Турецкий марш

Так назвал свою статью о сегодняшней Турции Дмитрий Витальевич Тренин. Он взял это название из Моцартовской сонаты, а я заимствовал у него. Больно уж точно и выразительно передает оно происходящее в Турции, её ускоряющееся движение от Турции Ататюрка к Турции Эрдогана. Поглощенная очередным сексскандалом, героем которого на сей раз стал видный конгрессмен от Нью Йорка Антони Винер, американская масс-медиа незаслуженно мало, на мой взгляд, уделила внимания результатам прошедших там 12го июня парламентских выборов и недостаточно прокомментировала это событие, как оно того, опять же на мой взгляд, заслуживает. Результаты эти были вполне предсказуемы: умеренно происламская партия «Справедливости и развития» премьера Эрдогана одержала убедительную победу, хотя и не набрала достаточное количество голосов, чтобы без поддержки оппозиционных партий осуществить задуманное Эрдоганом изменение конституции. Сокровенный смысл замышляемой Эрдоганом и его однопартийцами конституционной реформы—превращение Турции в президентскую республику наподобие Франции, а сокровенная цель Эрдогана—стать её полновластным правителем, изменить созданную Ататюрком секулярную политическую систему, интегрировав в неё в определенной, пока еще не ясно в какой, степени исламские социальные и политические институты и нормы. Судя по всему, Эрдоган не склонен к исламскому фундаментализму. Он взял курс на умеренный ислам, и в этом находит поддержку преобладающей части электората. Он заверяет, что проектируемая новая конституция будет основана исключительно на гражданских свободах. Оппоненты же не без оснований усматривают его истинную цель в создании авторитарного режима и в наделении себя единоличной, по сути диктаторской, властью. Уже сейчас репрессированы десятки, если не сотни, его политических оппонентов.

Впечатляющие экономические достижения и энергичная внешняя политика объясняют растущую популярность Эрдогана и его курса на повышение геополитического статуса Турции. По темпам экономического роста Турция опережает страны Европы, Ближнего Востока, страны БРИК, включая Китай. Такой бум неизбежно порождает проблемы: быстро растущий дефицит по счету текущих операций—дисбаланс, свидетельствующий о перегреве, импорт почти в четыре раза превышает экспорт, но, при всем при том,—рост ВВП на 11% в минувшем квартале этого года!

Конкурент Эрдогана—его однопартиец—менее харизматичный президент Абдулла Гюль. У каждого из претендентов свои группы поддержки. Оба они начинали карьеру активистами молодежного исламского движения. Это тоже своего рода тандем, в котором роль Путина исполняет Эрдоган, а Медведева- его ставленник, соратник и друг Гюль. Судя по всему победит в этом поединке за лидерство Эрдоган. Нет на турецком политическом небосклоне, да и, не побоюсь сказать, среди политиков высшего ранга на Ближнем Востоке, более яркой и перспективной фигуры. Последователь бывшего премьера Турции Неджметтина Эрбакана, посвятившего свою политическую жизнь отходу от созданной Кемалем Ататюрком чисто секулярной политической системы в преимущественно мусульманской стране, Реджеп Эрдоган вместе с Абдуллой Гюлем—проектанты строительства умеренно исламской демократической Турции. Нынешний Эрдоган— расчетливый искушенный политик высокого класса. Будучи мэром Стамбула он проявил себя чрезвычайно энергичным, популярным, успешным «эффективным менеджером». Что касается его преданности исламским ценностям, то выскажу такое предположение: зачастую тот, кто, как Эрдоган, в младые годы был учеником религиозной школы, надолго, если не на всю жизнь, сохраняет в менталитете заложенное тогда отношение к исламу. Возможно, сработало именно это свойство, когда учившийся в медрессе Обама согнулся в три погибели в поклоне саудовскому монарху и вероблюстителю Мекки. Видеть американского президента в такой позе было, мягко говоря, странновато.

