Как и зачем СССР создавал «продажную» литературу

Сегодня многие сетуют на то, что литература умерла. Чтобы понять почему, нужно ответить на очень важные вопросы. Поднимался ли нашими писателями и властью вопрос о задачах, стоящих перед казахской литературой, о важности формирования новых ценностей в период постколонизации и посттоталитаризма? Подвергся ли художественному осмыслению трагический опыт ХХ века?

Особое место в процессе деколонизации принадлежит художественной литературе, поскольку именно она формирует общественное сознание, ценностные ориентиры и идентичность. Литература была и остается мощным средством пропаганды, особенно в переломные моменты истории. Использование литературы как идеологического оружия подтверждается практикуемой весь советский период цензурой, чисткой библиотек, уничтожением книг и личных архивов қазахских авторов в 1920-1930-ые годы. Репрессии, как известно, коснулись почти всех казахских писателей I половины ХХ века. На выжженном литературном поле было легко взращивать и продвигать тех авторов, которые продвигали советскую идеологию. Неугодные авторы преследовались, разрешенные к прочтению получали тиражи, звания и премии.

В последние полвека значительным явлением в мировой литературе стал пересмотр большого корпуса текстов, авторы которых являлись выразителями имперских или милитаристских взглядов. Новые критические подходы позволили постколониальным критикам по-новому взглянуть на творчество тех писателей, которые в прошлом вольно или невольно вносили вклад в формирование, распространение и закрепление устоявшихся на Западе стереотипов в отношении колонизированных народов. Так, Г.Ч. Спивак утверждала, что невозможно прочитывать британскую литературу XIX века, игнорируя империализм, который был составной частью английской идентичности, и роль литературы в его производстве и тиражировании. Сегодня на Западе уже подвергнут переоценке устоявшийся канон авторитетных авторов. Л. Монтроуз отмечал, что «проблема идеологии стала центральной темой критического дискурса в американской академической науке, …сдвиг акцента от каноничности и консенсуса к разнообразию и оспариванию в течение последнего десятилетия был в центре национальных дебатов о направлении гуманитарных наук…».

Во II половине ХХ в. многие национальные литературы прошли сложный путь идеологической перезагрузки. Этот процесс всегда был обусловлен поиском новых путей развития литературы под воздействием меняющихся ценностей, дальнейшей гуманизации общества.

После поражения во Второй мировой войне западногерманская литература начиналась с осознания всего произошедшего с нацией после 1933 года. Главные вопросы, стоявшие перед писателями, звучали следующим образом: как нации возродиться, как осуществить процесс демилитаризации и денацификации? Литераторы видели свою роль в том, чтобы помочь народу вновь обрести себя, сформировать новые ценности, которые позволили бы жить в мире с остальными странами. Была подвергнута критике созданная нацистами литература (появилось понятие «Kahlschlagliteratur» — «литература сплошной вырубки»), а в 1947 году состоялся съезд германских писателей, на котором решались вопросы дальнейшего развития национальной литературы. В том же году была создана «Группа-47», ставшая своеобразной творческой мастерской для многих начинающих западногерманских писателей, получивших в дальнейшем известность далеко за пределами Германии.

Поднимался ли нашими писателями и властью вопрос о задачах, стоящих перед казахской литературой, о важности формирования новых ценностей в период постколонизации и посттоталитаризма? Подвергся ли художественному осмыслению трагический опыт ХХ века?

Послевоенная Япония оказалась в состоянии идеологической пустоты: милитаристская литература попала под запрет, а многие маститые писатели еще в период 1930-ых гг. ушли из литературы, не желая продвигать японский милитаризм. После войны японские писатели находились в состоянии растерянности и неуверенности: о чем писать, как формировать этические ценности японцев, потерявших привычные идеологические ориентиры. Однако уже спустя несколько месяцев после окончания войны литературные журналы возобновили свою деятельность. В течение только 1946 г. на рынке появилось более 60 новых литературных и литературно-культурологических журналов. В начале 1947 г. возобновил свою деятельность японский Пэн-клуб. Крупнейшие «толстые» журналы для привлечения в литературу молодых талантливых авторов учредили премии для начинающих писателей. Эта политика способствовала популяризации литературной деятельности среди молодежи. Следует отметить, что в японской литературе II половины ХХ века нет почти ни одного заслуживающего внимания автора, который не был бы в свое время награжден и поддержан той или иной литературной премией. Уже через 10-15 лет после возрождения литературного процесса ряд японских авторов получили мировую известность (Я. Кавабата, Ю. Мисима, К. Абэ и др.), а в 1968 г. Япония обрела своего первого нобелевского лауреата по литературе.

