Что на самом деле нужно глобальным игрокам от Центральной Азии?

19 июня, 2025

659

Глобальные международные игроки обновляют свои стратегии в Центральной Азии, которую все чаще называют новым нервным узлом геополитической игры. Центральноазиатская пятерка все чаще упоминается в связке с Азербайджаном, Грузией, Арменией и Монголией, а также Афганистаном. Почему после долгого перерыва о нас вспомнили? Об этом exclusive.kz поговорил с Султаном Акимбековым, историком, политологом.

– Исторически мы всегда были одним огромным объединением. Здесь передвигались караваны, люди, культуры. Просто за счёт особенно советского периода накопились сильные различия и они до сих пор оказывают свое влияние. Поэтому, собственно, сейчас идет восстановление прежних связей. Парадокс заключается в том, что наш регион действительно некий нервный узел глобальной геополитической игры, но при этом очень сложно определить, почему.

Когда СССР распался, наш регион оказался изолированным от глобального мира. Для вновь появившихся новых государств появились очень серьезные риски и главным из них было неконтролируемое распространение радикальных идеологий. И основания для этого были – андижанские события в Узбекистане, гражданская война в Таджикистане… То есть начался слом модели, который в некоторых случаях привёл к конфликтам. Потом они заморозились на 30 лет, но процесс взаимодействия с внешним миром для государств региона стал играть определяющую роль. И основная борьба развернулась вокруг того, где будут проходить транспортные коридоры. Для России, например, выгодно, чтобы все транспортные коридоры проходили только через ее территорию. И это было связано в первую очередь и вопросами безопасности.

На этой почве возникла ОДКБ. Но в это же время началось взаимодействие с Китаем, проявились геополитические интересы США и западных стран. И эти интересы в основном сконцентрированы были опять же на транспортных коридорах.

Сегодня главная идея Запада в том, чтобы построить транспортные коридоры, которые бы не проходили через Россию, Китай и Иран. А таких направления только два — Кавказ и Афганистан. И все эти истории, которые мы наблюдали за последние несколько десятилетий, это различные варианты строительства транспортных коридоров через Кавказ. И ее не отменил даже приход Талибан власти. И борьба, например, внутри Афганистана между талибами и Северным Талибским Альянсом опять же шла вокруг транспортных коридоров. Чем больше транспортных коридоров, тем более страны региона могут маневрировать. Так появилось понятие многовекторной политики. Для того же Туркменистана это был вообще вопрос выживания, потому что после 91-го года они потеряли экспорт газа и на территорию Европы, и на территорию России. Поэтому у них других вариантов не было, и они поддержали Талибан. И для Узбекистана нужны были короткие пути доставки грузов, а ближайшие порты в Пакистане и Иране.

И теперь во все эти проекты вовлечены все участники этого процесса – и Европа, и США, и Турция, и Иран, и Пакистан, и страны Персидского залива. При этом действительно очень сложно сформулировать, что им надо. Когда говорят, что им нужны наши ресурсы, это не совсем так. На самом деле это нам нужна логистика. Мы находимся в центре Евразии, это так называемый ленд-лок кантри, страна замкнутых центров. А для Узбекистана это вообще дабл ленд-лок кантри. Поэтому мы поддерживаем любой проект, который строит любую дорогу.

– Значит, Большая Центральная Азия – это возвращение к старому цивилизационному проекту?

– Не совсем так. Это, скажем так, обращение к прошлому, но часть геополитической программы сегодня. Это идея американского эксперта Фредерика Стара, выдвинутая еще лет 10 назад. Она заключается в том, что так как регион большой, то не надо его замыкать в рамках бывших советских республик, а попытаться расширить с тем, чтобы этот регион стал более весомым, чтобы он вышел из-под влияния исключительно России.

– То есть евразийская концепция поставлена на утрату? До этого мы жили в представлении о том, что мы живем в евразийском пространстве и на этом постулате родился ЕАЭС, Таможенный союз, ОДКБ и так далее. И все говорили, что мы связаны экономически, географически, исторически, культурно, и не стоит разрушать то, что есть. Евразийство и Большая Центральная Азия – это взаимоисключающие концепции?

– Нет. Но если их рассматривать с точки зрения интересов России и Америк, то это конкурирующие концепции. Но они не исчезли и, действительно, у каждой из них есть своя логика. Но с нашей точки зрения эта конкуренция позволяет нам проводить многовекторную политику. Поэтому мы за то, чтобы эта конкуренция продолжалась. И это наше главное преимущество.

Мы знаем много примеров в истории, когда страны, расположенные между двумя мощными государствами, оказывались в сложной ситуации. В Германии есть маленькая Саксония с очень прекрасными городами Дрезден и Лейпциг. И вот она на протяжении нескольких сот лет находилась всё время между кем-то. Или если вспомнить великие битвы в Европе, то саксонцы все время переходили со стороны в сторону, потому что им надо было уцелеть между сильными мирами всего.

– Афганистан многие годы был и остается источником угрозы радикального исламизма. Поэтому его включение в наш регион многие восприняли неоднозначно. Как вы рассматриваете афганский фактор с точки зрения рисков и возможностей для нашего региона?

