Что делать Казахстану с концепцией «русского мира»?

В 2014 году, когда, собственно, начался открытый конфликт между Россией и Украиной, Путин презентовал свою концепцию «Русского мира». Западные эксперты уже тогда заподозрили неладное. Это была новая парадигма политики России для ближнего зарубежья и ее голоса в мире. Казахстан пытается «усидеть не двух стульях», но это крайне ненадежная конструкция.

Тогда Россия открыто объявила о своем правом надзирать за развитием своих соседей вплоть до воссоздания СССР 2.0 со всеми вытекающими отсюда последствиями. А основанием этого права стала концепция о «загадочной русской душе» и особой миссии России в мире.

Еще до начала войны в своем докладе для вашингтонского центра Center for Global Interest Марлен Ларуэль напишет: «В течение ХХ века под воздействием тектонических исторических сдвигов, мировых войн и революций, на планете сложился Русский Мир — сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке. Не секрет, что на территории, очерченной административными границами РФ, проживает едва ли половина населения Русского Мира. Государственная форма, возникшая на территории РФ на рубеже 90-х годов, не стала адекватной формой включения российского общества в мировой исторический процесс… Этот процесс современной социальной деградации был компенсирован процессами формирования в течение всего ХХ века масштабной русской диаспоры в мире». В заключении статья подчеркивала инновационный характер Русского мира как знак новой, глобальной России: «Русский Мир в Мире Миров, вовлекающий русских всего мира в участие в одном из новых глобальных метапроектов».

В те вегетарианские времена еще было далеко до этно-националистов, стремящихся к этнически чистой России без меньшинств. Тогда Россия еще видела свое будущее в диалоге с миром и в согласии с принципами рыночной экономики, но опять-таки, со своим особенным голосом.

Но вскоре эта концепция эволюционировала в другую – концепцию «соотечественников», родившуюся в недрах знаменитой работы Александра Солженицына 1994 года «Русский вопрос в конце 20-го века». По мнению автора, новая Россия должна возродиться из духовного пепла через воссоединение с досоветским прошлым и возрождение сельского мира, который был разрушен в результате насильственных программ модернизации при Сталине и Хрущеве. Россия должна порвать с советским экспериментом не только идеологически, но и территориально: забыть о регионе Южного Кавказа и Центральной Азии, как продукте больного имперского экспансионизма, и восстановить привилегированные отношения с Беларусью, Украиной и суверенным Казахстаном, которые должны быть объединены в единое государство восточных славян.

Придя к власти в 2000 году Владимир Путин обозначил демографический риск, ставший очевидным в России и угрожавший ее исчезновением. Президент инициировал новую политику инфраструктуры вокруг «соотечественников» и дал старт рождению «Русского мира». Уже в 2001 году Путин впервые использовал термин «русский мир» в речи перед Всемирным конгрессом соотечественников, живущих за рубежом: «Русский мир далеко выходит за географические границы России и даже далеко за границы русского этноса».

Русский мир и евразийство: противоречия и совпадения

По мнению Марлен Ларуэль, Евразийский и Русский мир имеют разную природу. Если проект Русского мира это репертуар мягкой силы, нацеленный больше на общество, чем на элиты или государственные структуры, то евразийские проекты – это институциональные, экономические и стратегические, влияющие на развитие государств-членов. Во-вторых, обе концепции не совпадают географически. «Концепция Русского мира одновременно шире и меньше евразийского мира. Русский мир шире, потому что его основной принцип – структурировать голос России в мире, за пределами своего исторического пространства. В теории эти два понятия могут быть взаимодополняющими. Если Русский мир был бы сфокусирован только на определении голоса России в мире, то проект Евразийского союза мог бы быть частью концепции Русского мира, посвященный отношениям с соседями и с фокусом на общих экономических стратегиях. Русский мир, заботящийся обо всех тех, кто идентифицирует себя с Россией в языковом и культурном смысле, может быть культурным аспектом более широкого проекта Евразийского союза. Но в реальности проекты не дополняют друг друга, а скорее, имеют глубокое противоречие между собой.»

