«C5+1» в Алматы и Ташкенте

Бессменный ректор национальной консерватории Жания Аубакирова покинула ее, так и не отреагировав на обвинения своего проректора Ботагоз Копбаевой. В интервью exclusive.kz знаменитая пианистка дала понять: они настолько абсурдны, что она сочла ниже своего достоинства на них реагировать.

Почему вы молчали все эти месяцы? Если со стороны вашего оппонента Ботагоз Копбаевой была масса обвинений, постов, интервью, заявлений, то вы очень скупо отреагировали коротким сообщением у себя на странице о том, что идет расследование и нужно дождаться его результатов.

Нет, я пыталась ответить, но, главным образом, для того, чтобы коллеги, знакомые, друзья не получили шока от такого потока дезинформации. Я, конечно, никогда в жизни с таким не встречалась. Знаете, когда правда смешивается с ложью, это производит особенный эффект. Если бы я не знала, какая ситуация на самом деле,  и читала бы со стороны, я бы тоже подумала: надо же,  что творится! Наверное, прошлый опыт Ботагоз в гос.органах и ее работа в милиции, в Мин.экономики, когда она считала своим долгом всех и во всем обвинять, взрастил в ней такого рода «специалиста». Ну и, как мне многие говорили, в ее выпадах проявилось «классовое чувство», что вместе с завистью, ревностью нередки по отношению к известным людям…

На своем примере я убедилась в том, как  можно  прекрасно манипулировать общественным мнением.  Бессмысленно было публично опровергать все ее обвинения. В какой-то момент даже появился интерес: когда остановится? И все время было даже ее жаль. Я могу только догадываться, как долго и часто человека унижали, если он полон такой злобы и  пытается реализоваться за счет унижения других…

—  Но ведь она ударила по самому больному – по вашей репутации.  Если все это неправда, почему вы не подали на нее в суд? Ведь ваше молчание подразумевает, что вы согласны с обвинениями в свой адрес.

Я пережила за последние месяцы много сложных минут. Вы прекрасно знаете, как быстро распространяется клевета, подключая к обсуждению людей, далеких от понимания сути проблемы. Но отвечать требуется по существу, с точными фактами, с разбором всех деталей. Этой проблемой гос.органы занимаются уже с прошлого года и продолжают до сих пор.

Для любого нормального человека  репутация — это очень  важная ценность. Моя репутация известна многим в стране и мире, и испортить ее довольно сложно, как бы этого не хотелось некоторым. За всю мою жизнь никто и никогда  не оказывал на меня никакого давления, не было зависимости  от вышестоящего  начальства.  Наоборот, все эти годы, несмотря на объективные сложности в любой административной работе, я получала поддержку как от государства, так и со стороны спонсоров и меценатов именно из-за своей репутации.  За эти годы я выросла не только как творческая личность, но и  как управленец- , которому удавалось решать самые сложные и интересные задачи.

Очень большой соблазн подать в суд. Честно говоря, мы не разбирались в деятельности коллеги,  пока она не стала писать. Самое интересное, что пришедшие по ее же письмам проверки выявили нарушения не столько прежних лет, сколько те, которые допустила она сама за такой короткий период.

 На сегодняшний день, уже  к ее непосредственной деятельности возникло много вопросов от строительных компаний, от  профессиональных консультантов, которые были приглашены  мною в этот сложный период, а теперь уже и  от нового руководства консерватории. Все сейчас готовят и подают иски в суд на неправомерность ее действий. Я не хотела бы уподобляться своей бывшей подчиненной, чтобы начать описывать все ее нарушения — такое впечатление, что она,  пытаясь скрыть собственные проблемы, решила поднять шум вокруг моего имени. Более месяца этот человек ощущал себя героем,  сообщая о выдуманных обстоятельствах и событиях, прекрасно зная реальную ситуацию и при этом сознательно вводя общественность в заблуждение!

— Какие уроки извлекли? Никому не доверять?

— Доверять все равно буду. Как без этого жить? Другое дело, буду опасаться связываться с финансами,  после того, как имела  ответственность за деятельность большого учреждения, за строительство, ремонт, госзакупки, а также горшки, щетки…. Понятно, что в идеале я должна быть специалистом универсальным: профессиональным деятелем культуры и, одновременно, финансистом, аудитором, следить и проверять, подозревать. Но так не случилось. Я не единственная среди деятелей культуры, которые  живут  совсем в ином мире. Вообще, те ценности, которые держат нас на этом свете, никак не совместимы с тем, что связано с обманом, нечистой совестью, двойными стандартами. Но конечно, если все по-настоящему. Мои коллеги, ученики,  талантливые студенты консерватории многих поколений знают, что я имею ввиду…

— Почему вы не организовали, как это часто происходит, массовый сбор подписей членов коллектива, студентов в свою поддержку?…

— Мне такое даже в голову никогда бы не пришло. Есть вопросы чести, убеждений, приличий. Мое природное чувство никогда бы этого  не позволило. Более того, когда вся эта травля началась, я несколько раз встретилась с нашим коллективом, администрацией и просила не реагировать, не вступать в перепалки, не возмущаться.  Если я к чему-то и  могла  принуждать коллег, то это  только к качественной творческой работе. Я требовательна, халтуру не переношу. Мне никто в консерватории ничем не обязан, и я не обязана никому  чем-то личным.  Всегда во главу  угла ставила профессионализм. Для меня, в сущности, никогда не было важно  удержаться на должности. Никогда никто меня не ставил в зависимое положение от этого, и я не могла представить войну против себя. Никогда не требовала привилегий от государства; мне было достаточно признания в стране и мире. 

— Если придерживаться конспирологических версий, то есть версия о негласной политике дискредитации или даже уничтожении национальных символов. В то же время, даже в Советском союзе понимали – их трогать нельзя.  Это плохой тон.-  К сожалению, мы стали свидетелями обратного процесса. В Казахстане и так дефицит имен, которыми мы можем гордиться. