Асель Омар: «Русская литература всегда работала на государственную идеологию»

«У актов жестокости, которые происходят после распада СССР в странах, в свое время завоеванных Российской империей, есть своя интеллектуальная основа – она в произведениях классиков русской литературы», – утверждает писательница, эссеист и литературный критик Асель Омар.

Как читать Достоевского после Бучи

– Ваше становление как писателя проходило в России – вы там и учились, и жили долгое время. Как вы думаете, русская литература, о которой мы с детства слышали, что она «самая великая», имеет какое-то моральное влияние на тех, для кого она создавалась?

– «Становление», или формирование – вещь многосоставная. Человек ведь не из пустоты появляется, его формируют, в первую очередь, семья, земля, происхождение, и уже потом – время. О времени говорю намеренно: те, кто учился в школе даже после перестройки и почему-то до сих пор в сегодняшнем Казахстане, изучают литературу по советской программе. Обязательно Достоевского и Пушкина, рассматривая их тексты на предмет их универсальной мудрости, их вклада в современное понимание национальной идентичности России. Выглядит, согласитесь, для Казахстана как минимум странно.

Русская литература в поисках идентичности действительно сформировала мировоззрение российского, русского общества, начиная с Кантемира и до советских писателей. При этом (за редкими исключениями) эта литература всегда работала на государственную идеологию, поддерживалась и финансировалась государством, объясняя нам, что, с одной стороны, «поэт в России – больше, чем поэт», с другой – что либерализм, и шире – libera – слово вражеское, ругательное. И странно было бы считать, что русская культура – это одно, а российское государство – другое.

В этой связи нельзя не упомянуть русскую философию, которая является неотъемлемой частью русской литературы. Достоевский достаточно подробно изложил идею об исключительности русского народа (Россия «призвана изречь окончательное слово великой всеобщей гармонии», «судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он… постоянно воздыхает» и т.п.). Хотя национализм Достоевского побуждает к созданию общества, стремящегося к общему благу, но как это должно быть достигнуто – неясно. Однако он нашел своих продолжателей в лице философа Ивана Ильина, который пишет в работе «О русском фашизме»: «…фашизм был прав, поскольку исходил из здорового национально-патриотического чувства, без которого ни один народ не может ни утвердить своего существования, ни создать свою культуру». Того самого Ильина, которого часто цитирует Никита Михалков, кто является любимым философом Владимира Путина и т.д. 

Реальность говорит о том, что российское общество предпочло веру Достоевского в русскую исключительность вере Толстого в универсальность человеческого опыта. И одной из практических рекомендаций по решению вопроса, поднятого Достоевским, является статья Солженицына «Как нам обустроить Россию?».

Недавно по всему миру прогремело опубликованное в «Нью-Йорк Таймс» эссе «Перечитывая русскую классику в тени украинской войны» Элиф Батуман, специалиста по сравнительному литературоведению, американской журналистки с турецкими корнями. Автор признается, что, много лет восхищаясь русской литературой, она не замечала ее колониального характера. Это чувство испытываем и мы, и украинская писательница Оксана Забужко в статье «Как читать русскую литературу после Бучи».

Если думать о Лермонтове и Льве Толстом, которые имеют непосредственное отношение к пролитой на Кавказе крови, о Пушкине с его унизительными для поляков и украинцев стихами о Польском восстании и поэме «Полтава», о Бродском с его стихотворением о независимости Украины («Скатертью вам, хохлы, и рушником дорога. Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире, по адресу на три буквы на все четыре»), то становится ясно, что у актов жестокости, которые происходят после распада СССР в странах, в свое время завоеванных Российской империей, есть своя интеллектуальная основа – она в произведениях и мыслях классиков русской литературы.

Но при этом стоит помнить и то, что открытое письмо о несогласии с присоединением Крыма к России и войной на востоке Украины было подписано современными русскими классиками Андреем Битовым и Бэллой Ахмадуллиной. Такое стремление к искуплению вины по отношению к народам империи, думается, в какой-то мере связано с такими произведениями, как «Скрипка Ротшильда» Чехова.

