Между ханжеством и моралью

В нашей стране быть богатым человеком – нелегкая ноша. Впрочем, как и быть бедным. У одного, по-видимому, очень глубокого автора я прочитала, что последний мировой кризис начался вовсе не из-за ипотечного бума, но из-за того, что бизнес нарушил нормы протестантской этики, заложенной в основу западного капитализма. Возможно, вопрос лежит в еще более глубокой плоскости – у нас нет религии с не чуждыми нам этическими конструкциями. Ислам не в счет – рост популярности ислама у нас происходит за счет отсутствия собственной философской конструкции. Вернее, она есть – просто мы ее забыли. У нас нет собственной идентичности, и именно поэтому все реформы власти обречены на провал. Даже советские идеологи понимали это: «пролетарии всех стран, соединяйтесь» — и тогда зачем пролетариям удобные и модные джинсы, которые потом развалили союз, «не ждать милостей от природы, взять их – наша задача», и тогда поворачивались вспять реки, осваивались целинно-залежные земли, «наши люди на такси не ездят» — и люди годами стояли в очередях на машины и квартиры. Отсюда и ельцинское – «обогащайтесь» и путинское – «я всех замочу в сортире» или назарбаевское – «я каждого из вас за руку могу отвести в тюрьму».
Нравственность воспринимается нами как нечто абстрактное, не имеющее отношение в повседневности. В то же время, слишком очевидно то, что репутация любого человека – порядочность — глубоко рациональна. Иначе люди просто будут бояться иметь с вами дело.
Когда мы задаем себе вопрос о том, что разъедает нашу жизнь, то чаще всего имеем в виду коррупцию. Но давайте разберемся, почему она стала системообразующим элементом, нашей национальной идеей, на чем держится ее философско-нравственная конструкция? Во-первых, каждый из нас стоит перед непростой дилеммой: дать взятку гаишнику или потерять время и деньги на то, чтобы оплатить штраф. Почему гаишник берет взятку? И почему он не чувствует себя при этом униженным? И почему мы радуемся, когда удается так «легко» решить проблему? Потому что это не воспринимается нами как преступление: обе стороны довольны – дающая — потому что ей так быстро и выгодно, а принимающей не только выгодно, но и жизненно необходимо, чтобы решить вопросы содержания семьи и подношений начальству. Более того, он тоже считает, что совершил доброе дело. Самое парадоксальное в том, что ни та, ни другая сторона не чувствует себя униженной. Потому что мы унижены как минимум каждый день с 9 до 6 утра на работе. Мы привыкли к тотальному унижению. Невозможно мздой унизить того, кто уже унижен. Унижен страхом.
Нельзя страхом заставить людей быть честными. По крайней мере, надолго. Страну сотрясают один за другим коррупционные скандалы. Чиновники устали от постоянного страха за то, что их заподозрят в лоббировании чьих-то интересов и поэтому на всякий случай просто не принимают никаких решений или увеличивают плату «за риск». И неизвестно, что хуже. Многие из них признавались мне, что с радостью покинули бы госслужбу, но боятся травли, которая развернется после их ухода. А пока они пусть ценой постоянного унизительного страха перед свыше и страхом снизу вынуждены оставаться, потому что это хоть какая-то возможность избежать травли.
Бизнесмены опять же в унизительном страхе выводят свои капиталы за пределы страны в лучшем случае, а в худшем «сливают бизнес и ложатся на дно». Самое парадоксальное, что наиболее безопасно себя чувствуют те, кто работает в тени — там хорошо. Нет у тебя ни счета в банке, ни юридического лица – и предъявить тебе нечего.
Именно отсюда наши высокие заборы за респектабельными особняками – так наивно мы пытаемся скрыть собственное благополучие. Но ведь в нормальной стране безбедность – это признак успеха, трудолюбия, надежности. Как итог, в нашей стране аморально быть богатым. Аморально быть очень богатым в очень нищей стране.
Страх – весьма ненадежная конструкция. Победить коррупцию страхом перед наказанием – какое заблуждение наших царедворцев! Страх – это унижение, а за унижение человек, как и любое животное рано или поздно мстит. И месть эта будет иррациональна, слепа, неуправляема вне зависимости от того, идет ли речь о разъяренной толпе, или уволенном высокопоставленном и не очень чиновнике. Таковы законы природы. Страх – это антипод свободы.
Вот уже десятки тысяч лет государство сажает десятки тысяч людей в тюрьмы. Решили ли мы проблему взяток. Со времен славного Рима не изменилось ничего… Скорее, наоборот. Заметно наоборот…
Наши тюрьмы переполнены. Кто-то мне сказал, что тюрьма – это та же жизнь, просто в ней все принимает гипертрофированные формы, а именно – степень несвободы. Просто одна степень несвободы меняется другой. И еще один человек подтвердил это – на зоне люди не чувствуют себя униженными из-за того, что их лишили свободы. Свобода перестала быть ценностью – важны условия содержания, отношение надзирателей и т. д.
Униженная нация никогда не станет великой. Уникальность чувства унижения в том, что – это сугубо внутренняя категория. Враг извне унизить нас не может, унижение от врага – это уже героизм. Унизить по-настоящему может только свой.
Наши формы борьбы с коррупцией – это ханжество. Масс-медиа, которые когда-то были изобретены вместо общественного мнения, сегодня раздавлены страхом исчезнуть, как институт.
Я знаю, что у наших предков было только два закона – закон быть свободным и закон доверять друг другу. Остальные – только производное. Мы перестали быть свободными и, как следствие, перестали доверять друг другу.

Карлыгаш Еженова

• 95
• 97