Как помним, у нас в 1990-ые гг. «толстые» журналы едва выживали, закрывались книжные магазины, о литературных премиях заговорили лишь спустя 15-20 лет. Власть не задумывалась о важности формирования новых ценностей в новый исторический период, об освобождении от советской идеологии, последствий колонизации и тоталитаризма, которые нанесли тяжелые ментальные раны народу.

Кроме упомянутых примеров полной идеологической перезагрузки литературы, серьезные изменения проходили в литературах стран, восстановивших свою независимость после периода колонизации. В первую очередь, переоценке подвергались тексты, созданные имперскими авторами. Продолжающееся после обретения независимости воздействие имперской (или, с другой стороны, колониальной) психологии на сознание людей вызывало беспокойство писателей многих бывших колоний. Именно они делали все возможное, чтобы народы обрели чувство собственного достоинства, гордости за свою культуру и т.д. В бывших английских колониях, например, на Карибах, прежде доминировавшая и преподававшаяся как основная английская литература стала стремительно вытесняться местными литературами. В США подобные процессы нашли выражение в возрождении ранее игнорируемых традиций афро-американского и индейского повествований.

История казахской литературы в ХХ веке складывалась сложно, порой трагично. Авторы первых казахских романов (в т.ч. модернистского), поэты были репрессированы в 1930-ые гг. и, как следствие, их произведения оказались под запретом, изданные книги были изъяты из библиотек и уничтожены, рукописи конфискованы. Чистке подвергались эпические и др. фольклорные произведения; трагической была судьба и их носителей. Таким образом была искусственно прервана литературная традиция и связь поколений казахских писателей. В этих условиях казахская литература II половины ХХ века должна была создаваться фактически на пустом месте – то самое «выжженное поле». Вместо национальной литературной традиции в качестве образца была предложена традиция русской литературы, а главенствующим художественным методом – соцреализм. Молодые казахские писатели-шестидесятники чувствовали и чуждость образца, и ограничивающие рамки соцреализма. Они видели и воспринимали мир иначе, и потому искали иные формы отображения жизни. Проблема состояла и в том, что советская действительность почти не оставляла места для изображения казахского мира, в ней не было места казахской истории, традициям, духовности, философии номадов.

Взлет казахской прозы произошел в 1960-1970-ые гг. После нескольких десятилетий немоты она обрела свой неповторимый голос. Были преодолены штампы соцреализма в постановке проблем, языковых средствах, типе героя-строителя коммунизма. Перенос внимания от событийности и трудовых подвигов советского человека во внутренний мир героев обусловил модернистское начало казахской прозы тех лет. Это нашло выражение в отказе от слова автора и передаче слова герою (внутренний монолог, поток сознания), от которого не требовался идеологически правильный язык лозунгов. Повествование от первого лица полностью отвечала традиции жырши, акына, не только изображавших, но и оценивающих, интерпретирующих происходящие события. Важным становилось не столько событие, сколько мысль; не объяснение, а многозначный символ; не пропаганда, а изображение нравственного примера.

После соцреализма с его деятельными, неразмышляющими героями обращение казахских писателей к приемам толғау позволило сосредоточить внимание на человеке, его мыслях, сомнениях, чувствах. Это было важно для казахской литературы – дать слово людям после десятилетий уничтожения, их вынужденного молчания, лишения их голоса.

Особое напряжение придавало произведениям казахских авторов изображение внутреннего конфликта. Он позволял адекватно изобразить состояние казаха в условиях советской действительности, навязываемых ему ценностей и образа жизни. Герою чужда современность, где все казахское – образ жизни, традиции, язык, культура – считались анахронизмом. Он не находил места в городе, где под видом «советской модернизации» осуществлялась культурная ассимиляция, где духовные ценности были заменены идеологией.

Поиск национальных форм художественности привел к обращению к фольклору, притчам, легендам, что позволяло создавать второй план повествования – духовный. Притча давала возможность герою понять самого себя через обращение к многовековой мудрости народа. Традиционный прием толғау – изображение двух временных пластов – позволяло увидеть современность в свете и в сравнении с ушедшими временами, событиями, персонажами. Посредством параллельных пластов повествования иносказательно изображался конфликт старого и нового: национальной традиции и советской модерности, города и аула, человека и природы, общечеловечских ценностей и идеологии.

Фольклорный материал – не дань традиции, а способ выйти за пределы событийного уровня на уровень вневременной, внепространственный. Это – лиро-эпическое восприятие жизни, бытия человека в традициях жырау. Осмысление цикличности времени и постоянства вечных незыблемых ценностей давало надежду на то, что история и общество вернется на правильный путь. Так, казахская литература преодолевала советскую действительность, которая понималась как малая часть долгого пути народа, для которого важно сохранить себя, не потерять себя и свои ценности – то, что есть вневременное, вечное, не подвластное советской идеологии.