А мы, казахстанцы, обладаем наследием такого не-имперского, поистине великого в своей правде и красоте поэта Павла Васильева. В поэме «Соляной бунт» он писал о казахском восстании, где его сильнейшее сочувствие было не на стороне империи, а на стороне колонии. Юрий Домбровский – тоже наше наследие, его роман «Хранитель древностей» посвящен герою войны Файзулле Турумову, в сталинские и хрущевские времена открыто выражавшему протест против «антикосмополитической» и «антинационалистической» кампаний, в которых пострадали его друзья Ермахан Бекмаханов, Есмагамбет Исмаилов и другие.

И Васильева, и Домбровского погубили репрессии, что для этой империи закономерно.

Имперская надменность

– Есть ли в российском обществе чувство сострадания к другим народам?

– Политика изоляционизма и военной экспансии обычно не подразумевает сочувствия. И если в отношении Украины его проявляет какой-то процент людей, которые высказывают антивоенные взгляды, то подобного не наблюдается по отношению к Сирии, которая находится где-то далеко, и жертвы войны являются представителями другого, в лучшем случае безразличного им мусульманского мира. Это все вариативность эмпатии или ее отсутствия. Одновременно у нас внутрироссийские проблемы уходят в тень нашего восприятия на фоне ужасов войны в Украине.

– Хорошо ли мы, казахи, для кого их язык стал больше родным, чем родной, знаем своих северных соседей? И хорошо ли понимаем, чем мы от них отличаемся?

– Чем мы отличаемся? Тем, что мы – другой народ. Сравнение с Ордой как символ всего плохого, что связано с развитием пространства бывшей империи, – самое поверхностное, популистское объяснение, которое понятно только в бывших советских странах, обусловлено историческими стереотипами и той же имперской надменностью. Более адекватное объяснение происходящего в наших странах и в мире – деколонизация и демократизация. Помните фильм-победитель «Оскара» «Земля кочевников»? Он начинается с того, что рухнул город под названием Империя, и далее начинается отсчет нового времени. Это философский и политический посыл к зрителям, который объясняет современность, и нам этот взгляд понятен, мы его разделяем.

Движение Black Lives Matter, охватившее весь Запад, потому и вызывает ненависть консерваторов, любителей так называемых «традиционных ценностей» в России, что бьет в самую точку несправедливости. Я обратила внимание, как люди отвечали на обвинения в мародерстве по отношению к памятникам: «Не нравится? Посмотрите на свои имперские музеи!», которые набиты вывезенными из колоний ценностями. Мы тоже так жили, являясь «национальной окраиной», в то время как эта самая окраина для нас есть центр мира. Вот так и отличаемся.

В противоположность взглядам Достоевского, Пушкина и др. существует взгляд Тараса Шевченко: «Боритесь, и поборете» – культовый лозунг Шевченко о восстании против тирании взят из его стихотворения «Кавказ», драмы, где имперское насилие вызывает реки крови, а сопротивление сильно и бескомпромиссно. Это другая великая литература, и она сегодня набирает свою новую силу. В литературе играет роль то, кто рассказывает историю, кто наблюдатель и кто наблюдаемый. Так отличается наблюдение Гоголя за евреем в «Тарасе Бульбе» и Шевченко за казахами на тех же самых прекрасных сепиях, когда поэту запретили писать (если вдуматься, мы бы имели сейчас интересный материал о казахах глазами Шевченко, но именно этого власть и не хотела допускать). Так отличаются Шевченко, который противостоял империи, и Гоголь, который служил ей. Так мы отличаемся отсутствием имперского сознания и близки украинцам, грузинам, азербайджанцам, литовцам и другим.

Ничего личного, это только выгода

– Как вы думаете, прав ли Олжас Сулейменов, призывающий придать русскому языку в Казахстане статус государственного, а то, мол, будет то же самое, что в Украине?

– По статистике, среди россиян, поддерживающих войну в Украине, 75% – в возрасте 60 и более лет. Это объясняет многое. Кроме того, авторы поколения Олжаса Сулейменова естественным образом, как волна, тянут за собой воды советского океана, вместе с водорослями и илом тайн, и там, на глубине, есть древние гигантские скелеты, о которых мы, видимо, пока не знаем.

