В Казахстане можно провести онлайн-диагностику на коронавирус

Exclusive.kz продолжает публикацию расследования активиста Турарбека Кусаинова о том, что проиходит в лагерях «перевоспитания» в СУАР против тюркоязычных народов. 

К концу 2016 года Синьцзян захлестнула волна массовых репрессий, общеобразовательные школы, колледжи и другие объекты культурно-социального назначения в крупных городах региона стали концлагерями. На этот раз людей не стали разделять на уйгуров, казахов и т.д., аресты коснулись всех. Китайские власти снова объяснили это как «продолжение борьбы с терроризмом и экстремизмом». Концлагеря, обнесенные железными заборами и ничем не отличающиеся от тюрем, называют «центрами политического образования» и «центрами профессиональной подготовки».

Анализ свидетельств бывших заключенных показывает, что «центры политического образования» и «центры профессиональной подготовки» соверешенно идентичны. Там не обучают никаким профессиям, вместо этого проводится промывка мозгов, насильственное стирание национальной уникальности «перевоспитываемых».

Заключенных заставляют изучать китайский язык, разговарить в лагере можно только по-китайски. Лагерники, по неосторожности заговорившие по-уйгурски или по-казахски, подвергаются физическому наказанию: их мучают в «черных комнатах» в подвале, оборудованных специальными орудиями для пыток; затем не только «провинившегося», но и всех его «одноклассников» (камеры заключенных в концлагерях называются «классами») оставляют без еды и т.п. В некоторых лагерях китайский язык преподают учителя, этнические казахи или уйгуры, а в некоторых «центрах» заключенные учат его самостоятельно.

Раз или два в день узники смотрят по телевизору выступления лидеров китайской коммунистической партии, специальные программы об «интенсивном развитии Китая», хором исполняют гимн КНР, поют «красные песни». В другое время заключенные пишут сочинения на китайском языке, в которых должны превозносить коммунистическую партию, «ведущую в светлое будущее»… «Политическая ошибка» в сочинении карается наказанием.

Один из лагерников выполняет роль «классного руководителя». Все происходящее в «классах» контролируется администрацией лагеря через специальные видеокамеры, она же дает через микрофон указания «классному руководителю» составить список нарушителей дисциплины и другие приказы.

Людям, закрытым в лагеря «политического образования» и «профессиональной подготовки», не предъявляется уголовных обвинений, нет решения суда. Их «вина» устанавливается сотрудниками местной администрации, активистами из числа коммунистов (синьцзянские казахи называют их «кадрами») или стражами общественного порядка, которые и отправляют их в концлагеря. Поэтому арестанты обязаны сами для себя придумывать новые «преступления». Для этого они пишут письма, в которых перечисляют совершенные ими «виды преступлений», как например: «У меня всегда были плохие намерения», «я попал под влияние националистов или религиозных подстрекателей», «я нанес урон дружбе народов в Китае», «худо отозвался о коммунистическом лидере, был плохого мнения о нем», «я слушал песни казахстанских исполнителей, читал произведения казахстанских писателей» и т.д., а затем пишущий должен «признать содеянное и раскаяться в нем» и окончить письмо фразой: «Я безгранично благодарен компартии, которая исправила мое отравленное сознание, просветила, воспитала в созидательном духе Великой страны Чжунго и наставила на правильный путь». Лагерники прилагают все старания, чтобы письмо «о признании в преступлении» было убедительным для тюремной администрации. Если заключенный не преуспеет в этом и его письма будут «неубедительными», то наказания не избежать.

24 ноября 2019 года Международный консорциум журналистов-расследователей (ICIJ) опубликовал секретную инструкцию центральной власти Китая о порядке содержания заключенных в синьцзянских концлагерях. В документе с условным названием «Телеграмма», подготовленном в 2017 году, прописаны пути определения лиц для заключения в лагеря, а также порядок управления лагерями «политического образования». Детально расписаны способы надзора за заключенными, сокрытия фактов их нахождения в лагерях, проведения идеологической промывки мозгов и даже распорядок дня лагерников. В документе узники называются «студентами». Инструкция подписана руководителем службы безопасности Синьцзяна, заместителем главы Коммунистической партии в Синьцзяне Чжу Хайлинем.

Специалисты западных правозащитных организаций провели анализ секретного документа и подтвердили, что «Телеграмма» на 100 процентов написана в стиле секретных документов, а политика стирания национальной уникальности и уничтожения религиозных обычаев тюркоязычного населения Синьцзяна проводится на государственном уровне.

