Ловушка для Сталина – 6

Сегодня наш журнал завершает публикацию исследования историка и аналитика Бориса Румера о загадках Второй Мировой войны

Гипотеза «ультиматума»

Сталина захлестывал поток агентурной информации, на достоверность которой он не может полагаться. Один только пример из мемуаров Валентина Михайловича Бережкова, который был в 40-41гг. первым секретарем советского посольства в Берлине: начиная с марта 41- го посольство, т.е., очевидно, резидентура, получало сведения, согласно которым нападение состоится 6 апреля, затем 20 апреля, затем 18 мая и, наконец, 22 июня. (В.Бережков. «С дипломатической миссией в Берлине.»). Как, спрашивается, Сталин мог поверить в достоверность последней даты, если три предыдущие, полученные из источников одинаковой степени надежности, оказались фальшивкой? Дезинформаторы методично погружали Сталина в этот поток, в котором реальные факты были неразличимо перемешаны с «дезой». Можно себе представить его растерянность, а это именно то, чего они добивались. Особенно настойчиво они старались внедрить в его сознание идею «ультиматума», переговоров, и, как производное: цель перемещения Вермахта на границы с Россией—оказание давления на него, чтобы он уступил требованиям Гитлера. Среди этих требований якобы были: право транзита германских войск через территорию СССР, сдача в аренду Украины, право контроля над Бакинскими нефтяными месторождениями и т.п.

Не только Сталин, но большинство политической элиты евро-атлантического мира и разведок, отвергало первую гипотезу. Исключение составляли очень немногие, постигшие природу Гитлера, в том числе Черчилль, Бенеш, Рузвельт. Даже лидеры Рейхсвера почти до конца не были убеждены в окончательности решения своего фюрера. Главком армией фельдмаршал Браухич, незадолго до вторжения доверительно попросил адъютанта Гитлера майора Энгеля выяснить, действительно ли фюрер решился или он блефует? (Gerhard Engel, At the Heart of the Reich). Но нет, не блефовал Гитлер.

Подавляющему большинству дипломатов, политиков, журналистов-международников, корреспондентов главных западных газет (Нью ЙоркТаймс, Вашингтон Пост, Тайм и др.) гипотеза «ультиматума» в мае-июне 41- го представлялась оптимальной для Гитлера, отвечающей известному в логике принципу Оккама: «если существует много объяснений какой-то проблемы, правильным обычно оказывается простейшее». Это, конечно, было известно Сталину. И, что гораздо важнее, ему было известно, что легендарная английская Intelligence Service, имеющая заслуженную репутацию самой надежной в мире по кадровому — агентурному и аналитическому — потенциалу, в большинстве своих оценок считала, что Гитлер будет «делать все возможное, чтобы избежать войну на два фронта и, следовательно, не следует ожидать нарушения советско-германского договора пока Британия держится», …would do its best to awoid a war on two fronts and that consequently there would be no violation of the German-Soviet agreement, so long as Britain stood on her feet.» (Ivone Kirkpatrick, The Inner Circle.).

Начиная с марта 41- го в рядах британской разведки наметился раскол. Один из её руководителей, глава Объединенного разведывательного комитета Joint Intelligence Committee Виктор Кавендиш-Бентинк Victor Cavendish- Bentinck на основании собственного анализа пришел к выводу о вероятности германской атаки на Россию в близком будущем. Но коллеги по комитету скептически отнеслись к его мнению. В мае специально созданная аналитическая группа стратегических оценок в своем прогнозе сообщила, что следует ожидать германской атаки на Россию в интервале 20- 25 июня. Но реакция руководителей разведки и военного руководства (Объединенного комитета начальников штабов) свелась к абсолютному неприятию этого прогноза. Они считали, что Гитлер не готов напасть на Россию, что его цель—демонстрация военной мощи, чтобы, предъявив ультиматум, вынудить Сталина к новым концессиям. Шеф военной разведки генерал Давидзон в апреле: «У нас нет оснований верить, что атака на Россию неизбежна» ( J.Gwyer, Grand Strategy). Таково же было мнение министра иностранных дел Идена. Но, в середине июня он все же пришел к выводу о скором нападении. (Eden, The Reckoning).

Таким образом, наиболее влиятельные члены британского военно-политического и разведывательного истеблишмента, за редким исключением, были убеждены, что до предъявления ультиматума Гитлер на Россию не нападет. И Сталин был вполне осведомлен об этом. Cледует полагать, что один из главных членов так называемой «Кембриджской пятерки» (группа советских агентов в Англии) Ким Филби, который в 1940-41г.г. был высокопоставленным сотрудником S.I.S. (Secret Intelligence Service ), пресловутой М-16, исправно поставлял в Москву информацию на эту тему. Думаю, что к оценкам английской разведки Сталин относился с доверием, может быть с большим, чем к оценкам собственной.