Курс Эрдогана до позапрошлого года отличался прагматизмом и сдержанностью в отношении пан-исламизма. Скорее, можно было говорить о его прозападной ориентации. Он немало сделал для вхождения Турции в ЕС, но безуспешно. В 2009 Эрдоган совершил крутой поворот в сторону антизападного, мусульманского мира. Он действовал резко и демонстративно: в 2009, неожиданно затеяв грубую перепалку с израильским президентом Шимоном Пересом в Давосе, он изменил произраильскую ориентацию Турции и в одночасье перешел в антиизраильский лагерь (что, между прочим, не препятствует сохранению весьма активных экономических турецко-израильских отношений: торговый оборот—порядка 3х миллиардов в год; экспорт Израиля в Турцию вырос на 25% ). Он позволил себе и резкий антикитайский выпад, обвинив Пекин в «геноциде против уйгур ».

В том же 2009 на турецкой политической сцене дебютировал еще один влиятельный персонаж—министр иностранных дел Ахмет Давутоглу—интеллектуал, профессор политологии, глашатай пантюркизма, он идеолог ново-османского курса партии Эрдогана. Выступая в марте этого года в Стамбуле на конференции с многозначительным названием «На пути к Великой Турции», он заявил, что геополитические цели Анкары—объединиться с соседними странами и регионом, что Турция больше не может оставаться на региональном уровне. По-видимому, турецкие ирредентисты до сих пор испытывают фантомные боли после ампутации почти век тому назад провинций Оттоманской империи, сродни тем, которыми страдают российские евразийцы- неоимпериалисты панаринской школы—дугины, прохановы и иже с ими.

Если я правильно понимаю внешнеполитическую, игру которую ведет стратегически мыслящий Эрдоган (во внутриполитической ситуации главная его проблема—курдская), то отыграв успешно исламскую карту, он сменит колоду и начнет осторожно раскладывать новый гранд-пасьянс с целью подтвердить свою credibility, как ответственного актора на международной арене, исполняющего роль медиатора в межцивилизационном конфликте эпохи, связующего звена между Западом и миром ислама (роль, на которую, судя по всему, претендуют астанинские «меттернихи»). Шаги в этом направлении уже предпринимаются: в частности, ведутся интенсивные закулисные переговоры с Израилем с целью восстановления нарушенных отношений—сигнал Вашингтону и Брюсселю.

Чем, с моей точки зрения, должно быть оправдано повышенное внимание центральноазиатских policy makers и их экспертного аппарата к Турции? С момента обретения независимости страны региона были предметом вожделения турецкого политистэблишмента. В 1990е годы президент Сулейман Демирель предпринял немало усилий для их включение в орбиту Анкары, обыгрывая этноязыковую общность узбеков, туркмен, казахов с турками, и обещая им массированную экономическую поддержку. Однако Турция 1990х и Турция 2010х—это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Тогда её экономика, её инвестиционные возможности были совсем не те, что сегодня и обещания Демиреля повисали в воздухе. Сейчас же экономический потенциал Турции, хотя и не сравнимый с американским или китайским, но все же достаточно мощный, способный к серьезным инвестиционным инъекциям в экономику региона—«исторической родины» турок, о чем они не забывают.(В их исторической памяти сохраняется романтизированный образ фантастического авантюриста, идеолога и практика пантюркизма, одного из лидеров младотурецкой партии Энвера-паши, который, возглавив в начале 1920х басмаческие отряды, отдал жизнь за создание в Средней Азии тюркского исламского государства.) И сегодняшние ново-османы—пропагандисты пан-тюркистского возрождения—готовы с не меньшим энтузиазмом, но уже с гораздо большими экономическими возможностями, продолжить курс Демиреля drang nach Central Asia.

Одной из причин, объясняющих важность происходящего в Турции для центральноазиатского экспертного сообщества — это начатая Эрдоганом «перестройка». Турция сейчас — это своего рода полигон, на котором испытывается модель построения умеренно-исламской, умеренно демократической—умеренно авторитарной республики с мало регулируемой государством капиталистической рыночной экономикой. И это происходит в то время, когда бушует«арабская весна». Развивающийся хаос в Египте имеет устрашающий демонстрационный эффект. За тридцать лет правления Мубарака египетская экономика развивалась вполне динамично (рост в 4,5 раза!), особенно в последние годы, когда проводились эффективные экономические реформы. Значительной была и динамика подушевого роста ВВП. Так что обвинять режим Мубарака в « экономической стагнации» совершенно необоснованно. Причины революции в другом. Внедренное в наше сознание ленинское понимание причин революций («низы не хотят, верхи не могут») не объясняет происходящее на Ближнем Востоке. Скорее объяснение можно найти в книге умершего в 1983 американского социо-философа Эрика Хоффера Eric Hoffer Истинно верующий The True Believer, в которой он выдвигает на первый план психологическую мотивацию массовых движений, национальных или социальных революций. Об этом стоит погодя поговорить подробнее. Происходящее в Египте убедительно иллюстрирует взгляды Хоффера. Сейчас, как сказал в интервью CNN один из ведущих египетских политиков, претендующий на президентство, Мухаммад эль-Барадей, «политически Египет—черная дыра, никто не знает куда движется страна». Экономика рухнула. Он вполне допускает, что плодами революции воспользуются радикальные исламские группировки, уже открыто заявившие о своих планах создания исламского халифата.

