Большие истории маленьких людей: люди, победившие систему

«Судьба каждого детдомовца – готовый киносценарий», – считает кинорежиссер и сценарист Азиз Заиров. Если послушать истории бывших воспитанников детских домов, известных ныне людей, в том числе и его собственную, то он ни на йоту не отступил от истины.

Без родни и национальности

В эти дни Азиз вместе с коллегой и другом Мухаммедом Мамырбеков взялся за осуществление давней мечты – пишет сценарий кинодилогии про детский дом по мотивам своей жизни. Напомним: за плечами этого творческого тандема несколько социальных кинодрам (Быть или не быть?», «Девушка и море», «Мама, я живой»).

После 8 класса он радостно вырвался на свободу из опостылевшего детдома, поступил в ПТУ на столяра-паркетчика.

– Но в 15 лет тяжело оказаться наедине с жизнью, – рассказывает Азиз. – Было разное. Ввязывался в криминальные переделки, пил, употреблял легкие наркотики, попадал в милицию… Жил в общежитии, но бывали времена, когда скитался по чердакам и подвалам. Мне было лет 12, когда во время драки мне повредили ногу. В детдоме как следует не пролечили и проблемы с ногой с каждым годом углублялись. Летом все уезжали домой, а я однажды остался один в общежитии с температурой под сорок, спровоцированной рожистым воспалением. Только на третий день вахтер заглянул в комнату и вызвал «скорую».

После училища работал в столярном цеху. Мне нравилось, запах дерева пьянил. Скоро я научился работать на всех станках с закрытыми глазами. Осознание, что могу сам зарабатывать деньги и помогать оставшейся в детдоме сестренке окрыляло.

Знакомый мастер, видя мое старание, помог устроиться в столярный цех ХОЗУ совмина. Проработал год, а потом начались серьезные проблемы уже с обеими ногами – трофические язвы, тромбофлевит…. Тупик, лес, а нужно разгружать вагоны. Не будешь же штанину закатывать и показывать всем ногу. С виду-то я был здоровый, крепкий парень, спортсмен. У нас в детдоме был культ силы, выживал сильнейший. И хотя врачи мне разрешили только стрельбу, я подделал справку и стал ходить на бокс. И было у меня еще две мечты: стать, во-первых, вором в законе, во-вторых – чемпионом мира. Моими кумирами были Мухаммед Али и Теофило Стивенсон.

В 17 я стал инвалидом второй группы. Из столярного цеха перевелся в охрану. Но о здоровье думать было некогда. Днем все равно ездил подрабатывать грузчиком на ликеро-водочный и цементно-бетонный заводы. Все время требовались лекарства, питался как попало, много курил. Однажды упал прямо на улице. В больницу привезли на «скорой», мне поставили диагноз – инфарктная пневмония. Когда стал инвалидом, года три-четыре походил в комиссию по установлению инвалидности, а потом устал собирать бумаги, поругался с врачами и несколько лет не получал пенсию. Квартиры тоже не было. О том, что, как детдомовец, имею право на жилье без очереди, узнал много позже. А тогда я просто обивал пороги, где меня кормили обещаниями, а потом стали выживать с работы.

Сестренка к тому времени поступила в то же строительное училище, что и я, учиться на штукатура-маляра-плиточника. Мы с Арзигуль (правда, с самого раннего детства ее все называли Бони, она была похожа на одну из певиц знаменитой группы) попали в детдом совсем малышами – мне и трех нет, а ей всего годик. Мама умерла при родах, родственники хотели забрать нас, но отец не отдал, а вскоре он запил. В детдоме была и сестра, старше меня на два года, но я не общался ни с ней, ни с младшей. Мы были в разных отрядах, да и стеснялся я почему-то.

