Как построить жизнь этническим меньшинствам в многонациональном государстве?

Exclusive.kz продолжает публикацию расследования активиста Турарбека Кусаинова о лагерях «перевоспитания» в СУАР. По сути, это модель будущего, которое нас ждет, если мы станем частью Поднебесной. По ее планам, это должно случится еще до 2030 года.

Программа «Мечта Чжунго», активно пропагандируемая на церемонии «поднятия флага», охватывает политико-экономико-военно-культурное направление и провозглашает: «До 2030 года Китай установит полное господство над соседними 8 государствами, будет оказывать политико-экономическое влияние почти на все страны»; «в 2050 году вооруженные силы Китая будут господствовать во всех регионах мира»; «с 2050 года основной мировой валютой будет юань, а доллар и евро отменены»; «китайский язык станет международным, мировым языком»; «нация чжунго» должна наизусть знать «Мечту Чжунго» и никогда не сомневаться в ней» и т.п.

Нурлан Коктеубай недолго радовался, выйдя из концлагеря. Его поместили под домашний арест в дом брата, проживающего в зимовье Шапшылского района с небольшим населением. По его словам, семьи в этом селении тоже разделены на три категории — «особо опасные», «опасные» и «неопасные». К категорию «неопасных» относятся семьи китайцев, местных партийных функционеров и стражей порядка. Поскольку Нурлан Коктеубай был в заключении в лагере «политического образования» по подозрению в «связях с террористами», семья его брата была автоматически причислена к «особо опасным».

По правилам, введенным партийными функционерами («кадрами»), Нурлану Коктеубаю позволялось покидать дома брата только в трех случаях: для участия в церемонии «поднятия флага», которая проводится раз в неделю; чтобы отправиться к зданию администрации для обучения китайскому языку и участия в «политических уроках» — дважды в день вместе с другими жителями («некитайцами»); еженедельно по вызову полиции — для отчета о своих делах. Через день в дом брата приходит партийный кадр, китаец по нации, и остается на ночь. Он рассказывает о том, «как много добра делает китайская власть местному населению», ведет иные политико-идеологические беседы и неугомонно твердит различные запреты.

Когда Нурлан Коктеубай был в концлагере, полицейские и «кадры» заставили его супругу ездить по аулам с «лекциями раскаяния» следующего содержания: «Намерения моего мужа испортились, он связался с террористами и совершил преступление, но сейчас наша заботливая партия и правительство исправляют его отравленное сознание и перевоспитывают. Я тоже виновата, что допустила такое преступление, не смогла контролировать своего мужа, поэтому извлеките уроки из моих ошибок». Такая пропаганда стала новым видом покаяния и выражения покорности власти и компартии, предусмотренной методикой «Критики и самокритики» Мао Цзэдуна, повсеместно применявшейся в середине прошлого столетия в эпоху «Культурной революции». Нурлан Коктеубай говорит, что после выхода из концлагеря местные «кадры» 4 раза заставили его выступать во время церемонии «поднятия флага» со специальными докладами по этой  методике.

В синьцзянских концлагерях «поднятие флага» проводится каждый день. Жители  населенных пунктов обязаны присутствовать на церемонии раз в неделю, ранним утром в понедельник. После построения в центре площади начинается тематическое «политобразование» продолжительностью около часа: люди слушают о «добрых делах компартии и власти», «мечтах Великого Чжунго», «внутренних и внешних врагах Китая» и т.д. Потом собравшийся народ хором исполняет гимн КНР, а государственный флаг поднимается вверх по флагштоку. Когда знамя достигает вершины, «виновные» вроде Нурлана Коктеубая, «отбывшие наказание в тюрьме», или их супруги на глазах у всех присутствующих выступают с покаянием, показывают как глубоко их сожаление, кланяются и благодарят компартию, «наставившую их на правильный путь».

Для этнических китайцев участие в «поднятии флага» необязательно. Остальные жители должны стоять в течение полуторачасовой церемонии, опустив руки по швам, без головных уборов, даже если идет снег или дождь. В отдаленных скотоводческих аулах, население которых всего пять-шесть семей, ведется видеосъемка «поднятия флага» и направляется ответственному сотруднику районного парткомитета. На видео помимо прочего должны быть запечатлены и жители, присутствовавшие на церемонии, т.к. отсутствие кого-нибудь из них расценивается как «нарушение общественного порядка», его даже могут признать «опасным лицом, склонным к предательству родины». Это может служить основанием для отправки любого тюркоязычного жителя в лагерь «политического образования».

