Китай и Центральная Азия

О.Б. Резникова, С.В. Жуков, доктор экономических наук  

КНР оказалась полностью готова к перекройке государственно-политической карты Евразии, вызванной распадом СССР. Притом, что о политических и геополитических моментах китайской активности в регионе сказано и написано немало, экономические аспекты этой активности, исключая взаимную торговлю, получили лишь поверхностное освещение. Между тем именно экономическое проникновение Китая в Центральную Азию и шире в Евразию имеет принципиальное значение с точки зрения будущего последней.

«Большое развитие Запада»
В 1999 г. китайское руководство приняло план «большого развития Запада», ставшего ответом на быстрое нарастание разрывов в уровнях экономического и социального развития между различными регионами КНР. Программа развития Западного региона посредством масштабных инвестиций и массового перемещения в отсталые районы квалифицированных кадров призвана снять остроту накопившихся проблем. В перспективе же успешный Синьцзян и Западный регион в целом позволят создать мощный плацдарм для активного экономического продвижения Китая в Центральную Азию. Предполагаемые массированные инвестиции в производство и инфраструктурные объекты в ближайшие пять-десять лет приведут к образованию на границах Центральноазиатского региона сгустка экономической активности и достаточно мощного транспортного узла. Скорее всего, Синьцзян будет развиваться опережающими темпами по сравнению с центральноазиатскими экономиками, за исключением переживающего нефтяной бум Казахстана и, возможно, Туркменистана.
И, что важно, динамичное развитие СУАР опирается не на местные факторы, а на ресурсы, поступающие из централизованного бюджета и фондов. Ситуация в этом смысле напоминает советский период, когда экономический подъем Средней Азии и Казахстана был обеспечен за счет перераспределения в их пользу ресурсов, извлекаемых из других республик. В 2001 г. почти две трети бюджетных расходов Синьцзяна поддерживалась за счет перечислений из центра. Схожесть с советским типом роста усиливается, если в расчет принять массовую миграцию в СУАР. За вторую половину XX века население района выросло в 4,13 раза. Такие высокие темпы на протяжении столь протяженного отрезка времени могла обеспечить лишь активная переселенческая политика, которая проводилась с целью изменения национального состава автономного района. В 1949-1978 гг. доля ханьцев в совокупном населении СУАР выросла с 6,7% до 41,6%, а впоследствии стабилизировалась на уровне примерно 40%.
И, наконец, подъем СУАР наблюдается в условиях активной вовлеченности в хозяйственную жизнь армии, что является важной чертой экономического развития современного Китая. Значительная часть производственных и инфраструктурных мощностей в районе создается армейскими подразделениями в военных целях. В начале 2005 г. Госсовет КНР принял решение о строительстве в СУАР четырех новых военных городов-поселений, которые будут находиться под управлением расквартированной в районе производственно-строительной войсковой части армии Китая. Производственно-строительная войсковая часть или так называемая «трудовая армия» появилась в Синьцзяне в 1954 году, официально — для освоения целинных земель и защиты внешних границ. Естественно, что в настоящее время военные активно вовлечены в производство и бизнес. Военные формирования производят и контролируют значительную часть местной экономики, включая выращивание зерна и хлопка, промышленные и строительные компании и объекты. Но очевидно и то, что решение военно-стратегических задач существенно увеличивает издержки освоения западных районов и, в частности, Синьцзяна.