Вполне можно предположить, что ему были известны и оценки японской разведки, тоже не последней в мире. Стенфордский университет опубликовал в 1960 — х протоколы заседаний японского кабинета министров. В одном из них, от 7 июня 1941г. , приведено высказывание военного министра, с октября—премьера, Тодзио Toйо о том, что прежде чем объявить войну России, Германия сначала предъявит условия «… conditions first and then go to war сначала предъявят условия, а затем объявит войну» (Nobutaka Ike, Japan’s decision for War). Думаю, Зорге, у которого были связи на верхних этажах японской правительственной иерархии и который был конфидентом германского посла в Токио Отта, проинформировал об этом Москву.

По сценарию «ультиматума» Сталин вынужден будет согласиться с его условиями. Таким образом, Гитлер избежит войны на два фронта и получит «по максимуму» все, чего он хочет: и Украинскую житницу и Бакинскую нефть. Логично? Абсолютно. Можно ли допустить, что Сталин будет готов принять ультиматум? Гипотетически можно. Он — ленинец, и прецедент вынужденного Брест-Литовского мирного договора с предъявившей ультиматум Германией, заключенного Учителем в марте 1918- го, в критической ситуации уступившим немцам Украину, часть Белоруссии, Прибалтику, должен был служить ему уроком, примером единственно правильного в сложившихся обстоятельствах стратегического отступления, маневра, с целью выигрыша времени для подготовки к наступлению. В реальности — нельзя. Он сам готовил нападение (см. мой текст от 14 и 20 февраля этого года). Марк Солонин пришел к заключению — в июле; академик Юрий Пивоваров—в августе. Фактор времени был решающим. Но Сталин, как мне представляется, не хотел вероломно нападать первым. В том случае, если сценарий «ультиматума» станет реальностью, а он, по-видимому, в это поверил, то он его отвергнет. Затем, до истечения срока ультиматума, он нападает первым. Если же Гитлер его опередит, то не застанет его врасплох, «сюрприза» не будет. И не он, а Гитлер будет — агрессором.

Немцы разминируют приграничную полосу, перерезают проволочные заграждения, укрепляют мосты через пограничные реки, приспосабливают локомотивы и вагоны к российской, более широкой, чем европейская, железнодорожной колее, берут пробы российского бензина и дизельного топлива, проводят интенсивную аэросъемку приграничной территории… Множество неопровержимых свидетельств тщательной, с немецкой дотошностью, подготовки вторжения. Что же Сталин? Он ждет ультиматума. Он не хочет провоцировать Гитлера. Идет интенсивное стратегическое планирование, проводятся стратегические командно-штабные игры, под видом учебных сборов частичная мобилизация (более 800 тысяч человек), разрабатываются планы стратегического развертывания, первых операций, одним словом, на май-июнь приходится последняя стадия подготовки к войне. Но Сталин готовится начать войну на своих условиях. Ему надо протянуть еще совсем, совсем немного!

Остается загадкой: почему он не верил, что нападение произойдет именно в июне? Об этом столько написано! Хватает и нелепостей. Солженицын, например, считает, что Сталин верил Гитлеру, а израильский военный историк Габриель Городецкий, утверждает, что причина—self-deception — самообман Сталина. Так и назвал свою книгу: «Self-Deception. Stalin and the German Invasion of Russia. «Самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз.» Самообман, по Городецкому, заключался в том, что Сталин создал для себя «теорию раскола», т.е. что «армия и ревностные нацисты настаивают на войне, а Гитлер и Риббентроп по-прежнему верны духу пакта с Советским Союзом…». Комментировать такого рода откровения лишено смысла. Пока не раскрыты архивные документы, способные пролить свет на многие загадочные события весны-лета 41- го, остается только выстраивать разной степени вероятности гипотезы на эту тему.

Одной из них, отнюдь не лишенной правдоподобия, является относящаяся к жанру конспирологии гипотеза Марка Солонина. Он пытается объяснить загадочный факт: почему, когда уже создаются и выводятся на полевые командные пункты фронтовые управления, когда за несколько дней до 22 июня уже изданы приказы по дивизиям, корпусам и армиям (Солонин цитирует некоторые из них), неопровержимо свидетельствующие о приведении войск в состояние предельной боевой готовности, и вот, «… буквально за 1-2 дня до фактического начала войны в войсках западных приграничных округов начали происходить события, которые трудно характеризовать иначе, как преднамеренное снижение боевой готовности!». Отдаются приказы, отменяющие повышенную боеготовность, зенитные части перемещаются на тыловые полигоны, неожиданно объявляются выходные дни, войска укрепрайонов выводятся в тыловые казармы. Вечером 21 июня командование Западного военного округа наслаждается спектаклем, в воинских частях этим же вечером состоялись концерты приглашенных артистов… Очевидно, что с самого верха дан приказ расслабиться, притом демонстративно. (Марк Солонин, «Нет блага на войне»).