Еще один аспект: если автор беспокоится о своей популярности у потомков, то в Казахстане это связано с переводом наследия на казахский язык, тем более – на латиницу. Этого заслужит только самая ценная часть русскоязычных авторов. Поэтому беспокойство о русском языке в Казахстане связано, возможно, у поэта, и с этой проблемой.

Вопрос также и в том, что онтологически нежизнеспособно выражение «Земля, поклонись человеку», где отражена советская идеология о покорении человеком природы и космоса и перевернутое с ног на голову естественное человеческое чувство преклонения перед землей. Ведь автор предстает в своих текстах без прикрас, по выражению Чехова, «публика – такая скотина, она все понимает». И такое отношение к собственной земле она тоже видит. Как поистине космически писал Касым Аманжолов – «О великий мир, посмотри на меня, я пылинка твоя – сын казаха я», его все цитируют и сегодня, хотя написаны эти строки были в советское время. Важно – о чем они были написаны.

– В прошлом году вы опубликовали разгромную статью о падении журнале «Простор», назвав его «призраком, воспевающим сталинизм и неоимпериализм», и предоставляющим свои страницы россиянам – «последовательным сторонникам ДНР и ЛНР». Чем, на ваш взгляд, можно объяснить циничное отношение местных авторов, восхваляющих генерала Ермолова и Ермака, к стране, в которой они живут?

– Я уже упоминала статистику, которая объясняет отчасти взгляды этих авторов. Их корни – в СССР, который просуществовал-то всего 70 лет, для истории это – мгновение. К сожалению, возраст не всегда сопряжен со способностью интеллекта анализировать окружающий мир и воспринимать новое – как по форме, так и по содержанию. Удобнее жить по старым клише, так спокойнее. Но когда мы говорим не об обычных людях, а о писателях, то с них спрос выше, ведь у них есть аудитория, пусть и небольшая. И потому, на мой взгляд, генезис их поведения надо рассматривать с точки зрения выгоды, которую они получают за свои взгляды. Вы точно употребили слово «цинизм». Писать радостно о генерале Ермолове или Ермаке на фоне фактов о жестокости империи – цинизм, переводить с казахского, не зная его – непрофессионализм, видеть страдания людей в Украине и называть ее фашистским государством – цинизм. Видно, насколько не понимают такие авторы настоящую жизнь и взгляды народа Казахстана, в том числе исторические взгляды, которые и сегодня влияют на нашу жизнь. Это трагедия для писателя. Но, с другой стороны, следовало бы обратить на это внимание ответственных за финансирование подобной литературной деятельности – здесь стоит вопрос о безопасности государства Казахстан в современной политической обстановке.

– А как сложилась бы ваша собственная литературная судьба здесь, в Казахстане?

– Она и не существовала вне Казахстана. Литературная моя судьба и началась, и продолжается здесь, на родине. В Казахстане вышли мои книги «Синий волк», «Талисман Тенгри», «Сredo», «Ранние холода», «Алфавит», «Время Аскарова», отдельные произведения и статьи в многочисленных литературных и философских сборниках. Андрей Георгиевич Битов говорил мне: «Не думай о том, где напечататься, думай о том, какой текст ты предъявляешь миру». И с тех пор я осознаю: когда текст написан, он сам находит свой путь к людям, как бы автор не льстил себе надеждой, что что-то могло быть по-другому, лучше или хуже… Ближайшее будущее я связываю с большим удовольствием продолжения изучения казахской литературы, уникальной и в то же время понятной в любом уголке Земли, потрясающей литературы, пока еще неоткрытой для мира через переводы на мировые языки. Она говорит о любви, о человеке, его мужестве, силе, красоте, его сильному и действенному стремлению к справедливости. Проза Алибека Аскарова, Дулата Исабекова, Дидара Амантая, Ырысбека Дабея, Шархана Казгулова, Алишера Рахата, поэзия Дуйсенали Алимахина… Это только несколько имен, список гораздо шире. Казахская проза масштабна и возвышенна, ей свойственна философская глубина осмысления событий от советского периода и до наших дней, в них герои создают модель гуманитарного микрокосма, волшебный центр Ойкумены, живущей уникальной эсхатологией, и экзистенциально преодолевают трагедию, большую или малую, но бесконечно близкую нам, живущим сегодня и сейчас.

• 268
• 74