Учитывая эти и другие факты, можно сделать вывод о том, что для КНР экономическое сотрудничество с Центральной Азией во многом является побочным продуктом решения крупной задачи национального развития – обеспечить ускоренный подъем западных районов страны. Примечательно, что при этом уровень развития СУАР, измеряемый ВВП на душу населения, несколько превосходит среднекитайский уровень. Это позволяет говорить о том, что резкое наращивание экономической активности в Синьцзяне имеет и стратегическую цель обеспечить должную степень контроля на западных рубежах Поднебесной, особенно ввиду того, что в соседних с Китаем странах впервые появились американские военные базы. Не исключено, что КНР также создает дополнительную страховку для предотвращения инфильтрации нестабильности из Центральной Азии. По мнению экспертов, опережающее развитие СУАР будет продолжаться и далее. Согласно имеющимся демографическим прогнозам, к 2030 г. население района по минимальной оценке увеличится до 24,1, а по максимальной – 40,6 млн. человек. В случае реализации второго варианта прогноза население СУАР составит около 60% от совокупного населения Центральной Азии, к тому же Синьцзян по численности населения обойдет крупнейшую страну региона – Узбекистан.

Торговля КНР и Центральной Азии
Торговля представляет собой наиболее динамичный элемент сотрудничества Китая со странами Центральной Азии и Евразией в целом. За 1995-2004 гг. экспорт Центральной Азии в Китай увеличился пятикратно и достиг в конце обозначенного периода US$2,1 млрд. Экспорт России на китайский рынок за тот же период увеличился почти троекратно и составляет около US$10 миллиардов. Импорт России и Центральной Азии из Китая в силу невысокой стартовой базы вырос еще значительнее, но по своему абсолютному уровню остается существенно ниже экспорта.
Если опираться на официальную китайскую статистику, то рост товарооборота Китая с Центральной Азией, главным образом Казахстаном и Кыргызстаном, оказался еще значительнее. Дело в том, что официальная статистика постсоветских стран существенно недоучитывает масштабы экспортно-импортных потоков с Китаем. Так, за исключением 1996-1997 гг. официальная центральноазиатская торговая статистика учитывала всего только около 60% от фактических экспортно-импортных потоков региона с КНР. Если ориентироваться на китайскую статистику, то товарооборот Китая с Центральной Азией рос значительно быстрее и к 2004 г. достиг US$5,8 миллиарда по сравнению с примерно US$575 миллионами в 1995 г.
К 2004 г. экспорт Центральной Азии в Китай достиг 8% от совокупного регионального экспорта, а импорт китайских товаров составил 7% совокупного импорта региона. При этом основной и растущий вклад в центральноазиатский экспорт в Китай вносит Казахстан, экспортные поставки Кыргызстана, Таджикистана, Узбекистана и Туркменистана на китайский рынок в 2004 г. незначительно превысили US$160 миллионов. Для четверки центральноазиатских стран значимость торговли с КНР снижается до 1-2% от их совокупного экспорта и импорта.
Вероятно, в ближайшем будущем экспорт Китая в Россию и Центральную Азию будет расти опережающими темпами. Этому будет способствовать, с одной стороны, движимое высокими доходами от экспорта сырья улучшение экономической ситуации в Казахстане и России, с другой стороны, целенаправленные усилия КНР по продвижению своего экспорта на евразийские рынки.
Уже в начале 1990-х годов КНР в сжатые сроки создала юридические, организационные и материальные условия для быстрого наращивания торговли с Кыргызстаном и через территорию этой страны со всей Центральной Азией. Но период, когда главной форточкой китайской экспортной экспансии на центральноазиатские рынки был Кыргызстан, подходит к концу. К концу 2004 г. Китай создал несколько каналов для входа своего экспорта на рынки региона. Во-первых, продолжает функционировать крупный оптовый рынок «Дордой» на границе Кыргызстана с Казахстаном (три-четыре часа езды до Алматы), услугами которого ежедневно пользуются тысячи мелкооптовых торговцев всего Центральноазиатского региона, но особенно Казахстана. К тому же в августе 2004 г. китайская компания Dade открыла в Бишкеке торговый центр площадью 66 тыс. кв.м, предназначенный для обслуживания всего Центральноазиатского региона, а также близлежащих областей России.