Обратимся к свидетельствам бывших заключенных синьцзянских концлагерей.

54-летняя Гульбахар Жалилова, гражданка и уроженка Казахстана, уйгурка по национальности, была задержана в Синьцзяне и заключена в концлагерь на 15 мучительных месяцев. Тюремная администрация была недовольна ее «поведением», считала неубедительным «признание в преступлении». Поэтому на протяжении всех 15 месяцев она ходила в кандалах весом 5 кг. Однажды в качестве наказания за отказ подписать подготовленный администрацией документ ее отправили в «темную комнату» в подвале здания, посадили на так называемый «жолбарыс» — «тигриный» стул (металлическое орудие для пыток в виде стула с маленькой столешницей) и приковали к нему, полностью обездвижив тело (голову, руки, ноги, корпус). Ее мучили в течение суток. Она вспоминает, как пытавший ее 27-летний полицейский вытащил из брюк половой член и приблизил к ее телу, зажатый «тигриными» тисками… «Я стала умолять его: «Неужели у тебя нет матери, сестры, как я? Как ты можешь поднимать на меня руку?!», а он говорит: «Посмотри на себя, ты непохожа на человека, посмотри на свою морду, ты на зверя похожа, такая как ты не может быть моей матерью или сестрой» и еще сильнее разъярился», — рассказывает Гульбахар.

По словам Гульбахар Жалиловой, заключенные получают пищу через отверстие в нижней части железной двери. Раздатчики еды, стоя в коридоре, ставят миску на пол перед дверью и накладывают в нее пищу, а заключенные просовывают руки через проем и забирают миску внутрь. Их пища в основном состоит из мучной похлебки и безвкусного парового хлеба.

Ночью узники спят в очень тесном помещении, так что им приходится ложиться боком, прижавшись друг к другу. В комнату длиной 7 м и шириной 3 м запирают до 30 человек. В ногах должна оставаться дорожка шириной около полуметра, предназначенная для часовых из числа заключенных, «охраняющих сон» своих «одноклассников». Караульные сменяют друг друга каждые два часа. Если спальных мест не хватает, то в «классный дозор» выходят не по 2, а по 4-5 часовых.

Стирать одежду разрешается два раза в месяц. Один кусок мыла лагерники разрезают расческой и делят на четверых-пятерых. Из-за невозможности нормально помыться широко распространены чесотка и другие гнойные кожные забования.

В углу комнаты за перегородкой из оргстекла расположен туалет: человек, справляющий естественную нужду, должен быть в зоне доступа камеры видеонаблюдения. Воды постоянно не хватает, ее приходится экономить. Узники не моют руки и лица. Помещение пропитано запахом экскрементов.

Некоторые свидетели — бывшие заключенные китайских концлагерей говорят, что в «классах» полностью отсутствует какая-либо сантехника. В угол комнаты ставят ведро с крышкой, емкостью около 12-15 литров. Заключенные вынуждены использовать его вместо унитаза. Ведро опорожняется один-два раза в сутки и поскольку в одном «классе» содержатся пятнадцать-двадцать человек, оно наполняется очень быстро. Затем емкость закрывается крышкой и заключенные больше не могут сходить в туалет. Вследствие застоя в кишечнике и мочевыделительной системе все они страдают интоксикацией, от самоотравления их тела приобретают желтый оттенок и источают неприятный запах.

Заключенных заставляют целыми днями неподвижно сидеть на пластмассовых стульях высотой около 30 см, никому нельзя сделать ни единого движения. Тех, кто моргнул или на миг опустил глаза, тюремная администрация наказывает, обвиняя в «скрытном чтении молитвы».

Гульзира Ауелханкызы, вспоминая о 15 адских месяцах заточения, говорит, что в Китае существуют несколько видов лагерей. Она была задержана, навещая родственников в Китае, и первый день после ареста провела в общежитии под надзором охраны. На следующий день стражи допросили ее: «Ты читаешь намаз?», «Куда еще ездила кроме Казахстана?», «У тебя есть родственники, которые находятся в тюрьме?», после чего отправили в лагерь.

В том лагере туалет и столовая находятся не в «классе», а в отдельном помещении. И в столовую, и в туалет узников ведут строем. «На прием пищи дают 5 минут, на то, чтобы сходить в туалет — 2 минуты. Тех, кто не успел и немного задержался, валят ударом электрошокера в голову», — говорит Гульзира.

