Что значит для России потеря Сирии

Падение режима Асада очень чувствительно для Москвы. Экспорт безопасности и силы в интересах союзников был одним из немногих ее товаров, востребованных на Ближнем Востоке или в той же Африке.

Падение режима Асада завершило арабскую весну более чем через 10 лет после ее начала. Если бы Асад проиграл по итогам арабской весны, вместе с Бен Али, Мубараком и Каддафи, это была бы слабость его собственного режима. Но он пал после того, как Россия вместе с Ираном и вопреки желанию западных правительств помогли ему сохранить власть. Такое отложенное падение не может не восприниматься как слабость России и Ирана.

Сходство с Афганистаном Байдена – уход откуда США был хотя бы заранее анонсирован – должно быть крайне неприятно для Кремля. В последние годы кадры из Кабула давали повод для грубых шуток, нелестных для Америки сравнений и – еще хуже – перехода к действиям против Украины. Публичный провал США в Афганистане укрепил российское руководство в представлении о слабости и безволии американцев, которые предпочтут эвакуировать своих союзников из Киева, а не бороться. Теперь в Кремле понимают, что новая американская администрация наблюдает их собственный failure of deterrence и делает выводы. И точно так же за ним наблюдают те правительства, которые солидаризовались с российской версией многополярности, и прочие представители глобального большинства.

Россия в Асаде

Стремительное падение союзного режима в Сирии – наглядная иллюстрация запредельной, выходящей за рамки рациональной политической нормы концентрации Владимира Путина на Украине. Ради нее он готов пожертвовать буквально всем, включая собственные предыдущие успехи. Хотя руководители российского режима постоянно стараются представить себя хладнокровными реалистами, реальную политику в Кремле давно заменила геополитика, а ее, в свою очередь, – политика на украинском направлении.

Крупнейшее военно-политическое достижение последних лет утрачено. Россия лишилась своей единственной истории успеха силового выхода в дальнее зарубежье. Она вновь стала страной, которая изо всех сил бьется где-то там у себя в регионе, далеко от мировых путей, в бывших собственных границах, и в Кремле, кажется, никому нет до этого дела. Выяснилось, что есть свои, которых не бросают, и другие свои, которых можно и бросить. И где теперь проходит граница между ними?

Официальные спикеры молчат, осознавая, что все это – тема их начальника. В результате важнейшее мировое событие, в которое Россия давно и глубоко вовлечена, остается без комментариев. В то время как Иран дал свое толкование случившегося, робкая российская пауза производит, как в день пригожинского мятежа, впечатление неготовности и неуверенности.

Ставка в украинской войне так высока, что выглядит буквально как исторический отыгрыш России, ее zero, пан или пропал. Потенциальная победа в украинской войне подается как победа во всемирной борьбе глобального большинства против старой мировой элиты: после нее будут и Сирия, и Грузия, и что пожелаем. Теперь, после краха в Сирии, ничего не остается, как побеждать. Так что бегство из Сирии вряд ли обернется прямым облегчением для Украины.

Сирийская Украина

Сюжет российской военной интервенции в Сирии с самого начала был связан с украинским. Арабская весна подавалась в России как продолжение киевского майдана, то есть репетиция смены российского режима. Силовая остановка арабской весны – это отпор такому сценарию на дальних подступах.

Встречи Путина с долговязым, прямым, будто шпагу проглотил, лишенным эмоций Асадом всегда выглядели холодно. Отношения Путина со многими западными лидерами и даже с переменчивым Эрдоганом бывали гораздо теплее. Это была не помощь личному другу, а чистый геополитический бизнес – попытка дать отпор волне смены режимов, которые не нравятся Западу, не допустить, чтобы в Сирии было как в Ливии. Поквитаться за Каддафи и – чуть позже – за Януковича.

Судьбы Каддафи и Януковича необыкновенно важны для той формы, которую в итоге обрел российский режим. Каддафи отказался от ядерной программы, выдал обвиняемых в организации терактов, расплатился с их жертвами и пустил иностранных инвесторов. Но при первых серьезных трудностях его дали убить. Януковича свергли немедленно после подписания мирового соглашения с оппозицией и ее западными союзниками. Комментируя его бегство, Путин не раз говорил, что его тоже хотели убить и Запад бы это принял. Российский лидер, вечно колебавшийся в отношениях с Западом между ресентиментом и тягой к кооптации, примерял такие вещи на себя. Судьба Каддафи и Януковича выглядела как еще более беспринципный и коварный, чем в случае Советского Союза, вариант завершения противостояния с Западом. В защите Асада был даже оттенок искупления вины российского руководства, которое рукой Медведева отдало Ливию общим врагам.