ЕАЭС как проекция русской философии

Казахстанский философ Валихан Тулешов называет концепцию “русского мира” «метафизически отсталой” и призывает развивать более современный философский дискурс.

По его мнению, «развернутая в связи с созданием ЕАЭС пропагандистская машина в России сегодня напрямую стала заниматься оправданием захвата Крыма и присутствия России на востоке Украины, распространяя свои агрессивные планы на государства Балтии, Польши, Финляндии и юго-восточной Европы, угрожая применением ядерного оружия. Это обнаружило главный принцип и одновременно недостаток российской политики – имперские геополитические цели в отношении всех стран постсоветского пространства, которые скрываются за якобы «историческими» оправданиями геополитического контроля над этим пространством».

Реальность показывает, что такой подход трудно назвать прагматичным, и в первую очередь, для самой России. Ее философы столетиями метались между эклектичным синтезом славянофильства и западничества, и сегодня, похоже, мятник вновь качнулся далеко в сторону первого.

Концепция евразийства, сформированная русской эмиграции в 20-30 годах ХХ века, не смогла сыграть роль модернизационного проекта и, скорее, извратилась в обоснование создания евразийской сверхдержавы через интеграцию России с бывшими советскими республиками. При этом методы реализации этого проекта мы видим как радикальные – вторжение в Украину, так и гибридные – на примере Казахстана. А тем временем внутри даже внутри пространства «русского мира» в геометрической прогрессии растут социальные, экономические и этно-культурные разломы.

То, что происходит сегодня в «русском мире» даже при большом воображении нельзя назвать возвращением к национальной идентичности. Идентичность – это не противопоставление собственной «особости» другим нациям и государствам, а модель встраивания в существующий мир со своим голосом.

Территориальный национализм

Как пишет Тулешов, «Россия, поэтому, остается «слабым звеном» современной мировой цивилизации в том смысле, что здесь опыт мировой философской культуры практически не востребован ни в общественной жизни, ни в экономике, ни в политике. И может быть правы те, кто не хочет иметь с такой деградирующей Россией больших и серьезных общих дел».

Николай Митрохин (Фонд Карнеги за Международный Мир) предостерегает:

«Пока прогрессивная общественность тревожилась из-за черносотенного русского национализма, который крестится через густую бороду и ворчит на «нерусских», в России вырос совершенно иной тип национализма. Это русский имперский вооруженный национализм, где самым важным критерием выступают не люди или их этническая и религиозная принадлежность, а территории и границы. Новый территориальный русский национализм вырос, с одной стороны, из идеи о необходимости физически защищать русскоязычных в странах Балтии и Молдове, а с другой — из ненависти к руководителям стран, «разваливших» Советский Союз и посмевших поддержать независимую от Москвы государственность». Николай Митрохин (Фонд Карнеги за Международный Мир) предостерегает:

В этом контексте партнеры России по ЕАЭС, и тем более по ОДКБ вынуждены разделять с ней не только ее «метафизическую отсталость», но разделять с ней разрыв со всем развитым миром. И если на официальном уровне Казахстан все еще пытается сохранять «свою многовекторность», которую уместней назвать «сидением на двух стульях», то на уровне общественного сознания все ощутимей начало ментального разрыва с бывшей метрополией с одной стороны и страх разорвать с ней общую пуповину с другой.

В итоге, инициированный в свое время Назарбаевым евразийский интеграционный проект выглядит сегодня как реконструкция СССР, а не некий аналог Европейского союза. Но война в Украине обнажила сущность этой концепции и Казахстан сегодня оказался перед экзистенциальным выбором, оказавшись «средь двух миров», когда один из них ему не нужен, а другой не доступен.

• 148
• 114