Поэтому в отношении произведений 1970-1980-х гг. можно говорить о предпосылках и первых образцах постколониальной литературы. В этом же ряду – исторические романы И. Есенберлина о героях прошлого, их нравственных ценностях и борьбе за свободу.

Так, писатели 1960-1980 гг. взяли на себя задачу сохранения национальной истории, традиций, языка, нравственности, и с честью справились с ней.

Лишь на рубеже 1980-1990-х гг., когда уже сложилась современная казахская литература, пришло время «возвращенной литературы». Вдруг стала очевидной и поражала обнаружившаяся общность мотивов, художественного своеобразия, нравственной проблематики современной литературы и произведений репрессированных писателей и поэтов, словно они и не были искусственно разделены, а их связь не была разорвана многими десятилетиями.

После восстановления независимости страны постколониальная литература не стала трендом (впрочем, как и никакая другая литература). Причины понятны. Ненаписанные истории, невыраженные мысли, неоцененное прошлое продолжают молчать. А ведь именно сейчас художественное осмысление недавнего прошлого – через литературу и кино – особенно актуально. Драматическое настоящее дает богатый материал для литературы. Нам необходима нравственно-экологическая литература с постановкой морально-этических проблем для возрождения утерянных нравственных ценностей.

Говоря о необходимости пересмотра произведений советского периода, следует помнить о том, что произведения соцреализма закрепляла языковую норму, в т.ч. посредством создания замещающего языка, подменяя понятия (добровольное присоединение, басмачи и др.), наделяя их ранее несвойственной им негативной семантикой (бии, баи, кочевье, аул, род и др.). Осмелимся ли мы по-новому взглянуть на наше литературное наследие ХХ века? Нам придется рано или поздно многое перечитать (переосмыслить) заново, чтобы понять, проводилась ли авторами имперская идеология, и что из ранее написанного было направлено на формирование ущербного колониального сознания, закрепление искаженной идентичности.

Есть и другая сторона проблемы. В советский период настоятельно рекомендовались и практиковались переводы произведений мировой литературы только с русского языка (вид культурной зависимости). Утверждения о том, что русский язык открыл советским республикам дверь в мировую культуру, на самом деле, означает, что мировую литературу впускали только через русскую дверь, и подавалась она сквозь призму русского взгляда и оценки. Этим был обусловлен выбор для перевода и авторов, и национальных литератур (в меньшей доле — восточных). До сих пор сохраняется практика перевода мировой литературы на казахский язык через русские переводы, а перевод казахской литературы на другие языки продолжает осуществляться через подстрочники переводчиками, не владеющими казахским языком. Не созданы отечественные переводческие школы.

В прошлом году прошел съезд писателей, после которого не последовала широкая национальная дискуссия на тему развития литературы. Какой смысл был в приглашении литераторов из-за рубежа, когда собственная литература находится в упадке и следовало бы обсуждать пути развития и перезагрузки национальной литературы? Финансирование переводов – это не развитие литературы, а ее продвижение, причем вызванное не спросом, а лишь желанием того, чтобы нашу литературу читал зарубежный читатель. Порочная практика заказа щедро оплаченных имиджевых статей о Казахстане и проведения дорогостоящих пиар-мероприятий, увы, перенесена на литературу. Поможет ли это ее развитию? Ровно столько же, сколько экспо и хвалебные статьи в зарубежных СМИ помогли развитию страны. Только когда наша литература будет востребована отечественным читателем, она может претендовать на интерес зарубежного. Один из коротких путей популяризации литературы – экранизация, именно она способна мотивировать обращение к первоисточнику или к другим произведениям того же автора. Вместо перевода избранных произведений наших авторов на шесть языков ООН, следовало бы их экранизировать. Они получили бы второе дыхание…

«Эра пустоты» — так можно определить нашу духовную жизнь последней четверти века. Следует ли удивляться нынешнему состоянию умов, происходящей деморализации общества, торжествующему духу стяжательства и потребления, нормализации коррупции и аморального сознания. Страна, вступившая в качественно новый период своего исторического развития – независимость, – оказалась духовно опустошенной, и эта ситуация не меняется почти треть века (если не иметь в виду усугубление моральной деградации нации). Неужели мы столкнулись с чем-то доселе невиданным? Отнюдь. Многие страны в ХХ веке сталкивались с необходимостью духовного возрождения, четкого определения моральных основ для дальнейшего существования. Они прошли этот путь. И не последнюю роль в этом сыграла литература.

• 109
• 106