Отчасти поэтому помощь Сирии пришла не сразу, а только в 2014 году, после того как была проиграна Украина (хотя и приобретены отдельные ее территории), а Асад продемонстрировал ту волю к сопротивлению и жестокости, которой, к досаде Москвы, не оказалось у Януковича. Позже те же качества продемонстрировал Лукашенко и тем самым тоже положил конец колебаниям в Кремле.

Была и другая – более существенная – связь между отправкой российских войск в Сирию и предшествующими событиями в Украине. В 2014 году аннексия ядерной державой территории соседней страны, чьи международные границы она признавала, отправка войск на чужую территорию под наспех изготовленной и ничего не прикрывающей маскировкой, гибель гражданского самолета третьей страны от боевой ракеты, санкции и контрсанкции – все это выводило Россию из области внешнеполитической нормы, из круга привычно и предсказуемо ведущих себя стран.

Хотя Путин и сидел с западными лидерами на минских переговорах, участвовал с ними в нормандских форматах и приезжал на «Двадцатки», Россия была беспрецедентно изолирована на западном направлении, а Восток и Юг смотрели на нее с выжидательным недоумением. Россию после аннексии Крыма немедленно исключили из «Большой восьмерки», по дороге на «Двадцатку» в Брисбене Путину пришлось заезжать за поддержкой в тогда еще не столь неизбежный Китай, и все равно из Брисбена он уехал раньше времени – так там было бесприютно и одиноко. Тогда же российская дипломатия впервые взялась за задачу, которая теперь стала ее основной, – доказывать, что Россия ни в коем случае не изолирована, от нее никто не отдалился и не отшатнулся и что все как всегда и даже лучше.

Отправка войск в Сирию помогла официальной России перевернуть украинскую страницу, вновь вывести отношения с Западом из узкого коридора Крым – Донбасс – Боинг на глобальный простор.

В Сирии российское предложение общей борьбы сработало лишь частично. Военное присутствие России в Сирии началось позже, чем у большинства других внешних участников этой гражданской войны, формально было направлено против ИГИЛ, поэтому российская интервенция не стала поводом для новых санкций – даже после того, как Асада обвиняли в использовании химического оружия, а российскую авиацию – в беспорядочных бомбардировках Алеппо.

Оферту союзничества Запад от России не принял, но был принят свершившийся факт войны против общего – или, во всяком случае, пересекающегося – противника, налажено взаимодействие по военным каналам, а на глобальном уровне Россия перестала быть страной, с которой и по поводу которой говорят лишь про Украину. Узкие рамки 2014 года удалось вновь расширить.

Отправив войска в Сирию, Путин решал три задачи: выйти из посткрымской изоляции на желанный глобальный уровень, вернуться на Ближний Восток, где Москва потеряла влияние после распада СССР, и поместить Россию на мировую карту в качестве силы, которая способна остановить смену режима и поддержать союзника в любой точке мира.

Вдобавок интервенцией в Сирию Россия возвращала традиционную для себя роль защитницы христиан Востока, от которой отказались другие европейские правительства, говорящие на неконфессиональном языке защиты гражданского населения. После возвращения в Кремль в 2012 году Путин принялся продавать свою Россию на внутреннем и внешнем рынке как последний оплот христианских ценностей в Европе, и роль защитника христиан от исламистов была ему очень кстати. Эта роль нашла даже ограниченное признание со стороны папы Франциска.

На почве поддержки Асада Россия как никогда прежде сблизилась с Ираном и периодически ссорилась с Турцией – вплоть до торговых санкций и граничащих с casus belli событий вроде убийства посла или уничтожения российского военного самолета турецким. Тем не менее, вопреки многочисленным прогнозам, интервенция в Сирии на стороне Асада не привела к конфликту с суннитскими державами региона. Спады в контактах с Турцией сменялись подъемами, а в отношениях с монархиями залива, казалось, подтвердился тезис, что на Востоке уважают силу. Теперь, после проигрыша сирийской ставки, Москве предстоит проверить, насколько там не уважают слабость.

