Почему российские дезертиры избегают Казахстан?

Фрагменты интервью с российскими дезертирами и правозащитными организациями на YouTube-канале «Скажи Гордеевой» дают из первых рук представление о том, что происходит с теми, кто стал невольным кандидатом на пушечное мясо.

Некоторые из дезертиров (те, кто сейчас находится в дальнем зарубежье) не скрывали своих лиц, имен и фамилии. Те же, кто бежал в страны ЕАЭС, опасаясь за себя и родных, оставшихся в России, просили изменить даже голос. Что касается Казахстана, куда бежали многие дезертиры, то правозащитники, помогающие им, в своих комментариях отмечали в целом пророссийскую позицию нашей страны.

– Казахстан является дружественной к России и ни для кого не секрет, что российские спецслужбы очень неплохо отсюда умеют доставлять людей в Россию, – сказал один из них.

Цена дезертирства

Бывший сержант ВС РФ Андрей Юсеинов, отвечавший в своей части за мобилизационную работу и учет личного состава, живет сейчас в Германии в церкви.

– Есть такая процедура как Дублинский регламент: человек, который приезжает в Евросоюз, может запросить убежище в первой же стране, – рассказывает он. – В моем случае, если в Германии узнают, что я приехал из Хорватии, то меня должны отправить туда. Но в Германии есть возможность избежать Дублина посредством получения церковного убежища.

Моя воинская специальность – помощник начальника отделения по работе с документами, связанными с мобилизацией. В мирное время я проводил тренировки с администрацией пункта приема личного состава, куда приходят мобилизованные. Когда началась настоящая мобилизация, мы об этом не знали. Но, во-первых, официально войны в стране нет, а во-вторых, я заявку не подавал. Отсюда вывод: этих людей кто-то где-то отловил, всучил им повестки и заволок в автобусы. Я их пытался расспрашивать, откуда они, зачем и куда едут, но большинство были так пьяны, что разговаривать с ними было довольно трудно.

В первые дни войны я, как и все остальные, не понимал, что вообще происходит.Заметил, что чем больше человек участвует в войне, тем меньше думает о политике, больше – о выживании. Ему уже не интересно знать, кто виноват – украинцы или русские. Разговоров о том, правильно ли мы делаем, напав на другую страну, или нет, я ни разу не слышал.

Из нашей бригады уехало за три года, наверное, человек 500. На момент моего побега безвозвратные потери в бригаде составили больше половины из числа военнослужащих – около 2,5 тысяч вместе с без вести пропавшими. Некоторые политики говорят, что это война не россиян, а Путина. Но я с этим не согласен. Это война всех россиян, потому что не Путин стоит с автоматом.

Я думаю, все люди сейчас понимают, что идет война и что россияне напали на Украину. Другое дело, скажешь ли ты это открыто. Может, тебя запугали, или подкупили, или тебе это просто невыгодно. Можно много рассуждать о судьбе мира, но когда у тебя дома маленькие голодные дети, многие могут сделать неправильный выбор. Я их не оправдываю, но это так.

Последней каплей стало то, что в августе 2023 года меня пытались отправить в Украину. Я понял, что перспектива оказаться втянутым войну где-то уже рядом и времени нет. Поэтому надо было определяться – либо ты на этой стороне, либо – на этой, в середине уже ничего нет. Но на «этой» стороне я не хотел быть, так как я работал в штабе, то смог сделать сам себе месячный отпуск, не давая никаких взяток. На момент полномасштабного вторжения в Украину я служил по контракту в российской армии больше 5 лет. Мне чудом удалось, имея воинское звание и доступ к секретам, выехать из России. Я подал документы на загранпаспорт, не упоминая, что я военный, и … получил его. Возможно, это была удача. Но работая в военкоматах нашей области, я точно знал, что между ними и МВД, которое занимается рассмотрением заявлений на загранпаспорт, электронной связи не было. Сейчас на сайте МВД я объявлен в розыск и на меня заведено уголовное дело.

Когда попал в Казахстан, начал писать в организации типа «Идите лесом» (проект, помогающим уклоняться от мобилизации в России). Местные правозащитники сразу сказали, что Казахстан – не вариант. Пришел к выводу, что полечу в нейтральную Боснию. Там с российским паспортом можно свободно переместиться в другую страну, где сразу запускается процедура запроса убежища. То есть боснийский пограничник, увидев твой паспорт, знает, зачем ты пересекаешь границу. Он ставит штампик, что ты вышел из страны, и ты оказываешься в шенгенской зоне – в Хорватии, а там уже нет пограничного перехода. Поэтому мы просто на сайте купили билеты во Францию. Со стороны может показаться, что у меня все получалось с первого раза, а по факту это ежедневная работа.

Стать дезертиром дорого. Большая часть денег уходит на перелеты. До этого у меня была машина и другая техника, но я всё продал. Это стало «подушкой» на первое время. Как только мы прилетели в Грузию, я сразу пошел работать. Причем, на две работы и свободного времени у меня было мало. Если есть желание, то это возможно.В Германии я получаю пособие, как соискатель убежища в районе 1120 евро. На каждого взрослого по 500 и на ребенка где-то 100.

