Будет ли Токаев бороться с олигархией?

Решение президента Токаева о включении в состав КНБ бывшего антикора – это неожиданный и смелый шаг. Проблема коррупции признана угрозой национальной безопасности. Возможно даже, что это попытка разорвать связь между олигархами и государством. Во всяком случае это решение вновь актуализировало вопрос о влиянии олигархов на экономическую систему.

Тема олигархии очень актуальна для постсоветского пространства и не только. Наиболее последовательным в этом вопросе оказался подход украинской власти, которая в 2021 году приняла «Закон о деолигархизации», как его стали называть в СМИ. Война прервала этот эксперимент, но опыт заслуживает внимания казахстанской аудитории, которая не забыла слова Президента Токаева о 162 семьях, которым принадлежит половина богатство Казахстана.

В той ситуации «слуга народа» Владимир Зеленский, реализуя свой предвыборный лозунг, повел наступление на олигархов под флагом национальной безопасности. Закон имел длинное название «О предотвращении угроз национальной безопасности, связанным с чрезмерным влиянием лиц, имеющих значительный экономический или политический вес в общественной жизни (олигархов)».

По утверждению авторов закона, его целью являлось преодоление конфликта интересов, вызванного слиянием политиков, медиа и крупного бизнеса, устранение монопольного положения ряда избранных лиц, что даст толчок развитию среднего класса и ускорит развитие экономики. 

«Документ имеет ограниченный срок действия – 10 лет. Он должен стать первым шагом к ликвидации олигархической системы в Украине. На его основе будут разработаны антитрастовые законы, закон о лоббизме и другие нормативно-правовые акты, которые переформатируют экономические и общественные отношения в стране», – так комментировали документ в Офисе президента.

Однако стоит подчеркнуть, что предложенный закон не рассматривал задачу «ликвидации олигархов как класса», а был нацелен лишь на то, чтобы сузить возможности украинских олигархов конвертировать свой экономический и финансовый вес в политическое влияние.

В этом законопроекте олигархом признавалось лицо, обладающее следующими признаками:

1) участвует в политической жизни,

2) имеет значительное влияние на средства массовой информации,

3) является конечным бенефициарным владельцем компании, являющейся субъектом естественных монополий или занимающей монопольное (доминирующее) положение на общегосударственном товарном рынке,

4) подтвержденная стоимость активов лица превышает один миллион прожиточных минимумов на 1 января соответствующего года (в 2021 году — примерно 83 млн.долларов США).

Чтобы быть отнесенным к категории олигархов, необходимо соответствовать по меньшей мере трем критериям из четырех. Для исключения из реестра олигархов, эти люди должны целиком и полностью сосредоточиться на бизнесе, уйти из политической жизни (перестать финансировать партии, быть депутатом и т.д.) и избавиться от принадлежащих им СМИ.

Главное в этом законе – актуальный политический контекст, а не долговременная социально-экономическая стратегия. Он был нужен Зеленскому, чтобы ограничить влияние олигархов на политику и будущие выборы, которое им дают подконтрольные СМИ. Особенно это касалось принципиальных противников – Петра Порошенко и Виктора Медведчука,

Закон позволял центральной власти усилить контроль над медийной сферой, эффективнее управлять провластной информационной повесткой, а также заняться перераспределением медийных активов. При этом закон не покушался ключевые экономические активы олигархов, на итоги приватизации, однако давал власти рычаги для коррекции экономической политики в отдельных секторах экономики.

К примеру, министр транспорта заявлял, что отрасль больше не будет работать в убыток из-за особых тарифов для определенных грузов, намекая на преференции олигархов. » Мы уже достигли справедливых ставок в порту Южный для перевалки железорудного сырья, и это только начало», – говорил он.

В силу ориентированности на конкретные политические цели законопроект гораздо меньше внимания уделял влиянию олигархов на экономику, хотя, собственно, именно этого в первую очередь ожидали эксперты от инициативы «строить страну без олигархов».

Они отмечали, что главным сущностным критерием олигархии является не размер капитала или вмешательство в политику, а возможность «делать бизнес за счет государства», привилегированный доступ к ресурсам государства и эксплуатации его активов. Многие указывали на политико-популистский характер законопроекта, поскольку как феномен современной украинской жизни олигархи никуда не исчезли, как и их способности закулисного влияния. Как сказал Маргулан Сейсембаев, «Украине нужна не столько деолигархизация бизнеса, сколько дебизнесификация государства».