Дефицит предложения

Отношения с Глобальным Югом, хоть этого термина еще не было в ходу, строились до 2022 года в значительной степени на сирийском успехе России. В частности, на том, что Москва способна защитить дружественный режим.

Первая с конца советского времени, да еще и успешная с точки зрения результата проекция силы за пределы своего региона не осталась незамеченной на Глобальном Юге. Россия по-прежнему не слишком убедительно выглядела как инвестор или экспортер производств и технологий, за исключением небольшого набора военных, энергетических и ядерных. Зато она весомо предложила себя в качестве экспортера безопасности – как официального через участие своих вооруженных сил, так и неофициального – в виде поставщика услуг ЧВК.

Именно по этой причине падение режима Асада очень чувствительно для Москвы. Экспорт безопасности и силы в интересах союзников был одним из немногих ее товаров, востребованных на Ближнем Востоке или в той же Африке. Более того, этот экспорт во многом опирался на российские базы в Сирии, судьба которых теперь неясна, как и логистика дальнейших предприятий Москвы в Африке.

Крах режима Асада напрямую связан с однобокостью российского предложения. Башар Асад начинал как политический и экономический реформатор, открывая страну для западных капиталов и инвестиций, которые Россия не сумела заменить, провалившись в роли поставщика экономического развития.

Список причин военного поражения сирийской армии выглядит логично. Россия не смогла оказывать прежнюю военную поддержку Асаду, потому что теперь целиком поглощена войной против Украины. «Хезболла» обескровлена войной с Израилем. Сирийские антиасадовские силы в провинции Идлиб использовали мир для перевооружения и подготовки, в частности научились применять дроны.

Но видно, что в большинстве случаев сирийская армия не проиграла бой, а отказалась его принять. То есть причины поражения не военные, а политические. Именно поэтому, по всей вероятности, Иран не спешил с отправкой сухопутных сил на помощь союзнику. Он просто не успел и не обнаружил нужной для помощи решимости. Можно сражаться вместе с союзником, но нельзя – вместо него.

Что из этого получится, пока неясно. Но в конце концов, та же кремлевская пропаганда приводит исламистский Иран как пример религиозной гармонии и межконфессионального мира в том числе для местных христиан. И в Москве, и на Западе признают, что нынешние талибы – джентрифицированная версия предыдущих.

Очистка оптики

Нельзя сказать, что Россия не переживет краха режима Асада или потерю своих баз на Средиземном море. Россия уже переживала потерю и собственного военного блока, и баз и союзников по всему миру, и огромных территорий бывшего собственного государства. Российские граждане к сирийской экспедиции относились всегда опасливо и безразлично. Освещение сирийской интервенции помогло сформировать ожидания от СВО как быстрой, высокотехнологичной победы где-то далеко, которая даст легкий повод для гордости и не потребует ни жертв, ни участия непрофессионалов. Когда все оказалось иначе, далекие сирийские успехи стали неприятным контрастом к неприглядной реальности украинской войны и напоминанием о том, что приходится держать силы где-то далеко, хотя они нужны рядом.

Зато профессиональные наблюдатели из внешнего мира и представители отечественной элиты заметят очередной провал российских спецслужб: сначала их застает врасплох готовность Украины сопротивляться, потом пригожинский мятеж, за ним – вторжение в Курскую область, теперь – стремительная утрата Сирии. А ведь нынешняя Россия в самых разных сферах управляется при прямом участии спецслужб. Что, если и там они так же эффективны?

Россия, Иран и многие другие правительства стран Глобального Юга публично критиковали американские военные интервенции как пришествие невежественных завоевателей, которые явились издалека, не знают местных тонкостей и потому не способны создать там, куда пришли, ни устойчивых режимов, ни эффективных силовых структур. Но вот, казалось бы, нет более региональной и погруженной в тонкости восточной жизни державы, чем Иран, или Россия с ее традиционной ролью на Ближнем Востоке. И выясняется, что они тоже не умеют.

Стремительный коллапс российского союзника в Сирии очищает их оптику. Достаточно взглянуть на падение Дамаска глазами правителей Центральной Азии, где Россия выступает за право оставаться незаменимым гарантом политической стабильности. Неизвестно, насколько долгосрочным и необратимым окажется это изменение, но оно идет в обратном направлении к тому, которое Россия пыталась задать своим вторжением в Украину.

Полная версия здесь.

• 170
• 114