Когда мне было уже 18, узнал, что у нас еще одна старшая сестра и брат. Я слушал рок-музыку, когда в комнату зашел какой-то парень. Он плохо говорил на русском, но я понял, что он мой брат. Никакой радости я не испытал, были только недоверие и равнодушие. Парень пригласил меня в гости. Жил он в частном доме возле барахолки, был уже женат, у него росла маленькая дочка. Я знаю точно, что тысячи детдомовских пацанов и девчонок мечтают, что их усыновят. Да что там, мне было уже 15, когда я уходил из детдома, но и тогда не оставляла надежда, что кто-то за мной придет. А вот появился родственник и он мне как чужой. В его доме я чувствовал себя неуютно, да и не понимали мы друг друга – я так и не научился говорить на уйгурском. А может, дело и не в нем. Я даже к друзьям по училищу стеснялся ходить в гости. Боялся подозрений в воровстве или того, что не смогу скрыть постоянного города. Я и в самом деле подворовывал – в магазине или в столярном цеху, но красть у такого же, как ты сам, человека – никогда. В детдоме у нас это называлось крысятничество и за это били. А я мразью не был никогда. Моим девизом с детства были слова – не скурвиться и оставаться Человеком при любых обстоятельствах.

Выстоять мне помогли книги. Я уже в младших классах понимал, что над моей волей происходит насилие. Самое ненавистнее воспоминание – когда нас, одев в одинаковую форму, заставляли маршировать и кричать дебильные коммунистические речевки и девизы. Чтобы уйти от этой невыносимой реальности, с третьего класса стал запоем читать. Начал с Гайдара – «Мои товарищи», «Р.В.С.», «Судьба барабанщика»… Вечерами в нашей огромной спальне (нас там было 30 пацанов) пересказывал то, что успел прочитать, если что-то забывал, тут же додумывал.

Достать книги тогда было сложно, в детдомовской библиотеке выбор был скудный, а книги скучные.

Полегче стало, когда познакомился с одним парнишкой года на три старше меня. Детдомовские с домашниками не особо дружили, мы были из разных лагерей, часто конфликтовали между собой, но этот парень, Ибрагим Дудаев, привлек меня своей эрудированностью. Однажды он пригласил меня к себе домой. Я принял его приглашение, хотя ходить детдомовским к домашникам не было принято. Мне стало почти плохо, когда увидел огромный шкаф с редкими книгами. Дюма, Мопассан, Стендаль, Гюго… Благодаря Ибрагиму, я прочитал почти всего Фенимора Купера – «Зверобой», «Следопыт», «Последний из могикан», «Пионеры или У истоков Саскуиханны», «Прерия»»… Однажды меня перед каким-то мероприятием поставили знаменосцем в детдоме, а я в тот момент мысленно находился в «Прерии», где шла война с индейскими племенами. Я так погрузился в этот книжный мир, что врезался в сугроб, сломав древко знамени. Как водится, избили, повели к директору, где все начали хором орать: «Как тебе не стыдно! На этом знамени кровь бойцов, погибших за твое счастливое детство». Навешали ярлыки, сказали, что я будущий преступник, который может продать родину, угрожали отправить к пьющему отцу, чтобы вместе с ним «крутил хвосты баранам». Напугав и запугав, обрили голову и я неделю чистил картошку, мыл посуду и полы на кухне.

Позже начал читать Джека Лондона и Хемингуэя, «Узник замка Иф» Дюма-отца. Их мужественные, харизматичные герои очень впечатляли меня. «Как закалялась сталь» Александра Островского сейчас, конечно, не актуален, но то, что Павка Корчагин, герой романа, готов был ради идей коммунизма пожертвовать жизнью, меня мощно вдохновило. После «Овода» Этель Лилиан Войнич я понял, что если уверен в своей правоте, то можно сопротивляться системе. Словом, книги стали для меня мощной мотивацией, помогли обрести характер и стать тем, кто я есть сегодня: сценарист, режиссер, счастливый отец и муж. Единственное, чего не могу вернуть, – здоровья, потерянного в юные годы.

«Березка», доллары и бег

Вошедший в книгу Гиннеса марафонец Марат Жыланбаев (за пять лет 160 тысяч километров по 85 километров в день без единой травмы по безлюдной пустыне) тоже воспитанник детдома сейчас, как известно, отбывает наказание в одной из казахстанских колоний за инакомыслие, а именно – за желание зарегистрировать свою партию.