Влияние украинской законодательной инициативы в контексте казахстанских реалий

Тема олигархии в общественном сознании постсоветских стран имеет негативную коннотацию. Лукашенко в период поствыборного кризиса даже поставил себе в заслугу, что не допустил в Беларуси появления олигархов. В России с середины 90-х годов активно обсуждалось явление «семибанкирщины» и «новых русских», население достаточно лояльно восприняло расправу с Ходорковским, оценивая ее как меру обуздания олигархов.

Источником появления олигархии оправданно считается «несправедливая приватизация». В России и Украине к этому примешивается раздражающий этнический аспект, поскольку успешными олигархами стали представители преимущественно одной национальности (скорее всего, это стало результатом неафишируемой глобальной спецоперации всемирного еврейского капитала по захвату бывшей общенародной собственности и поддержке в начале 90-х годов начинающих еврейских бизнесменов путем предоставления финансовых ресурсов, деловых контактов и бизнес-консультантов).

Природа возникновения олигархии в Казахстане – как правило, в результате приватизации и близости к власти – принципиально не отличалась от других постсоветских стран, и она также не вызывает симпатии у населения. Классическим примером может служить «евразийская тройка», в начале 2000-х годов создавшая Гражданскую партию, содержавшая своих депутатов, владевшая несколькими СМИ и платившая смехотворные налоги. Этих товарищей постепенно «поправили» и они ушли из политического поля в тень.

Однако сама проблема никуда не исчезла. Мощь и всесилие казахстанской олигархии (особенно, сырьевой) ярчайшим образом была продемонстрирована в новейшей истории трижды – по числу искусственных девальваций национальной валюты (1999, 2009 и 2014 годов), позволивших сохранить уровень доходов металлургических, нефтегазовых и т.д. корпораций и банков в ущерб пенсионным и банковским сбережениям граждан.

Но главное, проблема приобрела новые формы по мере укрепления механизмов государственного капитализма. Принятие разного рода программ типа ГПФИИР, национальных и региональных «дорожных карт» привело к тому, что государство окончательно стало основным инвестором в экономику страны, искусно перераспределяя общее бюджетное и корпоративное достояние через подряды разноуровневым олигархам.

Как это работает, например, показал известный российский экономист Сергей Гуриев, отвечая на вопрос, почему не растет стоимость акций такой мощной компании как «Газпром» с ее колоссальными активами, финансовыми оборотами и грандиозными проектами. Он объяснил, что биржевым инвесторам не интересны акции компании, чей акционер – в лице государства – довольствуется крохами, а основной доход компании уходит проектным подрядчикам, близким к власти.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что стоимость акций «Казмунайгаза», «Казахтелекома» и других казахстанских «голубых фишек» годами топчется на месте, а сами национальные компании генерируют миллиардные долги, финансируя все новые «нужные государству» проекты. Современно мыслящим олигархам уже не нужно быть на виду, владея значительными объектами бывшей госсобственности, а достаточно иметь доступ к государственным подрядам. Если применить критерий олигархизма – «делать бизнес за счет государства», то к категории казахстанских олигархов могут причисляться не полтора десятка человек, как в Украине, а сотни бизнесменов разного калибра.

В этом контексте впору задуматься о том, что с созданием Фонда национального благосостояния «Самрук-Казына» в 2008 году система управления государственными активами (читай – госкапитализма) обрела структурную завершенность. Конечно, целью корпоративного управления Фонда является рост акционерной стоимости госактивов, однако трудно отрицать, что этот институт потенциально способен не менее эффективно канализировать олигархические запросы и интересы, что актуализирует вопрос о пристальном контроле за ними. А подобного рода задачи в нашей стране не ставилось, по крайней мере, публично.

Украинский закон о деолигархизации определенно имеет значение для Казахстана, ведь данная тема из сферы политической лексики перешла в область законодательной политической практики. Однако форма конфликтной коллизии, которую приобрела антиолигархическая кампания в Украине, непригодна для Казахстана. И не только в силу другой политической культуры.

В условиях монолитности президентской вертикали в Казахстане финансово-промышленные группы стремились встроиться в комфортные ниши внутри нее, дистанцировались от прямого участия во внутренней (партийной) политике, предпочитая методы теневого влияния. Спорадически возникавшие информационные войны свидетельствовали о небезконфликтности отношений между олигархическими кланами, но в целом арбитраж со стороны высшей власти создавал базу для согласования интересов.

Казахстанская специфика состоит в более глубоком и разветвленном проникновении олигархических элементов в ткань экономических отношений, в содержание экономических законов и установлений, в правила поведения на рынке, в тендерные инструкции, одном словом, в повседневную экономическую практику по линии «государство – бизнес». Глубина и горизонт сращивания по этой линии оказались настолько существенными, что возник даже специальный термин – «квазигосударственный сектор». Экономическая система страны стала действительно напоминать единую корпорацию, объединившую бюрократию и крупный бизнес, и этот класс управленцев стал своего рода коллективным олигархом.