Турсынбек Кабиулы вспоминает: «Иногда откуда ни возьмись налетает ветер и закручивает флаг вокруг шеста. «Кадр», контролирующий процесс, начинает сильно волноваться, нервно топать ногами и кричать на знаменщика, мол, «ты что, специально это делаешь?». А мы стоим и внутренне радуемся, каждый думает: «Бог изливает свой гнев на китайскую компартию, притесняющую мусульман» и эта мысль согревает нас…».

По словам Турсынбека Кабиулы, село напичкано камерами видеонаблюдения. Они контролируются из полицейского пункта. На улицах не бывает досужих людей. Сельские мужчины по двое-трое выходят на дежурство «для надзора за порядком на улице».

«В ряды уличного патруля включают и таких как я, бывших лагерников «политического образования», кому «прописан» домашний арест. У каждого в руках дубинка длиной около 1 метра. Если мы видим, что знакомые между собой люди, поздоровались на улице и немного задержались, чтобы переброситься парой слов, то тут же должны броситься на них, выкрикивая по-китайски: «Разойдись!», и дубинками разогнать в разные стороны. Если не проявлять строгость и не бить посильнее, то сельский полицейский, внимательно наблюдающий за всем у монитора, заметит это и сразу вызовет для разноса или даст по шапке в конце дежурства, пригрозив отправить в лагерь «политического образования». На следующий день происходит смена патруля, и теперь вчерашние наши жертвы тыкают в нас палками. Это небольшой аул, все жители хорошо знакомы между собой. Как бы там ни было, мы обязаны поочередно кошмарить друг друга… И ты даже не знаешь, плакать или смеяться», — говорит Турсынбек Кабиулы.

«Стражи уличного порядка» должны информировать сельское начальство об обстановке. Также в кругу их постоянных обязаностей осведомление о «деяниях эстремистского характера».

«Как-то раз поступили сведения о «пожилом мужчине-казахе, который не выходит из дома, и возможно, тайно совершает намаз». Мы, вчетвером-впятером во главе с кадром-коммунистом отправились домой к этому человеку, захватив с собой водки и свиного сала. Разлили водку, каждый взял по стакану. В такой ситуации никто не смеет отказаться. Упомянутый мужчина по-китайски поблагодарил коммунистическую партию и принялся превозносить Си Цзиньпина. Затем все мы выпили водки. После спели «красные песни» и снова выпили… «Кадр» записывал все это на видео», — говорит Турсынбек Кабиулы.

Рядовых членов компартии, контролирующих около десятка домов в ауле, называют «десятниками». Как вспоминает Адалгазы Жакайулы, который 10 месяцев находился в лагере «политического образования» в районе Толы Синьцзянского округа, а потом еще 8 месяцев был под домашним арестом, «десятники» несут ответственность за поведение жителей. Все мероприятия в селе организовываются десятниками. Поскольку это был казахский аул, то все его «десятники» и стражи назначались из казахов. Адалгазы Жакайулы сидел под домашним арестом в доме снохи, исполняющей функции «десятника».

У «десятников» нет никакой власти. Они отчитываются и получают указания от руководителя сельского парткомитета – этнического китайца. «Например, китайский руководитель может обойти мусульманское кладбище и сделать замечание, что на некоей могиле до сих пор стоит полумесяц, а на надгробном камне остались нестертыми аяты и эпитафия, высеченные арабскими буквами. «Десятники» тут же разыскивают родственников успошего, заставляют уничтожить полумесяц, стереть гравировку на камне и замазать черной краской. Все это снимают на фото, видео и представляют с отчетом китайскому начальству», — рассказывает Адалгазы Жакайулы.

В 2019 году в результате болезни скончался его 56-летний старший брат Тлеугазы Жакайулы, проживавший в 18 километрах от того аула, где Адалгазы Жакайулы был под домашним арестом. Сноха-«десятник» выпросила у китайского начальства разрешение съездить к семье умершего. «Нам дали два часа времени, вдвоем со снохой мы нашли машину и поехали к моему брату… Сноха-«десятник» очень опасалась, что в случае опоздания ее тоже отправят в лагерь «политического образования», и мы, не задерживаясь, быстро вернулись назад. Похороны были назначены на следующий день. Мы еще раз обратились к китайскому начальнику с прошением дать разрешение участвовать в похоронах, но он очень рассердился, бросив: «Вы уже ездили вчера, хватит, или отправить вас получать «политическое образование»?.. Мне не дали даже бросить горсть земли в могилу родного брата. Позже я узнал, что партийные кадры и стражи запретили панихиду и заставили наспех закопать тело…», — плачет Адалгазы Жакайулы.