Во-вторых, Китай и Казахстан договорились о строительстве приграничной зоны свободной торговли площадью 200 га вблизи китайского города Хоргос. В-третьих, в июне 2004 г. состоялось официальное открытие автомобильного сообщения между столицей Горно-Бадахшанской области Таджикистана г.Хорог и г.Кашгар (Синьцзян, КНР). 700-километровое расстояние между Кашгаром и Хорогом грузовики и автобусы преодолевают за одни сутки, еще два дня занимает переезд из Хорога в столицу Таджикистана Душанбе. По погодным условиям маршрут открыт с мая по сентябрь. Китай, заинтересованный в продвижении своих товаров на центральноазиатские рынки, в ближайшее время проведет реконструкцию и модернизацию дорожной инфраструктуры. Ожидается, что к 2009 г. грузооборот на китайско-таджикском маршруте достигнет 100 тыс. тонн.
Параллельно усилиям по открытию центральноазиатских рынков Китай наращивает экспортные возможности Синьцзяна. В июне 2005 г. в столице Синьцзяна г.Урумчи одна из крупнейших китайских инвестиционных корпораций Doowinо, годовой оборот которой оценивается в US$3,5 миллиарда, открыла крупный торговый центр «Локомотив». При этом товары в новый торговый центр поступают напрямую от производителей Восточного и Центрального Китая по внутризаводским ценам без наценок. «Локомотив» оснащен современным информационным центром для изучения спроса на рынках Центральной Азии и России. Его общая торговая площадь превышает 100 тыс. кв. м. Являясь самым крупным гипермаркетом в Урумчи, он оборудован зоной таможенного оформления товаров, складскими помещениями, здесь работают отделения китайских банков, есть места для проведения деловых конференций, выставок, предоставляется офисное оборудование, оказываются юридические консультации, работает отдел переводчиков, открыт информационный web-сайт о китайских товарах и поставщиках.

Прямые инвестиции из КНР
Вплоть до настоящего времени КНР не выступила в Центральной Азии и России крупным инвестором. В Казахстане, который с поправкой на численность населения и масштабы национальной экономики является лидером постсоветского пространства в деле привлечения прямых иностранных инвестиций (ПИИ) и проводит в отличие от России очень открытую политику в сфере инвестиций, за 1993-2004 гг. китайские ПИИ составили всего US$1,47 млрд., или 4,3% от их валового притока.
Кумулятивный приток китайских ПИИ в еще более открытую кыргызскую экономику в 1995-2004 гг. составил всего US$37,1 млн., или 3,1% от их совокупного притока. Китайские прямые инвестиции в Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане вряд ли превышают несколько миллионов долларов.
На фоне интенсивного торгового обмена и сравнительно скромных инвестиционных потоков КНР последовательно стремится активизировать экономическое направление деятельности Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), настойчиво продвигая идею создания государствами-членами организации региональной зоны свободной торговли.
Фактически идея создания зоны свободной торговли между участниками ШОС представляет собой своеобразный региональный вариант мини-ВТО. Другое дело, что стремительное продвижение китайского экспорта на евразийские рынки и в настоящее время разворачивается практически свободно и вряд ли нуждается в специальных мерах поддержки в виде свободных торговых зон. Настойчивые и очевидно «избыточные» усилия КНР по экономизации деятельности ШОС заставляют некоторых аналитиков полагать, что за этими усилиями стоят долгосрочные энергетические интересы.

Нефтегазовые интересы Китая: рыночная эффективность или энергетическая безопасность?
В 1993 г. КНР превратилась в чистого импортера энергоресурсов, и с тех пор потребление энергии в китайской экономике растет опережающими темпами в сравнении с ее внутренним производством. В 2003 г. Китай стал вторым после США крупнейшим мировым потребителем нефти, оттеснив на третью позицию Японию. Согласно некоторым прогнозам, в 2005 г. китайский рынок поглотит примерно треть прироста мирового предложения нефти. В мае 2003 г. Китай, повторяя американскую и европейскую политику, приступил к формированию стратегических запасов нефти. Согласно некоторым прогнозам, к 2025 г. страны ОПЕК будут обеспечивать 66% китайского нефтяного импорта, а бывший СССР – около 20%.
