, что им нужно было развиваться, чтобы не проиграть в конкуренции на мировой экономике, нужны были грамотные, а преданность уже как бы девальвировалась, обесценивалась. Чем население грамотней, тем больше оно стремится к самостоятельности, а диктат сверху начинает их раздражать.

Но в тот не хороший и тяжелый момент, когда цена на нефть упадет, скажем, до 20 долларов, станет вполне очевидным, что предыдущее время, когда можно было подготовиться, упущено, а новые времена будут тяжелые, и просто невозможно предсказать, во что это все выльется. Наконец, нельзя забывать, что бывает не только трансформация от авторитаризма к демократии, но бывает и обратная трансформация от авторитаризма к тоталитаризму. И это происходит прямо у нас на глазах у нашего северного соседа. И кстати говоря, этот путь не заказан для нас, мы можем пойти вспять, потому что мы сильно зависим от России, экономически, политически, культурно. И это же очень соблазнительно для наших элит – все омертвить, зацементировать. Поэтому вот прямо сегодня нам надо беспокоиться о переходе не столько от автократии к демократии, сколько от автократии к тоталитаризму.

• 32
• 20