По словам Гульбахар Жалиловой, женщинам в лагере один раз в неделю дают две таблетки каких-то препаратов, каждые 10 дней делают инъекции. «Запрещено спрашивать, что это за средства, охранники заставляют принимать их. После у женщин полностью прекращаются менструации», — говорит она. Принудительный прием препаратов подтвердили все женщины, бывшие в заключении в лагерях. В некоторых источниках указывается, что администрация лагеря дает «лекарства против инфекционных заболеваний».

Гульзира Ауелханкызы считает, что женщинам лекарства дают в целях понижения фертильности. Это доказывает и опубликованная в октябре 2019 года в американской газете Washington Post статья об этнических казашках, переселившихся из Синьцзяна в Казахстан, в которой на основании сообщений нескольких женщин утверждается, что в синьцзянских лагерях практикуется сексуальное насилие. Ночью тюремные охранники уводят разведенных женщин или незамужних девушек и подвергают групповому изнасилованию.

Когда Гульзира Ауелханкызы попала в лагерь, охраниики спросили ее: «У тебя есть свидетельство о браке?». Она ответила, что имеет свидетельство и добавила, что ее ждут в Казахстане муж и дочь. «После этого они не беспокоили меня», — говорит она.

Факты сексуального насилия в отношении женщин в синьцзянских концлагерях чаще всего замалчиваются. Большинство женщин, бывших в заключении, считают стыдным говорить о перенесенном насилии. Некоторые из них сильно запуганы местной администрацией с ее угрозами арестовать родственников в случае обнародования случившегося с ними в центрах «политического образования», и они с ужасом вспоминают «напутствие»: «У Китая длинные руки, где бы ты ни находилась, тебя настигнет жестокое наказание».

Сайрагуль Сауытбай, этническая казашка, бежавшая из Китая в Казахстан, чтобы воссоединиться со своей семьей, но позже получившая убежище в Швеции, в интервью израильскому онлайн-изданию Haaretz рассказала о том, как синьцзянские полицейские совершили групповое изнасилование девушки на глазах у толпы людей. В это время Сайрагуль Сауытбай по принуждению китайских властей преподавала лагерникам китайский язык. Она рассказывает, что однажды всех заключенных построили в на площади. Затем в середину вывели девушку, раздели, и несколько полицейских принялись по очереди насиловать ее. Заключенные должны были стоять и смотреть на это зверство. «Когда девушку насиловали, охранники наблюдали за выражением наших лиц. Тех, кто отвернулся, отвел взгляд от такого бесстыдного, чудовищного деяния или не смог скрыть свое возмущение, охранники погнали взашей. Больше мы их не видели. После этого случая я не могла спать по ночам», — вспоминает Сайрагуль.

Орынбек Коксебек, переехавший в Казахстан в 2004 году и получивший гражданство в 2005 году, в конце 2017 года решил съездить в город Шауешек Синьцзянского края навестить родственников, где и был арестован. Полицейские города Шауешек, пользуясь его незнанием китайского языка, заставили подписать заявление о восстановлении прежней регистрации в Китае (напос). Затем начались истязания с целью заставить отказаться от казахстанского гражданства, его несколько суток продержали прикованным в положении стоя. После семи дней избиения палками его бросили в глубокий колодец и начали обливать ледяной водой, тогда Орынбек потерял сознание. «Очнувшись, я понял, что лежу посреди окруживших меня ребят. Они сочувственно говорят мне: «Дядя, вы же умрете, если будете продолжать упорствовать. Лучше сознаться в преступлении»», – рассказывает он.

В лагере самым трудным для Орынбека было изучение китайского языка. В детстве он получил 2 класса образования на казахском языке и обучался писать арабской вязью, потом бросил школу и жил в скотоводческом ауле. К тому же, он уехал из Китая в Казахстан еще в 2004 году и совсем не знал китайского языка. Поэтому в лагере он всегда считался провинившимся за неспособность петь вместе со всеми гимн КНР, китайскую песню, исполненную Димашем Кудайбергеном. Постоянный прессинг довел его до крайнего отчаяния и он неоднократно пытался свести счеты с жизнью, что вынудило власти Китая освободить его. По мнению Орынбека Косебека, своим освобождением из китайских застенок он обязан гражданству Казахстана, и, конечно же, авторитету международных правозащитных организаций.