В поле зрения китайских интересов естественным образом оказался, прежде всего, Казахстан, который в середине 1990-х годов беспрецедентно дешево распродавал свои углеводородные запасы. Крупнейшим активом Китайской национальной нефтяной корпорации (КННК) в Казахстане стали месторождения Кенкияк и Жанажол с остаточными извлекаемыми запасами нефти в 121 млн. тонн. В 2000 г. нефтедобывающее предприятие CNPC-Актобемунайгаз, в котором КННК контролирует пакет 85,3% акций, добыло 2,12 млн. тонн, в 2004-м – 5,5 млн. тонн, что составляет соответственно 6% и 10,2% от совокупных объемов добычи нефти в Казахстане. В 2003 г. КННК консолидировала 100%-ный пакет акций в предприятии, разрабатывающем месторождение Северные Бузачи с оценочными извлекаемыми запасами нефти в 40-65 млн. тонн. Таким образом, на начало 2005 г. КННК контролировала в Казахстане запасы нефти в 160-180 млн. тонн. В 2005 г. CNPC-Актобемунайгаз планирует довести добычу до 7 млн. тонн.
В других центральноазиатских странах присутствие Китая в нефтегазовой сфере заметно более скромно. В июне 2004 г. КННК подписала соглашение о сотрудничестве с узбекским государственным холдингом «Узбекнефтегаз». С 1998 г. Китай участвует в некрупных проектах по модернизации в нефтедобывающей промышленности Туркменистана, главным образом поставляя в счет связанных кредитов буровое и подъемное нефтяное оборудование. В 1998 г. и 2000 г. объем кредитования достиг US$10,7 млн. В декабре 2003 г. КНР открыла Туркменистану беспроцентный кредит с 20-летним сроком погашения в размере US$3,6 млн. и параллельно предоставила грант в US$1,8 млн. для закупки запасных частей и оборудования.
Скромное вопреки многочисленным официальным заявлениям и декларациям присутствие Китая в нефтедобывающей промышленности Евразии объясняется тем, что КННК вплоть до настоящего времени не входит в число ведущих игроков мирового нефтяного рынка. Ни финансово, ни, что особенно важно, технологически она в настоящий момент не способна выступить инициатором и лидером крупных международных проектов. Притом, что в Каспийском регионе подавляющая часть прироста добычи ожидается в шельфовой зоне, КННК не имеет опыта работы на шельфе. Не случайно все проекты с китайским участием в Центральной Азии связаны с геологически сложными, сравнительно небольшими месторождениями, в эксплуатации и реабилитации которых китайские компании накопили ценный опыт.
В 1997 г. КНР и Казахстан подписали генеральное соглашение о строительстве нефтепровода по маршруту Атырау – Кенкияк – Кумколь – Атасу – Дружба и далее в Китай. Пропускная способность трубопровода была определена 20 млн. тонн нефти в год, а ориентировочная стоимость его прокладки — US$2,7-3,5 млрд. Китайское правительство согласилось взять на себя значительную часть расходов. Однако на неопределенное время этот проект был положен под сукно. Лишь с 2001 г. параллельно росту потребностей КНР в импортных углеводородах активность Китая на казахском направлении вновь возросла.
При существующих ограничениях Китай избрал тактику мелких постепенных шагов — нефтепровод, правда, не столь мощный, как это задумывалось первоначально, решено было построить в несколько этапов. Предполагается, что к 2007 г. из Казахстана в Китай может поставляться до 10 млн. тонн черного золота для переработки на нефтеперерабатывающих предприятиях.