Не буду здесь пересказывать объяснение Солонина этой загадки. Его можно прочесть в его книге в онлайн. Замечу только, что Солонин, по моему мнению, один из самых, если не самый, добросовестный автор из пишущих на эти темы.

Среди нагромождения генерируемых машиной дезинформации множества домыслов, слухов, идея «ультиматума» воспринималась политическими кругами и разведками Запада, как абсолютно рациональная для Гитлера, вполне соответствующая апробированой им методике. Это было бы так, если бы Гитлер был тем, за кого они его принимали—циничным, рационально, реалистически мыслящим диктатором. Таким его воспринимал и Сталин. Осторожный, расчетливый Сталин наделял теми же свойствами Гитлера. Он был не в состоянии вообразить, что тот, воюя с мобилизовавшей все ресурсы империи, получающей мощную и нарастающую американскую материальную подпитку Англией, одновременно решится атаковать на огромном, сложнейшем по физико-географическим условиям фронте, хотя и ослабленную репрессиями командного состава, но к тому времени превосходно вооруженную, как убедительно показывает в своих исследованиях Марк Солонин, Красную Армию.

Заключение.

Занимаясь Сталинианой, я вовлекся в длящееся уже многие десятилетия обсуждение трех тем: причины смерти Сталина, готовил ли он превентивное нападение на Германию, почему для него было неожиданным нападение 22 июня. В текстах в Exclusive от 14 и 20 февраля этого года я попытался ответить на первые два вопроса. Ответу на третий, самый трудный, вопрос посвящен этот очерк. Я попытался представить себя в его ситуации. Расхожее выражение по-английски: «If I were in his shoes», т.е. если бы я был в его ботинках», применительно к Сталину — в его сапогах. Думаю, что надев «его сапоги», самый что ни на есть искушенный политик вполне мог бы попасть в ловушку, мастерски сконструированную гитлеровскими deception makers.

Преодолевая биографически обусловленную ненависть к Сталину, должен признать, что исходя из цели — подготовки к войне с гитлеровской Германией — его действия в период между «Мюнхеном» и 22 июня были совершенно обоснованными, рациональными, и в том геополитическом контексте, за немногими исключениями, совершенно оправданными. И заключение Пакта «М-Р» было единственно разумным решением. И вся его эквилибристика в отношениях с Гитлером с целью выигрыша времени была в целом логически осмысленной.

Сталин попал в расставленную ему ловушку потому, что он не понимал характер, натуру Гитлера. Черчилль понимал, а он -нет. Сталин мерил Гитлера на свой аршин, не понимая, что Гитлер — игрок совсем другого темперамента. Сталин не способен был играть ва-банк, а Гитлер это не раз делал, руководствуясь интуицией, эмоциями, а не логикой и здравым смыслом. Сказал же он накануне вторжения Вальтеру Хевелу (Walther Hewel), что у него такое чувство, будто он открывает дверь в темную комнату, в которой никогда не был, не зная, что там, за этой дверью.

И в этом непонимании природы Гитлера, мотивации его политической стратегии и практики, в непонимании авантюрного характера Гитлера — наделенного чрезвычайным политическим интеллектом маньяка, порой экзальтированного истерика, упоенного собой, своим провиденциальным предназначением фантазера, а не с холодной головой все взвешивающего прагматика, как он сам, заключалось самое серьезное, самое катастрофическое по последствиям заблуждение Сталина.

«Watson, you are coming along wonderfully. We have really done very well indeed. It is true that you have missed everything of importance, but you have hit upon the method. Ватсон, у вас все прекрасно получилось. Мы действительно делали все очень хорошо. Правда, вы не учли самое важное, но вы правильно следовали методу.»

Sherlock Holmes, in “A Case of Identity”.

P.S. Понимают ли верноподданные нынешнего российского «самодержца» его характер, что им движет, как далеко он может зайти, на что способен решиться, чтобы сохранить свою бесконтрольную власть, владеет ли он своими эмоциями, насколько контролирует себя? Все чаще приходится сомневаться в этом. Его одержимость, весь запущенный им украинский цикл с его текущими и, особенно, долговременными последствиями, неспособность или уже невозможность дать задний ход — все это наводит на исторические ассоциации из недалекого, по историческим меркам, прошлого. И в который раз вспоминается набившая оскомину максима Ключевского: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание своих уроков».

Борис Румер

Бостон, США

• 138
• 141