Еще один из казахов, вышедших на свободу благодаря попыткам суицида в китайском концлагере – Кайрат Самаркан. Он попал в лагерь 20 ноября 2017 года и пробыл там три месяца. По его словам, в 2009 году он переселился в Казахстан, подал документы на получение гражданства и поехал в Китай продать свой дом, но был помещен в центр «политического образования» Бурылтогайского района Синьцзянского округа. Кайрат Самаркан, уже будучи не в силах выносить мучения, которым подвергался в лагере, пытался покончить с собой, с разбега врезаясь головой в стену. «Очнувшись, я понял, что лежу в больнице. Рядом стоит полицейский. Я скрыл от всех, что был неженатым и соврал, что в Казахстане у меня есть жена и ребенок. После этого мне разрешили съездить на месяц в Казахстан. Приехав сюда, первым делом я получил гражданство Казахстана», — вспоминает Кайрат Самаркан.

Турсынбек Кабиулы, сильно пострадавший в китайском концлагере, семь дней и семь ночей во время следствия сидел, скрючившись на коленях в железной клетке, в которой с большим трудом может поместиться один человек. «Стоит немного забыться, как охранники будят тебя, нанося удары палками, не позволяют заснуть. Не дают ни жидкой пищи, ни воды, лишь бросают сваренный на пару черствый хлеб. Два раза в день выводят в туалет. Однажды, возвращаясь из туалета, я попросил разрешение вымыть руки и быстро глотнул воды. Но не тут-то было, на мою голову обрушился мощный удар. Лопнула барабанная перепонка, я потерял сознание. Смутно помню, как потом четверо полицейских набросились на меня и стали бить головой о стену… Очнулся я уже в тесной железной клетке, сидя, согнувшись в три погибели. В два часа ночи снова начался допрос…» — рассказывает  Турсынбек Кабиулы. 

По словам свидетелей, центры «политического образования» и «профессионального обучения» в Синьцзяне наполовину финансируются за счет заключенных. За это раз в месяц им разрешается телефонный разговор или свидание с родственниками, проживающими в Синьцзяне. Все контакты происходят под строгим наблюдением полицейских, люди должны взвешивать каждое слово. Необходимые для заключенных предметы гигиены и деньги принимает тюремная администрация. По некоторым сведениям, средства для лагерей собираются местными администрациями и первичными партийными организациями в виде специального налога, взимаемого с местных жителей – родственников заключенных. Кайрат Самаркан, бывший в лагере в Бурылтогайском районе, сообщил, что заключенные каждый день платят за еду по 20 юаней. «При этом пища состоит из двух кусков хлеба и рисового отвара. Чего-нибудь получше нет», — говорит он.

По словам бывших лагерников, почти все заключенные – мусульмане Синьцзянского региона в возрасте от 16 до 85 лет. В некоторых учреждениях иногда встречаются китайцы и монголы.

Турсынай Зияуд рассказывает о двух женщинах-китаянках, которые были с ней в одном лагере в городе Жанакала Кунесского района. Одну из них наказали за то, что она была недовольна маленьким размером компенсации за дом, снесенный для нужд государства, и поехала в Пекин жаловаться на местные органы власти. Ее преследовали до самого Пекина, где и схватили. Вина второй женщины заключалась в том, что она пыталась обжаловать действия властей, отобравших у нее землю. Большинство заключенных в лагере – представители уйгурской нации. «Они с завистью говорят заключенным казашкам, что, мол «рано или поздно, но вы выйдете из заключения, вы нужны кому-то, у вас есть родина Казахстан», — вспоминает Турсынай Зияуд. Свое благополучное освобождение из концлагеря она объясняет тем, что замужем за казахом, а он до самого конца не опускал рук, ища справедливости.

Весной 2018 года Кайрат Самаркан сообщил, что «в лагере Бурылтогайского района удерживаются 5700 человек, из них более 3000 человек – казахи, 2000 – уйгуры, 200 – дунгане, и все они были схвачены из-за мусульманского вероисповедания».

В лагерях, расположенных в районах с преобладающим числом уйгуров, большую часть заключенных составляют представители данного этноса. В объектах в северной части Синьцзяна встречается много казахов.

Заключенных в лагерях делят на три категории: «особо опасных», «средней степени опасности» и «неопасных». Соответственно, у каждой категории своя роба. Чтобы подавить волю узников, при переводе в другое место всех заковывают в кандалы, иногда на головы надевают черные мешки.

