Как выдавить из себя казахский комплекс второсортности

10 февраля, 2023

132050

Споры о государственном языке в нашем обществе идут постоянно. Одни говорят, что выучили бы казахский – «только… зачем?», другие – выучили бы, но нет среды, хороших учителей, методистов, учебников и т.д. Рассмотрим опыт людей, кто не знал русского языка, а потом овладел им на уровне носителей.

Его университеты

Драматург Дулат Исабеков впервые услышал настоящую русскую речь в 19 лет, когда приехал в Алма-Ату поступать в университет. Сейчас он сам редактирует свои пьесы, переведенные на русский язык, не говоря уже о статьях, которые становятся громким событием в общественной и политической жизни Казахстана.

– Я родился и вырос в истинно казахской среде, где на русском не говорили вообще, – рассказывает мэтр. – Первого русского человека увидел, когда после 7 класса приехал в районный центр – поселок Арысь Южно-Казахстанской области. А, увидев, удивился: оказывается, они такие же, как и мы – с руками, ногами и прочими частями тела. Конечно же, в школе у нас были уроки русского языка, но преподавали его «так, сяк, наперекосяк», поэтому мне и моим одноклассникам казалось, что весь мир говорит исключительно на казахском. Столкнувшись в Арыси с теми, кто не знает моего родного языка, и нуждаясь в контактах с ними, я решил не полагаться на школьную программу, а начать изучать русский язык самостоятельно.

Моим первым «учителем» стал Иван Гончаров. Я перечитал полное собрание его сочинений. И трилогию «Обыкновенная история», и «Обрыв», и «Обломов», и книгу очерков «Фрегат «Паллада». После окончания средней школы в Арыси два года работал монтером. Дело в том, что я не смог поступить в Ташкентский институт ирригации и механизации сельского хозяйства. Узбеки и тогда не забывали, что все, кто заканчивал институты, должны владеть узбекским. И во всех вузах, технический ли это или гуманитарный, абитуриенты писали сочинения на узбекском. Мы, несколько человек из Казахстана, сказали, что не сможем этого сделать. Нам ответили коротко: «Выходите из аудитории и забирайте документы».

Через два года я поступил на казахское отделение филологического факультета КазГУ, где вплотную взялся за изучение русского языка. Суть моей доморощенной методики заключалась в том, что я читал много зарубежной литературы, переведенной на русский язык. Они научили меня не только разговаривать, но и строить свои мысли на чужом мне языке. После университета я продолжил осваивать секреты русского языка и до сих пор продолжаю заниматься этим.

Я не единственный, кто осваивал русский с азов. Аскар Сулейменов, мой земляк (он родился в Сузакском районе Южно-Казахстанской области), прошел ту же самую школу: много читал на русском и по ходу находил аналоги непереводимых речевых казахских оборотов и идиом на русском. Впервые заговорив на этом языке тоже после школы, когда приехал поступать в университет в Алма-Ату, освоил его за короткий период не хуже, а, может, и лучше многих носителей языка. Когда мы вместе приехали в Ялту на всесоюзный семинар драматургов, он поразил всех тем, что целыми главами цитировал Фолкнера и Брехта. Вообще удивительный был человек. Когда русский драматург Александр Гельман прочитал его пьесу «Кек» («Месть») в собственном переводе Аскара на русский, он пришел в номер к нему, чтобы сказать, что это была вторая приятная встреча с казахской литературой после «Аз и Я» его однофамильца Олжаса Сулейменова.

Опираясь на его и свой собственный опыт, я могу сказать сегодня, что невозможность изучить язык из-за того, что учебники и методики плохие – это ложный повод для оправдания лености ума. Если хотите овладеть языком (любым), читайте на языке оригинала. Переводчик Бельгер казахский знал лучше, чем многие писатели-казахи средней руки, потому что читал их произведения с карандашом в руках. Сам любя этот язык, он в своих критических статьях беспощадно бичевал их за скудость языка.