Но каким бы тяжелым ни был путь моей семьи и меня в Германию, я ни разу не пожалел. В России их не ждало ничего хорошего.

В Казахстане не жил, а существовал

Андрей Амонов, дорожный рабочий из поселка Мирный (Якутия), сейчас находится во Франции:

– В Казахстан прилетел 2 октября 2022 года, а 3-го меня объявили в международный розыск. Так я стал самым первым в России дезертиром.

Признаюсь, много раз бывали моменты, когда думал – а, может, надо было остаться? Быть дезертиром непросто в это очень сложное время. Тем более в Казахстане. Но если бы я не убежал, то точно был уже мертв.

В Казахстане я не жил, а, можно сказать, существовал, потому что, когда в декабре 2022 года депортировали майора Жилина, я понял, что здесь не безопасно. Каждый день ждал ареста, депортации и тюрьмы… 12 мая, на мой день рождения, в квартиру, которую снимал в Астане, пришли двое незнакомых, скрутили руки и отвели в райотдел полиции. Сказали, что якобы из России на меня пришла ориентировка. Кое-как упросил позвонить правозащитнику. Тот приехал, зашел в кабинет к ментам и почти сразу вышел. Можешь, говорит, идти домой. «Что ты им сказал?» – спрашиваю его. – «Ничего не сказал, – ответил он. – Никакой ориентировки на тебя не приходило».

Для России я предатель. Пускай так и думают. Для меня слово дезертир – это ярлык, который навесили на людей, которые хотели спастись.

Трупы, трупы, трупы…

Владимир из Воронежа тщательно прячет лицо, его голос изменен.

– Когда я сидел в Воронежском СИЗО по 228-й статье УК РФ (незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств), туда приходили люди с военкомата с предложением подписать контракт, – рассказывает он. – Мой адвокат сказал, что выбора у меня нет. О том, что заключенных беречь не будут и что контракт лучше не подписывать, мне написал отец. Сам он уже воевал в СВО: собрал своих ребят, с которыми служил в чеченской компании, и пошел добровольцем,

Но система выстроена так, что в любом случае мне грозил срок и я подписал контракт.

В первые же дни понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни. Но не ожидал, что будут «мясные» штурмы, что людей будут заставлять бежать по минному полю, что командиры будут продавать своих ребят и что даже на полигоне каждые три дня будет кто-то умирать.

На полигоне мы проходили обучение в основном тем составом, которым приехали. Это были ребята с Тамбовской, Московской и Воронежской областей. Потом к нам начали уже добавлять тех, кто побывал в госпитале или в плену. Среди них я не увидел ни одного патриота. Все они воевали за деньги.

Обучение проходили на полигоне недалеко от Луганска. Когда оттуда привозят на линию фронта, то выгружают из грузовика и сразу же отправляют «с корабля на бал» – вперед, в атаку.

Мы никогда не стояли и не сидели. Погибает одна группа из пяти человек, идет следующая из этого же грузовика той же самой тропинкой и погибают ровно там же.

И вот так каждые десять минут, пока не будет взята какая-то точка, которая интересна командирам. Раненые могут вернуться только после разрешения. Я видел, как 50 человек грузили в КамАЗ на костылях со словами: «Вы бегать не можете, значит, не убежите и позиции не оставите». Там вообще нет ничего человеческого. Все приказы нацелены на истребление людей.

После выхода с линии фронта я всегда обувь выкидывал, она ужасно пахла, стирать ее нереально. В окопах все усеяно трупами в несколько слоев, некоторые по году, земли под ними не было видно совсем, пройти, не наступив на них, нереально, нога проваливается в них, трупный яд, разлагающиеся человеческие внутренности…

Слева поле, справа поле, а между ними маленькая-маленькая тропинка. Обойти ее невозможно, потому что остальная местность заминирована. Поэтому остается ходить только по этой страшной тропе. В принципе трупы были везде, но наша (российская) сторона их практически не забирает, а ВСУ забирали и своих, и наших, чему я очень удивился.

Много говорят о фронтовом братстве. Но там его нет. Все хотят выжить и ради этого люди готовы на многое. Почти у каждого из нас была возможность не оказаться там, но это как контракт с дьяволом. Подписал его – значит, продал свою душу минообороне. У нас на полигоне каждый день умирали люди. Кто-то просто застрелился, кто-то повесился. Командиры били людей, выбивали зубы, сажали в ямы.

Чтобы тебя не отправили в бой, нужно заплатить один миллион рублей. Сына подруги моей матери, бойца СВО, продал в плен его командир. За сколько – не знаю, но этого командира осудили. Если бы имелась реальная перспектива выжить в плену, то, думаю, многие бы сдавались. Но за каждой группой следят всегда с воздуха – наблюдают за тем, чтобы никто не отошел в кусты, чтобы никто не пошел сдаться.