Теоретически, для того чтобы превратиться в серьезного самостоятельного игрока на Каспии, КНР потребовались бы многомиллиардные инвестиции в освоение крупных местных месторождений. До самого последнего времени казалось, что такой порядок необходимых финансовых ресурсов вкупе с отсутствием достаточного опыта в разработке шельфовых месторождений делает китайский прорыв в нефтяной сектор Казахстана маловероятным. Однако не исключено, что высокие цены на углеводороды и обострение глобальной конкурентной борьбы за нефтегазовые активы подтолкнули КНР к активизации своей глобальной энергетической политики. Как считают казахстанские исследователи, в 2003 г. власти КНР изменили приоритеты в своей энергетической политике, поставив соображения безопасности выше экономической целесообразности. Это сказалось и на действиях КННК в Центральной Азии.
Осенью 2005 г. КННК, предложив US$4,18 миллиарда долларов, выкупила канадскую компанию «ПетроКазахстан» — третьего крупнейшего производителя нефти в Казахстане. В 2004 г. «ПетроКазахстан» добыла около 7,5 миллиона тонн нефти, а запасы контролируемых ею месторождений оцениваются в 55 миллионов тонн нефтяного эквивалента. К тому же канадская компания контролирует самый современный казахский нефтеперерабатывающий завод Шымкентнефтеоргсинтез. После покупки КННК «ПетроКазахстан» контролируемые китайской компанией совокупные доказанные запасы в Казахстане увеличились до 215-235 миллионов тонн, а ее годовая добыча в 2006 г. достигнет 14-15 миллионов тонн.
Покупка канадского производителя вкупе со строительством двух нефтепроводов пропускной способностью 20 млн. сырой нефти в год, связывающих северо-западные районы Синьцзяна с соседней провинцией Ганьсу, пуск которых в эксплуатацию намечен на осень 2006 г., заметно повышает роль Казахстана в обеспечении энергетических потребностей близлежащих китайских провинций. К 2010-2015 гг. уже не только СУАР, но и Ганьсу в значительной мере будут зависеть от поставок нефти из Казахстана.
И все же сделка с покупкой «ПетроКазахстан» пока не делает КННК по-настоящему крупным игроком в конкуренции за центральноазиатские углеводороды. Ситуация может принципиально измениться лишь в том случае, если КНР примет стратегическое решение о диверсификации своего нефтяного импорта за счет увеличения поставок углеводородов из Каспийского региона, а китайские корпорации смогут установить контроль над крупными месторождениями на каспийском шельфе.
Нельзя сбрасывать со счетов и такой вариант развития событий, при котором нефть с каспийских месторождений в КНР будет поставляться американскими и европейскими корпорациями. Встраивание Центральной Азии и Кавказа в международное разделение труда и процессы мирового общения происходят в условиях глобализации. Глобализация рождает новую парадигму конкуренции и сотрудничества. Конкуренция за каспийские ресурсы может привести к образованию самых неожиданных стратегических альянсов транснациональных корпораций и национальных государств.
Возможен и другой вариант. Прежние попытки китайского капитала внедриться в международный консорциум по разработке казахского месторождения Кашаган в марте-мае 2003 г. окончились неудачей. Европейские и американские нефтегазовые корпорации не пустили китайские компании в проект. Летом-осенью 2005 г. американские корпорации и регулирующие власти блокировали стремление КННК выкупить значительную долю контроля в нефтегазовом гиганте Unocal, резервировав акции последнего для покупки их «Шевроном», несмотря на то что китайская сторона предлагала бoльшую сумму. Впрочем, необходимо отметить, что и КНР, со своей стороны, прохладно встречает попытки западных ТНК и российских корпораций внедрится в крупные энергетические проекты по разработке энергоресурсов Западного региона.