– Афганистан наш сосед и мы в любом случае должны выстраивать с ним отношения. Да, многие оценивали американскую концепцию с точки зрения распространения нестабильности. Мы же видим, что модель, которую американцы пытались реализовать в Афганистане, оказалась неудачной.

Понятно, что сегодняшняя власть в Афганистане не очень приятна по многим своим проявлениям, особенно политика в области национальных меньшинств или женщин. Но с ней надо взаимодействовать хотя бы потому, что это наш большой наш сосед. Более того, это сегодня самая населённая страна из ближайших наших соседей. Ежегодно там рождается 1,300 тысяч детей. Это почти как в России с ее 140-миллионым населением. В Узбекистане, для сравнения, 960 тысяч детей в прошлом году родилось.

Естественно, все эти люди в очень тяжелом положении, нет инфраструктуры. У них, по данным ООН, 22 миллиона на грани голода. Естественно, мы в 1923 году активно поставляли продовольствие. Это был наш вклад в то, чтобы страна не превратилась в фактор дестабилизации. Потому что это беженцы, это в том числе появление различных неконтролируемых организаций и так далее. В этой ситуации сильная власть, даже в таком формате как Талибан, лучше, чем хаос.

Ну и второй ключевой момент – опять логистика, выход на морские порты. Это позволяет решить несколько задач. Во-первых, это дает возможность Афганистану зарабатывать самостоятельно, снижать помощь международного сообщества. А во-вторых, короткое транспортное плечо на южном направлении. И еще очень важный момент заключается в том, что мы таким образом можем попытаться через экономическое развитие оказать влияние в том числе и на политику внутри Талибов в Афганистане.

Поэтому мы можем, конечно, вернуться к политике до 2001 года, укрепить оборону, но это неконструктивный подход. В нашем регионе есть разные точки зрения на эту тему. Узбекистан, Туркменистан и мы поддерживаем идею взаимодействия с Афганистаном, а есть Таджикистан, который категорически против этого и их можно понять. Но даже при этом у них есть коммуникация с Афганистаном. Они продолжают продавать туда электричество.

– И все-таки, почему американцы вспомнили об этом старой концепции именно сейчас?

– В 2021 году, после того, как США ушли из Афганистана, создалась иллюзия, что американцы уходят. Но это далеко не так. Система продолжает работать несмотря на все заявления Трампа. И если даже представить, что их главный интерес – это Китай и Россия, то мы автоматически просто становимся частью процесса. Для Пекина наш регион – это стратегический тыл. Поэтому, как бы не создавалось впечатление, что американцы отсюда уходят, системная работа продолжается.

– В своей обновленной стратегии США открыто пишут о важности снижения влияния России и Китая. Но при этом непонятно за счет чего США, которые в отличие от китайцев не могут предложить аналог «Пояса-Пути», хотят сохранить свое влияние в регионе?

– Американское влияние не строится на проектах строительства железных дорог или там чего-то еще. Оно основывается на целом комплексе системы взаимоотношений, потому что они присутствуют во всех важных элементах мировой геополитики, начиная от ООН до мировой финансовой системы. Все это называется институты глобализации и даже Китай это игнорировать не может.

Поэтому влияние США сохраняется. В ближайшей и отдаленной перспективе ни у кого не будет денег для того, чтобы тратить их на другие страны, включая Китай, перед которым маячат достаточно сложные экономические проблемы. Мы вступаем в период кризиса глобализации, а это означает, что с финансами будет сложнее. Поэтому главный вопрос заключается в том, что у кого есть доступ к кредиту. А пока, при всех сложностях с политикой Трампа, мировой финансовый рынок функционируют на базе американского.

– Да, безусловно, доллар продолжает играть доминирующую роль. Но уже все говорят о крахе Бреттон-Вудской системы, о том, что мир становится многополярным, многоуровневым и так далее…

– На самом деле, в любом случае те валюты, которые обеспечены институтами, будут жить долго. Несчастливо, но долго. Даже при всех усилиях Трампа, доллар и сопутствующие валюты останутся главным игроком на этом рынке. Их значение сократится, но они останутся.

– Чем отличается, на ваш взгляд, стратегии ЕС, Китая и США в нашем регионе?

– Стратегия Китая, в первую очередь, это стратегия развития инфраструктурных проектов. Она не предусматривает всех вопросов, которые обычно есть в западных стратегиях: борьба за права человека и так далее. В этом смысле Китай выступает более прагматично – им важно стабильное развитие, а что там внутри, их не волнует. Но судя по событиям в той же Европе, где идет подъём право ультраконсервативных настроений, либеральная идеология теряет свою популярность.

– Как вы думаете, насколько наша внутренняя конкуренция между странами региона может помешать созданию, как сейчас модно говорить, нового цивилизационного проекта?

– Конечно, мы разные, но, в то же время, у нас есть общие интересы. Мы хотим максимально развивать общие логистические маршруты. И это хорошо. И это важнейший элемент нашей геополитической игры. Но в то же время, если мы говорим о многовекторной политике, то у нас очень много таких игроков. И мы это количество расширяем постоянно.

Помните фильм, как африканскому мальчику, когда ему угрожала гиена, говорили: надо казаться выше. Он поднимал над головой ветку дерева, и гиена уходила, потому что думала, что он большой. Вот мы, условно говоря, тоже должны казаться больше.