Поскольку в отношении заключенных лагерей «политического образования» и «профессионального обучения» нет судебных решений, невозможно определить критериев классификации их «опасности». В понятии лагерников, «особо опасные» — это лица, имеющие отношение к исламу: священнослужители-муллы, лица, изучавшие арабский язык, тайно совершающие намаз, те, в чьих смартфонах были обнаружены материалы с религиозными наставлениями и исламские атрибуты и т.д. К группе лагерников «средней степени опасности» относятся лица, которые ездили за рубеж, имели частые контакты с родственниками в Казахстане, установили в телефонах месенджер WhatsApp. В третью группу входят обвиненные в нарушении общественного порядка, несанкционированном ношении национальной одежды, соблюдении национальных традиций, служении жаназа – панихиды по усопшему и участии в ритуале, неявке на местную «церемонию поднятия флага КНР» без уважительной причины, пререкании с китайцами, хранении и чтении литературы на родном языке и т.п.

Перевод из «неопасных» в категорию лиц «средней степени опасности» или в число «особо опасных» осуществляется по результатам «признания в преступлении» в рамках внутреннего расследования. Все зависит от выносливости и осторожности заключенного. Перевод «особо опасных» лиц из лагерей «политического образования» в тюрьмы строгого режима – это вопрос времени, рано или поздно их замучают до такой степени, что они «сознаются в преступлении», а затем решением суда их приговорят к наказанию. При этом родственники осужденного не получат копии приговора.

Заключенные не знают, когда выйдут на свободу, и это невыносимо мучительно. Никому неизвестны сроки окончания «политического образования». Это оказывает тяжелейшее психологическое давление. Поэтому некоторые узники просто сходят с ума, а их состояние вселяет еще больший ужас в остальных лагерников.

Турсынай Зияуд, бывшая в категории «неопасных», рассказывает, как иногда их выводили на площадку во дворе лагеря, обнесенную железной оградой. Заключенные должны построиться в ряды, сесть на принесенные с собой маленькие стулья и часами сидеть неподвижно, не делая ни единого движения, глядя прямо перед собой. «Чаще всего мне доставалось место около железной ограды. Я сижу и краем глаза, не поворачивая головы, смотрю на муравьев, свободно снующих туда-сюда по обе стороны железной сетки, и завидую их жизни… О Боже, почему ты не создал меня муравьем… В моих глазах ни единой слезы, но внутри клокочут рыдания, и я плачу сердцем», — говорит она.

Старший сын и дочь жителя села Чунджа Алматинской области, 63-летнего Нурлана Коктеубая учились в Казахстане и получили гражданство. Однако они с супругой решили приобрести гражданство РК после выхода на пенсию в Китае и, имея на руках вид на жительство, часто ездили в Китай. По словам Нурлана Коктеубая, в сентябре 2017 года они вдвоем отправились в Синьцзян, и там его сразу арестовали. 7 месяцев он провел вместе с другими 14 тысячами заключенных в концлагере, размещенном в здании бывшей средней школы № 3 Шапшалского района Или-Казахского автономного округа, а потом еще 10 месяцев был под домашним арестом в семье у старшего брата. Его бесконечно допрашивали, принуждая сознаться в «связях с террористами», чтобы отнести к категории «особо опасных», поскольку в идеологической пропаганде китайских властей указывается, что: «Казахстан — одна из 26 стран, представляющих опасность для Китая, ведущего борьбу с религиозным экстремизмом и терроризмом». Считается, что в особенности жители Чунджи и Жаркента Алматинской области способствуют беспорядкам в Синьцяне. Нурлан Коктеубай и вся его семья после переезда стали жителями села Чунджа, и это сделало его виновным. «Я даже не знаю, какие города есть дальше Алматы, а они совершенно замучили меня, допытывась: «Ты был в Сирии?», «С кем знаком из казахов, уехавших в Сирию?» — говорит он.

В результате сильнейшего прессинга у Нурлана Коктеубая стало болеть сердце, за 7 месяцев он 3 раза попадал в больницу тюремного типа, где каждый раз лежал по 8-10 дней. Для кормления и ухода за больным вызвали его жену, и все это время она должна была находиться при нем. «Когда я находился среди больных, то увидел, что более 130 человек в нашем лагере были в тяжелом состоянии, около 20-ти из них транспортировали в носилках. Из тюрьмы не выпустят, даже если ты умираешь», — вспоминает он.

Нурлан Коктеубай говорит, что вышел из заключения благодаря упорству своей дочери – студентки алматинского вуза и поддержавшей ее волонтерской организации «Атажұрт еріктілері»…

Продолжение следует…

• 142
• 123