В том случае, если попытки КНР встроиться в глобальные нефтегазовые структуры будут проваливаться и далее, она будет продолжать действовать в одиночку, тем более что ее финансовые возможности постоянно растут. Центральная Азия важна не только своими потенциальными углеводородными возможностями, но и тем, что в перспективе она может обеспечить Китаю сухопутный (в комбинации с морским) выход на Иран и Европу. Не случайно Казахстан и КНР рассматривают в настоящий момент план строительства трансказахстанской железнодорожной магистрали от приграничной станции Достык (бывшая Дружба – Казахстан) до Туркменистана и далее в Иран, Турцию и Европу. Причем на казахской территории предполагается проложить железнодорожную магистраль по китайским стандартам, которые отличаются от бывших советских, но соответствуют мировым, что позволит сократить время движения по магистрали и понизить издержки транспортировки.
В 2004 г. Китай активизировал переговоры с Казахстаном о возможном строительстве газопровода в КНР. Казахстан и КНР создали совместную комиссию для обсуждения перспектив сотрудничества в газовой области, а «КазМунайГаз» уже заявил о намерении поставлять в КНР к 2020 г. — 30 млрд. кубометров голубого топлива. Однако перспективы выхода центральноазиатского газа на китайский рынок на настоящий момент пока еще крайне неопределенны.
Таковы факты, все остальное в настоящий момент в прогнозах относительно участия Китая в «большой нефтяной игре» в Центральной Азии относится к разряду спекуляций. Слишком неопределенными остаются ключевые моменты «нефтяной игры». Неясно, сколько нефти будет добываться в СУАР, но очевидно, что Казахстан (точнее, западные нефтяные концерны, добывающие нефть в Казахстане) выйдет на декларируемые уровни добычи и т.д.
В 2004 г. добыча нефти в СУАР составила 22,6 млн. тонн, или около 13% от совокупной добычи в КНР в целом. Около 80% добываемой в районе нефти перерабатывается на местных заводах. Доказанные запасы нефти в Синьцзяне оцениваются в 250 млн. тонн. При сохранении высоких темпов экономического роста и особенно в случае продолжения политики массового переселения в СУАР эти запасы будут выбраны уже в ближайшие несколько лет. Их явно недостаточно для строительства магистрального нефтепровода большой пропускной способности в провинции Южного Китая. Ситуация принципиально не меняется даже в том случае, если к запасам Синьцзяна присовокупить те нефтяные активы, которые КННК на настоящий момент контролирует в Казахстане.

Проблемы диверсификации центральноазиатских экономик в условиях обострения глобальной конкуренции
Динамичное развитие КНР, в том числе в СУАР, оказывает весьма противоречивое воздействие на центральноазиатские экономики. С одной стороны, добывающая и металлургическая промышленность Казахстана во все большей степени переключается на китайский рынок. С другой стороны, нарастающее взаимодействие с КНР ставит перед центральноазиатскими экономиками серьезнейшие проблемы.
Если посмотреть на укрупненную структуру внешнеторговых потоков Казахстана с КНР, то обнаруживается, что на долю всего трех экспортных статей – сырую нефть, черные металлы низкой степени обработки и медь – устойчиво приходится 70-80% всего экспорта Казахстана в Китай (см. таблицу 5). На 90-100 % товарная номенклатура казахстанского экспорта представлена продукцией добывающих отраслей, металлургии и в незначительных объемах — химической продукцией.
Принципиально другие тенденции демонстрирует структура импорта Казахстана из КНР. Мало того, что китайский экспорт в ведущую и крупнейшую центральноазиатскую экономику широко диверсифицирован, в его составе преобладают готовые промышленные изделия, а доля продукции машиностроения приближается к 40%.
Понятно, что структура торговли между двумя странами (она репрезентативна и для остальных центральноазиатских экономик) отражает объективное положение вещей. Как справедливо отмечают китайские исследователи, сырьевая специализация Центральной Азии проявляется в торговле региона не только с КНР, но и в не меньшей степени с Западом. К тому же функциональной роли Центральной Азии в качестве сырьевого придатка более развитых экономик нет рациональных альтернатив. Тем не менее признание объективного характера проблемы саму эту проблему не снимает. В настоящее время Казахстан и Россия вне сырьевых отраслей абсолютно неконкурентоспособны в сравнении с КНР из-за более высокой цены рабочей силы. С учетом же трудовых издержек в расчете на единицу продукции (этот показатель более показателен, чем заработная плата, так как учитывает эффект экономии на масштабе производства) ни одна из постсоветских экономик не может составить конкуренции Китаю. К тому же на китайских производителей работает отлаженный комплекс мер административной, политической, информационной и другой поддержки со стороны государства.