Большой спортсмен, талантливый художник, бывший фарцовщик и валютчик родился 19 августа 1963 в совхозе имени Фрунзе Каркаралинского района Карагандинской области. Детство до семи лет ничем ему не запомнилось. Наверное, потому, что родители рано ушли из жизни. Первой – мать, за ней – отец. Пятеро детей остались сиротами. Двоих младших забрали родственники, а тех, кто мог учиться, отправили в детдом в городе Сарань.

– Не знаю, как сейчас, но в то время детдомовским было сложно, – рассказывал он свою историю еще будучи на воле. – Маленьким людям трудно устоять против воровства и хулиганства, поэтому процентов 50 сразу после выпуска попадают в тюрьму. У нас все было как в армии – режим, дедовщина. Старший брат тоже учился там, но я никогда не обращался к нему за помощью, у нас это было не принято. В то же время, детдом научил правильным взаимоотношениям с людьми и умению самому находить ответы на все вопросы. С детства я понял – если хочешь чего-то добиться, надо досконально изучить объект. В школу я пришел абсолютно не подготовленным. Не знал ни букв, ни цифр, плюс стресс. Из-за сплошных двоек даже хотели оставить на второй год в первом классе. Но научившись читать, потихоньку подтянулся. Во 2-3 классах стал троечником, а в 4-м пошли уже четверки и пятерки. К тому времени школьной библиотеки мне было уже мало, я записался в городскую. Любовь к чтению здорово помогла мне в жизни. Любые экзамены – в школе, училище, техникуме, институте – сдавал на пятерки, хотя совершенно к ним не готовился. Я был малдшеклассником, когда в пионерском лагере нашему отряду попалась очень верующая воспитательница. Она нас запугивала тем, сто если не будем верить в бога, то попадем в ад. У меня в голове началась мешанина. Как?! Одни говорят, что бога нет, а тут – пугают чертями. Когда вернулись в детдом, одна из воспитателей почувствовала, что у меня что-то не то с психикой: я вдруг стал бояться темноты. Услышав о моих страхах, она посоветовала почитать атеистические книжки. Прочитав все, что нашел в библиотеке, стал убежденным атеистом. Библиотекарь все удивлялась: «Тебе надо сказки читать, а ты вон куда я полез». Рисовать, к примеру, начал с того момента, как научился держать карандаш в руке. Но когда стал читать книги про великих художников, то понял, что надо много работать. Полусвет, полутени, композиция… Я изучал это самостоятельно, перечитав все, что можно было найти по этому вопросу в библиотеках Караганды, куда перевели позже наш детдом.

После детдома нас, как правило, распределяли по училищам, где имелись общежития. Меня отправили в Карагандинское ПТУ №59. Я был единственным на курсе, кто закончил это училище токарем 4 разряда. Потом был физкультурный техникум. В это время я уже был чемпионом СССР среди юниоров по спортивному ориентированию, но попал туда случайно. Я считал себя художником и готовил документы в Алматинское художественное училище имени Гоголя. О том, что там нет общежития, узнал в последний момент.

Отслужив в армии после физкультурного техникума, поехал по направлению учителем физкультуры в Экибастуз. Но в школе зарплата была маленькая и я открыл свою художественную мастерскую. Художники в то время очень хорошо зарабатывали, в те годы все плакаты и лозунги рисовались вручную. Однажды в местной газете прочитал, что будет художественная выставка, где может принять участие любой желающий. Тот, чьи картины получат больше всего отзывов от посетителей, должен был поехать на выставку в Алма-Ату. Зрителям мои картины очень понравились, но победителем я не стал. Придравшись к тому, что у меня нет профессионального образования, в столицу отправили другого человека – директора выставки.

Прежде, чем стать непревзойденным марафонцем, Марат успел побыть фарцовщиком и валютчиком, которого от расстрела спасла горбаческая перестройка.