Когда я только начинал читать на русском, то не понимал многого, поэтому несколько раз перечитывал до момента, пока смысл отдельных предложений и философских высказываний плотно не укладывался в сознании. Сейчас я сам редактирую свои пьесы, переведенные на русский язык, а писать на русском меня заставила нужда. В 1997 году я написал проблемную статью «Аул уходит в небо». Ее название говорит само за себя. В те трудные годы аул – колыбель казахского языка, традиции и демографии – начал исчезать. Вся техника, скот и земли уходили с молотка, у скотоводов в руках остался один только пастушеский посох. Началась массовая безработица, бородатые мужчины сидели дома, поисками пропитания для детей занимались жены.

Если раньше мне казалось, что Казахстан – огромный читальный зал, то после прихода грубой рыночной экономики все как будто разом встали и вышли оттуда. Жили одним днем и часом. Электрические провода снимали, чтобы сдать на металлолом. Вот так иссякала жизнь в ауле. Так вот, ту статью – «Аул уходит в небо», где рассказывалось обо всем этом – казахские газеты отказывались печатать категорически. Тогда я ее заново написал на русском, дал почитать Абдижамилу Нурпеисову, а потом мы вместе с ним пошли к его давнему приятелю – редактору «Казахстанской правды» Григорию Дильдяеву. Нурпеисов передал ему мою статью со словами: «Ты должен напечатать это». Редактор прочел и, как мне показалось, с грустью сказал: «Меня уволят». Но Нурпеисов, этот беспощадный, суровый человек, ответил ему: «Ну и что? А ты рискни, зато останешься в истории. Свет клином на этом кресле не сошелся». Статья вышла без единой поправки. Поднялась шумиха! Дошло до президента, мне угрожали судом…

Не знаю, эта ли статья стала поводом или что-то другое, но редактора через два-три месяца сняли с должности.

Казахские комплексы

Известный кино и театральный режиссер Талгат Теменов выучил русский язык, переписывая произведения Толстого и Достоевского.

– В нашем ауле тоже совсем не было русских, на актерском факультете Алматинской консерватории, где я получал свое первое образование, говорили только на родном языке и все свои работы мы выполняли на казахском. И, тем не менее, я с малолетства знал – любой ценой нужно овладеть русским языком, без него пропадешь. Лозунг «Я русский бы выучил только за то…» был очень актуален в те годы. Но когда я, попав в город, пытался излагать свои мысли на русском, то допускал много ошибок. Бытовой язык я понимал сносно, но не мог выражаться свободно, мне нужно было время, чтобы окунуться в другой мир. Особенно трудно мне давалась письменная речь.

Перед поступлением во ВГИК я засел на целый год в библиотеке, где переписывал произведения Достоевского и Толстого, чтобы узнать правописание русских слов. Это оказалось не только полезно, но и приятно. Нет, сначала это, естественно, нудная работа, но когда переходишь уже, к примеру, к 10 странице, то входишь в раж и, углубляясь во внутренний мир писателя, словно становишься внутренним соучастником автора. Потом, когда перебрался в Москву (я там учился и работал около 10 лет), стало легче. Мой круг общения – однокурсники и друзья – хоть и прибыли со всех концов Советского Союза, то есть не были этническими русскими, но говорили и писали на русском. Нашим общим мастером был один из самых замечательных режиссеров советского периода Сергей Соловьев.

Когда я снимал свою первую картину «Волчонок под шапкой» на Мосфильме, то вся съемочная группа состояла из москвичей, и, хочешь – не хочешь, я обязан был знать русский язык – и устный, и письменный. Эта привычка осталась на всю оставшуюся жизнь – все свои киносценарии я пишу на русском языке. Вывод из сказанного такой: все телодвижения начинаются от тех мыслей, что есть в голове, и если мозг поставил цель – выучить язык, то это не проблема, шесть секунд, что называется. Все остальное – нет условий, методичек, учителей – бред собачий. Фестивальные гости, приезжая к нам на несколько дней, легко и быстро заучивают основные фразы на казахском и русском. И мы тоже начинаем говорить на языке страны пребывания в считанные дни. Я, например, неплохо овладел английским прямо на съемочной площадке блокбастера «Кочевник». А русский, похвастаюсь, сегодня знаю так же, как и родной казахский, а в нем я – как рыба в воде. Недавно моя пьеса «Мың мен жалғыз…» стала победителем в номинации «Лучшая драматургия» Национальной литературной премии «Айбоз». А моя отцовская и дедовская гордость в том, что все, кто носит фамилию Теменов, великолепно говорят на трех языках – казахском, русском, английском.