Может ли происходящее на Ближнем Востоке дестабилизирующе повлиять на и без того хрупкий мир в Центральной Азии? Не стоит рассматривать в этом смысле регион, как единое целое. Из пяти стран региона в двух—Казахстане и Туркменистане—в меньшей степени можно ожидать социальных потрясений. Но даже и в этих, живущих на обильную природную ренту (большая часть которой утекает в оффшоры), странах наблюдается нервозность на верхних уровнях властной «вертикали». А что уж говорить о трех остальных—Киргизстане, Узбекистане, Таджикистане!

Вполне мотивированная реакция на «арабскую весну» побудила центральноазиатских strong men на создание в рамках ШОС своего рода антиисламистского альянса, воскрешающего в памяти Священный союз 19го века, в основу которого была положена солидарность монархов России, Австрии и Германии в противостоянии накрывшей Европу революционно-освободительной волне. Думаю, что принятая в Астане в июне этого года круговая порука членов ШОС, обязывающая их бороться в «сепаратистами и «экстремистами» (исламскими фундаменталистами), независимо от того применяют ли они насильственные методы или нет, требующая репрессировать обвиняемых в «экстремизме» согласно «черным спискам» ( по сообщению американского журнала «The National Interest» в базу данных уже занесены 42 организации и сотни лиц), доступным всем членам ШОС, договоренность об экстрадиции и об отказе от предоставления статуса беженца людям, признанным экстремистами в одной из стран-членов ШОС, и т.п. меры, позволяющие подавлять не только действительные очаги исламского радикализма, но под флагом контртеррористических акций преследовать и вовсе не склонных к терроризму, активно практикующих ислам людей. А какие последствия, какой резонанс имеют такого рода действия властей можно видеть на примере не утихающей конфронтации на Кавказе.

Не только у центральноазиатских членов ШОС есть основания опасаться влияния «арабской весны» и возвращения власти талибов в Афганистане после уже скорого ухода американцев. Пекину, с его растущими внутренними проблемами, только не хватало еще нового конфликта в Синьцзяне. Россия: далеко не только на Кавказе, но и, что менее известно, но тем не менее известно, в Татарстане, в Башкирии то и дело вскрываются очаги сулафистской активности, доходящие до вооруженных столкновений с властями, как это было в прошлом году в Нурлате (Татарстан), где по сообщению местных властей «экстремизм введен в ранг беды». Исламский фундаментализм в Поволжье (и не только там!) образует вполне объяснимый симбиоз с национализмом. Интернет дает информацию о мощных фундаменталистских движениях в Евразии. Это не православный псевдоренессанс, это пассионарный, охватывающий все большее количество идентифицирующих себя с исламом людей, драйв. Для одних, имеющих смутное представление о шариате, — это мода; для многих и многих других — удовлетворение подлинной душевной потребности. Многие не могут жить в бездуховном пространстве.

Просматривая интернет по Казахстану, вижу разные оценки степени исламизации страны. Одни дышат спокойствием и уверенностью в иммунитете казахов против исламского экстремизма. Хочется верить: ведь казахи никогда не отличались исламской ортодоксией. Но появляется и другая, отнюдь не транквилизирующая, информация, свидетельствующая о том, что и в Казахстане далеко не все так спокойно и благостно. Да и как может быть иначе, если Киргизстан охвачен густой сетью радикал-исламистских групп и партий и «Хизб-ут-Тахрир» там правит бал, если только за период с 2008 по 2010 количество мечетей там выросло на 64%? Такого рода данные не публикуются по Казахстану, но судя по высказываниям ответственных людей из высших эшелонов власти, располагающих, надо полагать, соответствующими данными (председатель КНБ, председатель парламента), активизация исламистских структур набирает темп и в Казахстане.