Все это накладывает жесткие ограничения на перспективы экономического роста в Центральной Азии и Евразии в целом. Рассмотрим несколько конкретных примеров. В 2005 г. основной идеей, положенной в основу реализации инновационно-индустриальной стратегии развития Казахстана, стала поддержка промышленных кластеров. Казалось бы, что, будучи крупным и растущим производителем нефти, Казахстан должен начать экспортировать в Китай не сырую нефть, а нефтепродукты, тем более что северо-западные районы Китая представляют собой едва ли не единственный потенциальный рынок для сбыта казахских нефтепродуктов. Однако вместо этого строящийся нефтепровод в КНР предназначен для обеспечения сырьем китайских нефтеперерабатывающих заводов в СУАР. Более того, Казахстан наращивает импорт нефтепродуктов из КНР.
В действительности авторы кластерной инициативы полностью отдают себе отчет в том, что казахстанская экономика не способна составить конкуренцию Китаю. Вот мнение отца-основателя кластерной парадигмы М.Портера относительно хлопкового кластера, одного из немногих, который, казалось, должен был бы обеспечить переработку местного хлопкового сырья: «Но Казахстану не следует производить одежду, поскольку производители одежды находятся рядом в Китае. Вы могли бы поставлять хлопок и хлопчатобумажную пряжу в Китай, а потом импортировать одежду из Китая».
Дальше — больше. Притом, что КНР с декабря 2001 г. является полноправным членом Всемирной торговой организации (ВТО), известно, хотя и без достаточной детализации, что в аграрном секторе китайской экономики широко практикуются субсидирование и прочие меры поддержки производителей. В этом отношении центральноазиатские экономики находятся в изначально проигрышной позиции. Во-первых, потому, что, следуя неолиберальным (Казахстан и Кыргызстан) и/или этатистским (Узбекистан) рецептам развития, сократили, а точнее практически прекратили поддержку аграрного сектора. Во-вторых, в принципе не имеют для этого необходимых ресурсов (кстати, во многом благодаря избранному варианту реформирования). Неудивительно поэтому, что если в 1992 г. совокупное производство хлопка волокна в пяти центральноазиатских странах составляло 46% от китайского производства, то в 2004 г. этот показатель снизился до 36%.
Рыночные и нерыночные преимущества, которыми располагают китайские сельскохозяйственные производители в сравнении с центральноазиатскими, способствуют тому, что относительная эффективность хлопкового комплекса (измеряемая через урожайность) в регионе резко снизилась относительно китайских показателей и продолжает оставаться на абсолютно низком уровне. В конечном счете это ведет к снижению эффективности главной сельскохозяйственной отрасли Центральной Азии и ставит под вопрос сам факт ее существования, во всяком случае в нынешних масштабах.
В 2000 г. стоимость товаров, «не замеченных» центральноазиатской статистикой, составила около US$800 млн., а в 2004 г. этот разрыв по предварительным данным увеличился до US$2,5 миллиарда.
При анализе причин известных андижанских событий в Узбекистане мало внимания обращается на то обстоятельство, что они прямо связаны с одним из крупнейших открытых рынков в Центральной Азии – базаром Кара-Суу, или Корасав, расположенным на стыке кыргызской и узбекской границы. Оценки нерегистрируемого торгового оборота только на этом базаре колеблются в широких пределах от нескольких десятков до 100 миллионов долларов.