А что касается сегодняшнего состояния казахского общества в целом по отношению к государственному языку, то в нас до сих пор глубоко сидит некий комплекс второстепенности. И как Чехов всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, так и нам, казахам, тоже нужно избавляться от этого постыдного чувства – стесняться быть казахом, и наоборот – осознать, наконец, что человек, не знающий родного языка, остающийся равнодушным при звуках кюев Курмангазы, традиций и обычаев, не может быть полноценным человеком.

Советы учителя

Писатель, путешественник и учитель Исмаилжан Иминов родился в многонациональном селе Каргалы (раньше – Фабричный) Алматинской области, где большая часть населения говорит на нескольких языках – обязательно казахском и русском, ну и, разумеется, родном, если речь идет об этнических меньшинствах.

– Как педагог с большим стажем, могу сказать, что, конечно же, для овладения языком (любым), кроме учебно-педагогической литературы нужна среда, – говорит учитель-филолог. – Сам я вырос в казахско-уйгурско-русской среде. Дома мы говорили строго на родном уйгурском, но мой отец мой, имам Абдыкадыр кари Иминов, все свои проповеди в мечети читал на казахском. Его друзья большей частью были казахами, среди них и великий Жамбыл Жабаев. Последние годы жизни великого старца отец был одним из самых приближенных к нему людей. Он и проводил его в последний путь, соблюдая все мусульманские традиции – читал жаназу во время похорон. Мама изначально была выпускницей казахской средней школы. Поэтому для меня не составило особого труда овладеть казахским на уровне родного, а русскому я, учитель этого языка и литературы по образованию, учил других.

Сегодня мы возвращаемся к тому, что было. Когда однажды решил заняться историей родного Каргалы, то выяснилось, что вплоть до середины 50-х и начала 60-х вся документация здесь шла на казахском языке. Все поменялось кардинально с приходом к власти Никиты Хрущева, который поставил целью к 1980 году построить коммунизм в СССР. Он решил, что для этого весь советский народ должен говорить на одном языке – русском, и казахские школы повсеместно стали закрываться. К концу 80-х в Фабричном было три средние школы. Первая, где я был тогда директором, была полностью русской. Однако к концу 90-х-началу нулевых мы все уже прекрасно понимали, что само время требует открытия казахских классов и школ.

При мне в Каргалинской средней школе № 1 имени Кудыса Абсаметова состоялся первый выпуск казахского класса. Признаюсь, это шло поначалу через пот и слезы. Хотя я с детства читал и на родном, и на казахском, и на русском языках, работать с документацией на государственном было нелегко. Пришлось вновь засесть за словари и учебники, а на педсоветах выступать в первую очередь на казахском языке. И постепенно, года через 3-4, обстановка совершенно изменилась – государственный язык стал все больше и больше занимать доминирующее положение. В школах это особенно видно. Если лет 20-25 назад дети даже из казахских классов на переменах между собой говорили на русском, то сейчас – наоборот, при этом русским языком многие из этих детей владеют также хорошо.

В последние годы в нашем многонациональном поселке наметилась интересная и многообещающая тенденция. Многие семьи, в первую очередь представители тюркских народов – уйгуры, турки, азербайджанцы, дунгане и другие, понимая, что любой гражданин страны независимо от этнической принадлежности обязан знать государственный язык, стали отдавать детей в казахские классы. Этот пример оказался заразительным: теперь в казахские классы потянулись и дети из русских семей. Как говорит мой многолетний учительский опыт, это свидетельство того, что государственный язык наконец-то занял свое законное место. И родители, и дети чувствуют, что за ним – будущее страны. Меня и поражает, и радует то, что русские дети, без принуждения исполняя казахские песни, входят в ауру казахского мира – литературы, истории, традиции, музыки. И это нормально, потому что Казахстан – это наша общая родина.

Мне самому знание казахского помогало много раз. Это не только выступления на государственном языке на учительских педсоветах. В свое время, объездив вдоль и поперек Аральский регион и встретившись с сотнями людей, я написал книгу «Арал в поисках потерянного моря». Но если бы я не знал казахского, то, возможно, она бы не появилась, потому что большая часть аральцев не говорит на русском языке и уж тем более – уйгурском.