Что, кроме констатации, предпринимают казахстанские decision makers? Есть ли у них стратегия противодействия этому процессу? Может быть, мне отсюда не заметно, но дело вроде бы ограничивается только тревожными сообщениями. Похоже, что идеологический аппарат власти пребывает в дремотном состоянии. Впрочем, не совсем так. Вот уже года два, если не ошибаюсь, делаются попытки, инспирируемые сверху, по созданию некоей облегченной, неканонической версии ислама, лишенной присущего ему ригоризма, отвечающей потребности многих казахов, особенно молодежи, отношение к исламу которых можно определить как spiritual but not religious. Не верю в успех проекта новоявленных казахских реформаторов ислама. Думаю, что и сами они, отрабатывая заказ, вряд ли расчитывают на сколь-нибудь реальные результаты. Впрочем, кто знает?.. Опыт насаждаемых сверху и прижившихся государственных религий иногда был успешен: англиканская Церковь, включившая в себя как догматы католичества, так и протестантизма, возникшая по воле английского короля Генриха Восьмого после того, как Папа отказался признать законным его брак; шинтоизм в Японии, отпочковавшийся когда-то от буддизма, обновленный по воле идеологов революции Мэйдзи в конце 60х годов 19го века, ставший государственной религией. Пожелаем успеха астанинским схизматикам — «коранитам». Известен тост Анны Ахматовой: «выпьем за успех [их] безнадежного дела».

Похоже, что казахстанские policy makers осознают надвигающуюся опасность и озабочены поисками путей её предотвращения. Есть правители, у которых огромная власть, но дефицит здравого смысла. Есть и такие, которые наделены и тем и другим. Первые—или не воспринимают сигналы провидения или понимают их, но уже не в силах противостоять фатальному развитию событий. Вторые—улавливают знамения времени и своевременно предпринимают превентивные меры, находят компромиссные решения , чтобы избежать разрушительных потрясений. В истории немало таких примеров. Архиконсерватор, монархист, архи-прусский юнкер Бисмарк, чтобы противодействовать набирающему силу социалистическому движению в Германии, переломил самого себя, провел самые по тому времени либеральные социальные реформы (соцстрахование рабочих и пр.), сохранил социал-демократическую оппозицию в Рейхстаге и устранил «красную угрозу» (его определение). В этом проявились его политический гений, его воля, а не только в создании второго Рейха. Ленин после Крондштатского восстания осознал надвинувшийся крах большевистской революции и, несмотря на ожесточенную критику своих сподвижников, ввел НЭП, тем самым стабилизировал экономику и на семьдесят лет отодвинул падение советского строя. В обоих случаях—беспощадно трезвая оценка ситуации, воля, гениальная политическая интуиция и способность «наступить на горло собственной песне». Но не будем больше углубляться в историю. Вот на наших глазах, в июне этого года, король Мухаммад VI, абсолютно легитимный, почти абсолютный монарх Марокко, генеалогически потомок Пророка, не дожидаясь потрясений предложил своим подданным не пули и репрессии, а глубокие политические реформы: конституционную монархию с ограниченной властью монарха, реальные, подчеркиваю: реальные, выборы парламента, власть партии большинства, но не в ущерб меньшинствам, независимость судебной системы, укрепление личных свобод, свободу вероисповедания и статус берберского языка, как второго государственного, наравне с арабским. Проведенный в начале июля референдум одобрил эти реформы. Эволюционную, а не революционную, политическую трансформацию проводит реалист—король Марокко.

Удастся ли Эрдогану найти баланс между исламом и секуляризмом? Удастся ли королю Марокко реализовать политическую либерализацию и, тем самым, спасти страну от хаоса, наподобие того, в который погружен Египет? И, наконец, в состоянии ли авторитарные режимы на постсоветском пространстве извлечь для себя пользу из спасительного опыта провидчески мыслящих реформаторов, осознав обреченность единовластия в наши эпические времена?

Не ведаем: над нашим станом,

Как встарь, повита даль туманом,

И пахнет гарью. Там — пожар.

Блок, «Возмездие».

• 99
• 108