– В те годы (в середине 80-х) я выписывал журнал «Советский художник». Однажды прочитал там интервью владельца вернисажа из ФРГ. Указав номер факса, он приглашал художников из СССР принять участие в выставке. Я только приблизительно знал, что такое – факс. В Казахстане они были только в правительстве и на крупных предприятиях. Хотя на дворе уже стоял то ли 86-й, то ли 87 год, попасть туда было невозможно, поскольку за этим бдили КГБ-шники. Но во время московской олимпиады в столичном главпочтамте открылся факс для простых смертных. Зарабатывал я хорошо и для меня не было проблемы слетать в Москву ради того, чтобы отправить фото своих картин в Германию. Буквально на следующий день после того, как я сделал это, со мной связался представитель посольства ГДР, которого уполномочили заключить со мной контракт. Буквально через неделю я привез в Москву своих 30 картин. Каждую из них оценили в сто долларов, а все вместе – в три тысячи «зеленых». По тем временам официальный курс доллара составлял 89 копеек, а неофициальный – червонец, 10 рублей. То есть одна моя картина стоила тысячу! До этого я только слышал про американскую валюту, увидев их «живьем», не знал, что с ними делать. Позвонил из автомата в метро сослуживцу-москвичу. «Никому не показывай, – велел он, услышав о моей проблеме. – Я сейчас приеду». Мы с ним поехали в «Березку» (в это время там уже могли отовариваться все, кто имел доллары) – и словно в рай попали! Невиданные сорта колбас, сыров, джинсы, батники, фотоаппараты, автомобили…Продавались и товары made in USSSR. Я на практике работал в Караганде на кондитерской фабрике, но никогда не видел там конфет под названием «Песни Кольцова», а здесь они были. Друг объяснил мне, что если сдам деньги в Сбербанк, то дадут копейки, а вещи можно перепродать. С того дня я переквалифицировался в фарцовщика и валютчика. Тогда уже появились послабления в законе: раньше за это полагался расстрел, а теперь давали только 10 лет. Меня пару раз ловили, но я откупался.

Развал Союза встретил как спортсмен. Запомнилась денежная реформа. Когда в России изымали из обращения советский рубль, я прилетел с соревновании в США. Пошел регистрироваться, а в очереди на Экибастуз никого нет. Оказывается, москвичи выкупали билеты на «старые деньги» на все направления, чтобы потом сдать их и получить «новые» деньги. Это был единственный случай, когда я летел в самолете один.

В Голливуд из Шымкента

Проживающий в США кинопродюсер и режиссер Еркен Ялгашев тоже попал в детдом семилетним.

– Было несладко, но 10 лет, прожитые в казенном доме, помогают мне выстоять в этой жизни, – неохотно вспоминает он те годы. – Сначала я воспитывался в школе-интернате №1 в Шымкенте, где сейчас располагается Суворовское училище. В 6 или 7 классе перевели в Сайрамский детский дом, а дальше я стал карабкаться по лестнице вверх самостоятельно. ПТУ (спасибо партии родной за наше «счастливое» детство: выпускников детдома больше никуда не брали), дальше – служба в Закавказском военном округе, после армии – химико-технологический институт в Шымкенте. Когда в стране началась перестройка, занялся бизнесом: открыл первую в Союзе частную типографию – печатал книги по спорту, популярную плакатную продукцию, фотографировал… В 1992 году по казахстанско-американской программе бизнес-обмена «Сенiм-2» в составе большой делегации от Казахстана (нас было 300 человек) поехал знакомиться с бизнес-структурами Америки. И с той поры стал ездить туда регулярно – когда один, а когда – с семьей. В 1995 году моя супруга с детьми осталась там насовсем у родственников. Я, как примерный семьянин, стал наведываться в Америку все чаще и чаще. Когда сначала дети, а потом жена обрели гражданство этой страны, я тоже, чтобы беспрепятственно общаться с ними, решил воссоединиться с семьей. Не менял бы цвет паспорта – так ведь Казахстан не дает второго гражданства. Но я, как был, так и остался патриотом своей страны. Думаете, зачем я вожу сюда американцев сюда? Чтобы они, увидев Казахстан своими глазами, пропагандировали мою родину по всему миру.

• 20
• 16