Расходы на содержание концлагерей покрываются на счет жителей Синьцзяна, т.е. тюркоязычного мусульманского населения. Из-за плохого питания и сильного психологического давления в лагере Адалгазы Жакайулы потерял здоровье. У него онемела одна сторона тела, перестали слушаться руки и ноги, поэтому врачи несколько раз осматривали его и давали лекарства. Большую часть времени «политического образования» он провел в лагерном лазарете. По его словам, медицинские услуги в лагере платные, на его лечение было потрачено 17 тысяч юаней. Все эти расходы были покрыты родственниками Адалгазы Жакайулы, находящимися на свободе.

Домашний арест в Синьцзяне – один из способов реабилитации бывших заключенных, истощенных голодом и лишившихся здоровья из-за пыток. Родственники выхаживают их, обеспечивая хорошим питанием и медицинским лечением. Большинство заключенных казахов выходят на свободу благодаря родственникам, находящимся в Казахстане, которые обращаются в международные правозащитные организации через волонтерскую организацию «Атажұрт еріктілері». Адалгазы Жакайулы, оказавшийся в заключении, навещая родственников в Китае, тоже освободился в результате упорства своей супруги и сына в Казахстане, неустанно обращавшихся к правозащитникам. Однако китайские власти не спешат с возвращением в Казахстан узников концлагерей в крайне истощенном и болезненном состоянии, как в случае с Адалгазы Жакайулы, ставшим хромым и страдающим от постоянного тремора руки. Плюс к этому им необходимо провести профилактическую промывку мозгов в духе коммунистической идеологии, сделать строгое внушение, чтобы несчастные ни кому не рассказывали о пережитых в лагерях издевательствах, иначе их родственникам в Синьцзяне будут обеспечены проблемы.

В течение восьми месяцев домашнего ареста в Синьцзяне Адалгазы Жакайулы всего два раза было позволено поговорить по телефону с семьей в Казахстане. Как заведено, разговор идет под строгим надзором властей, партийные кадры и полицейские сначала «инструктируют», что можно говорить, а что нет, и прослушивают весь разговор через дополнительный аппарат, также ведется запись разговора. «Во время второго телефонного разговора с сыном, «кадры» потребовали, чтобы я убедил его забрать поданное в «Атажұрт» заявление и удалить видео в ютубе. Я ответил, что не могу такого сказать и что он все равно не согласится. Тогда они вынудили меня пообещать не рассказывать никому об увиденном здесь. Я подчинился. Мне вернули изъятые в самом начале документы, и так я, планировавший провести в Китае одну неделю, вернулся в Казахстан спустя полтора года», — говорит Адалгазы Жакайулы. 

Нурлан Коктеубай, еле как вернулся в Казахстан в январе 2019 года, чудом вырвавшись из Синьцзяна, ставшего для него большой тюрьмой сначала в виде концлагеря, а затем домашнего ареста. Это стало возможным благодаря усилиям его дочери, студентки КазНУ. Она получила гражданство Казахстана и не прекращала попыток добиться спасения отца с помощью волонтеров «Атажұрт еріктілері».

«Однажды «кадры» привезли меня в райцентр и заставили позвонить в Казахстан по телефону, установленному в административном офисе. На том конце провода оказалась не дочь, а сын. Я стою у телефона, а «кадры» нависли надо мной, я согласно инструктажу без умолку твержу заученные фразы: «У меня все хорошо и у твоей матери все отлично, Китайское правительство проявляет всяческую заботу о казахах», «дома очень тепло, правительство вдоволь обеспечило нас углем, угля очень много, передай моей дочке, чтобы зря не писала заявлений». Я намеренно несколько раз подряд повторил слово «уголь». Уголь – черный, а черный цвет олицетворяет нечто плохое, мрачное. Не знаю, понял ли меня мой сын. Это было моим  первым зашифрованным сообщением в Казахстан о ситуации Синьцзяне», — говорит Нурлан Коктеубай.

Позже его еще раз заставили позвонить детям в Казахстан. Причиной тому – очередное заявление дочери Нурлана Коктеубая, когда ее видеообращение снова было опубликовано в ютуб-аккаунте «Атажұрт еріктілері». Как выяснилось, синьцзянские власти отслеживают публикации на видеоканалах. «Мне сказали: «Останови свою дочь». Но я ответил, что не в состоянии повлиять на нее, находясь здесь. Я сказал: «Отправьте нас с женой в Казахстан, тогда я заставлю свою дочь прекратить выступать с заявлениями». После этого они отпустили меня одного, сделав внушение «не раскрывать рта, не разглашать здешних секретов», а супругу оставили как заложницу… Через месяц после моего возвращения в Казахстан они вернули документы жене и отправили в Казахстан. Сейчас мы оба больны. После перенесенных издевательств моя жена прикована к постели», — говорит он.

Продолжение следует…

• 139
• 161