В боевых действиях недалеко от Макеевки я получил ранение в правую руку. Командир сказал, что это не считается ранением. Бери, мол, автомат в левую руку. И мне ничего другого не оставалось, как сделать это. Собрали новую группу и я снова пошел вперед. Только когда я получил ранение в спину мне разрешили отходить. Из тех ребят, которые пошли дальше, ни один не выжил. Я провел в Луганске месяц под капельницами. И хотя был выписан в удовлетворительном состоянии, работать правой рукой практически не мог. И через день меня отправили уже в саму Макеевку. Там, пока я лежал в госпитале, ребята взяли центр этой деревни. Командир сказал, что нужно установить там российский флаг. Всех, кто устанавливал его, ВСУ убили артиллерией.

Боевые действия протекают примерно по одному шаблону. Украинская сторона позволяет нам занять какую-то точку, накрывает ее артиллерий и спокойненько заходит туда назад. И так все время – туда-сюда, туда-сюда.

У нас шутили, что завтракают 100 человек, а ужинают семеро. Примерно так оно и было. В тренировочный лагерь нас приехало 100 человек и в первый же день нас осталось 20. Парней просто разорвало на куски. Там были не только заключенные, но и обычные мобилизованные и контрактники. Я не знаю статуса командира полка, заключенный он или мобилизованный, но от некоторых людей из ФСБ (именно они помогли мне оказаться здесь) я узнал, что он наркоман.

Ребята, которым пришли деньги за ранение, отдавали разным людям по миллиону, чтобы уехать в Россию и где-то там затеряться. В Луганском госпитале сами врачи способствовали этому. Госпиталь в Воронеже был гражданским и здесь уже было сложнее, потому что там все находятся под оком военной полиции.

Мне помогли люди из ФСБ. Благодаря им, я получил отпуск, чтобы потом уехать сюда.

Уезжал я очень быстро. Боялся, что могут обмануть. Получив 15-дневный отпуск, я на такси доехал до дома. Сказал супруге, что уезжаем в Беларусь, а оттуда уже сюда.Да, я заплатил за этот отпуск два из трех миллионов рублей, выплаченных за ранение.

У дезертиров всегда есть перспектива оказаться за решеткой. Я знаю, что будет, если меня заберут отсюда в Россию: как и других «открывашек», отправят в штурм без бронежилета и автомата. Они не возвращаются.

Когда я уехал из Макеевки в госпиталь, туда заходил новый полк. Привезли примерно 700 человек. Где-то через неделю в госпиталь приехали несколько человек. Они сказали, что этого полка больше нет. 700 человек были убиты за три дня.

Комментарии правозащитников:

Наталья Таубина, директор фонда «Общественный вердикт», помогающий людям, чьи права были нарушены:

– Без загранпаспорта можно выехать в Беларусь, Армению, Казахстан, Кыргызстан. Но в этих странах ситуации разные. Например, в Армении и Казахстане есть российские военные базы. И у нас есть случаи, когда человека не то, чтобы похищали, но из посольства России в Армении забирали на военную базу в Гюмри, а там человек находился по сути уже под властью российского государства, куда армянский адвокат попасть не мог. И хорошо, что в этот момент там был российский адвокат и мы туда смогли зайти. Это кейс Анатолия Щетинина. Мы смогли поговорить с ним, опросить его, получить согласие на дальнейшую юридическую помощь с нашей стороны, но потом, видимо, в результате давления со стороны руководства российской военной базы, он от нее отказался.

Дарья Берг, руководитель отдела помощи и эвакуации проекта «Идите лесом»:

– К сожалению, у 95% людей, которые к нам обращаются, нет загранпаспортов. Без него наиболее безопасными являются Армения и Казахстан. Есть еще Беларусь и Кыргызстан, но там точно не безопасно.

С загранпаспортом вариантов намного больше. Можно уехать в Европу или Южную Америку. Ни за кем из дезертиров, с которыми мы работали, не охотились предметно. То есть это обычный рядовой солдат или офицер, в 99% случаев они не имеют доступа к гостайнам. Хватать за руку и специально следить за ними никто не будет. Им нужно просто соблюдать простые правила безопасности, которыми мы делимся с ними.

По данным онлайн-издания «Медиазона», в суды попало больше 10 тысяч уголовных дел, связанных с самовольным оставлением части, дезертирством и другими схожими статьями. Но еще больше людей растворяются, не обращаясь ни к кому за помощью. Поэтому мы не знаем реальных цифр, но они явно большие. Например, в марте 2024 года было 654 уголовных дела. Это означает, что военные суды выносили по 34 приговора в день. Дезертирство и самовольное оставление части – это две разные статьи. Последнее (статья 337 УК РФ) – до 10 лет лишения свободы, дезертирство (статья 338) – до 15 лет лишения свободы. Но по ним очень часто выносятся условные сроки, потому что людей отправляют обратно на фронт.

• 41
• 35