Осознав полную бесперспективность продолжения политики импортозамещения в ситуации бесконтрольного хождения огромных, относительно скромных размеров национальной экономики и особенно промышленных отраслей, производящих потребительские товары, торговых и денежных потоков, узбекские власти все последние годы пытались поставить эти потоки под контроль. Именно этим объясняются последние попытки ужесточения валютного и торгового режима. В принципе, это стандартные меры экономической политики, которые все транзитные страны начали претворять в жизнь после завершения периода «первоначального накопления». Другое дело, что в условиях Узбекистана такие меры заметно ухудшают материальное положение значительной части бедного и беднейшего населения, а также лишают работы десятки, если не сотни, тысяч человек. Не исключено, что попытки узбекских властей поставить под контроль масштабные потоки неорганизованной торговли стали одной из причин андижанских событий. Если учесть, что в Центральной Азии наркотрафик развивается параллельно торговым маршрутам, то предложенная гипотеза представляется еще более вероятной.

***

Итоги
Экономическое сотрудничество КНР с государствами Центральной Азии полностью подчинено задачам развития китайской экономики. Массированный товарный экспорт китайской продукции на центральноазиатские рынки через Синьцзян призван хотя бы частично компенсировать те огромные затраты, которые КНР несет и планирует нести и впредь по ускоренному развитию своих Западных регионов. Энергетическая политика КНР также направлена на то, чтобы подключить центральноазиатские углеводородные ресурсы к обслуживанию своих среднесрочных нужд.
Нарастающая экономическая активность КНР вблизи центральноазиатских границ порождает дополнительный спрос, который в возрастающих объемах закрывают сырьевые евразийские экспортеры. Экспорт сырья и металлов в КНР стал одним из факторов бурного экономического роста в Казахстане. Растущий внутренний спрос в КНР закрепляет превращение Центральной Азии в сырьевой придаток уже не только европейской, но и китайской экономики. Парадоксально, однако, что параллельно успехи китайской экономики объективно работают против всех центральноазиатских (как и многих развивающихся) экономик в сфере обрабатывающей промышленности и до некоторой степени сельского хозяйства.
С другой стороны, Центральная Азия сталкивается с конкуренцией другого нерыночного порядка. Не связанный либеральной идеологией Китай широко использует в своей экономической политике подходы и рычаги из арсенала командно-административной экономики. Само стремительное развитие Синьцзяна в значительной степени зиждется на нерыночном базисе. Следовательно, центральноазиатские экономики конкурируют с двуликим Янусом, поворачивающимся то рыночной, то административной стороной и эффективно сужающим возможности соседей к развитию вне сырьевого сектора.
Согласно демографическому прогнозу ООН в предстоящие двадцать пять лет население Центральной Азии будет продолжать увеличиваться довольно высокими темпами и к 2030 г. превысит 73 млн. человек. Если исключить Казахстан, население которого стабилизировалось, совокупное население четырех стран региона приблизится к 60 млн. человек. Для Кыргызстана теоретически можно представить вариант окончательного превращения в транзитное торговое государство-реэкспортер. Правда, только в том случае, если соседи по региону и Россия будут и далее пассивно наблюдать за экспансией товаров китайского происхождения через кыргызскую территорию, а Россия и до некоторой степени Казахстан будут продолжать аккумулировать массовую трудовую миграцию из этой страны. Но в отношении шестимиллионного Таджикистана и особенно почти тридцатимиллионного Узбекистана вариант трансформации в транзитные торговые государства представляется маловероятным. Переживающий нефтяной бум Казахстан может некоторое время не обращать внимания на проблемы диверсификации экономической структуры вне сырьевого сектора. Однако, учитывая, что в нефтедобывающей промышленности и металлургии занято всего около 200 тысяч человек или менее 3% совокупной рабочей силы, проблема занятости остро актуальна и для этой страны. Очевидно, что сохранение нынешнего порядка вещей обрекает регион на перманентную нестабильность.

• 76
• 71