Теоретически это жизнеспособная система, но на практике любая замкнутая система начинает изживать саму себя. Признаки типичны: разгул коррупции, огромные масштабы проедания ресурсов, непрозрачность ценообразования в базовых отраслях и, как следствие, рост себестоимости любой казахстанской продукции и ее неконкурентоспособность на внешних рынках. Именно поэтому промышленные инвестиции не имеют отдачи и невосприимчивы к инновациям. Отсутствие новых цепочек добавленной стоимости и медленное внедрение производства конечного потребительского продукта, отставание сервисной функции в отношении населения.

Простой пример – за три десятилетия казахстанская нефтянка не сумела наладить производство автомобильных масел, как это сделал пришлый инвестор в лице «Лукойла».

Не случайно, основным критерием успешности государственных вложений стала 100-процентная полнота освоения выделенных средств, а не качество исполнения, рыночная востребованность или уровень добавленной стоимости.

Естественно, власть видит примеры неэффективности действующей экономической системы и активно задействует необходимые инструменты, такие как борьба с коррупцией, проверки и аудит, антимонопольные меры и т.д. Однако побочным следствием таких усилий становится новый экономический тормоз в виде гипертрофированной роли силовых и проверяющих органов, порождающий еще один вопрос: а кто будет сторожить сторожей?

Кроме того, негодные экономические решения иногда невозможно развернуть вспять, как это случилось с «Астана LRT». Свежий пример – проект Алматинского горного кластера, где за счет средств республиканского и местного бюджетов, которые составляют примерно 70 процентов всех затрат, планируется создать тепличные условия для группы частных инвесторов – будущих владельцев отелей и горнолыжных трасс. Характерно, что проект принят без публичного обсуждения, без экологической экспертизы, хотя речь идет о территориях Иле-Алатауского национального парка, а также обойден президентский запрет о строительстве объектов в урочище Кок-Жайляу.

Таким образом, мы имеем дело с репродуцирующей себя саму системой, где спаяны эгоистические интересы бизнеса и бюрократии, ее внутренние импульсы к саморазвитию имеют мало общего с общественными интересами. И эта проблема не может быть решена политизированными акциями, как в Украине. И решаема ли она в принципе?..

На помощь приходят классики. К.Маркс писал, что «всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается … по отношению к внешнему миру – ее замкнутым корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому бюрократии предательством по отношению к ее тайне».

Очевидно, что противоядием против системных издержек олигархического способа управления является политическая модернизация, обеспечивающая открытость государственных органов и квазигосударственного сектора, гласность и общественный контроль, реальная конкуренция партий и общественных движений, смелость и решительность институтов гражданского общества, раскрепощенность средств массовой информации, регулирование лоббистской активности, повышение качества корпоративного управления.

«Слышащее государство» уже по определению должно быть максимально открытым, нацеленным на прозрачность финансово-экономических решений и бюджетных трат. При этом важно, чтобы задача по ограничению чрезмерного влияния олигархических групп была не только осознаваема, но и официально признаваема в качестве неотъемлемой функции демократического государства.

На помощь могут прийти также современные цифровые технологии. Возьмем, к примеру, электроэнергетику. Известно, что казахстанская экономика в 3 раза более энергоемка по сравнению со странами ОЭСР, при этом задачи по энергоэффективности и снижению энергоемкости не выполняются, зачастую идет имитация, а не реальная модернизация фондов. Существующая система препятствует развитию конкуренции на розничном рынке электроснабжения, ведет к завышенным ценам для конечных потребителей.

Несмотря на то, что цена на электроэнергию сидит в стоимости каждого казахстанского товара, является важнейшей экономической категорией для страны, процесс ее формирования остается отраслевой тайной.

Почему бы нашим профильным министерствам, опираясь на новые информационные технологии, не разработать диджитал-проект, способный не только обеспечить прозрачность электроэнергетической сферы, но и создать новый технологический процесс энергообеспечения и цифровую модель его управления. К примеру, в России есть IT-специалист Андрей Антонов, который разработал основы цифровой платформы «Лояльное энергообеспечение» на основе технологии блокчейн. Он утверждает, что экономическая эффективность – возможное снижение стоимости электроснабжения до 50%. Для экономики это триллионы тенге.

Как видим, помимо проекта деолигархизации украинского президента существуют и другие реформаторские сценарии. Возможно, вдумчивый подход способен помочь выработать как взвешенные политические меры, ведущие к росту поддержки политики президента, так и долговременные экономические шаги, помогающие оздоровлению и модернизации казахстанской экономики.

Иллюстрация на обложке из открытых источников.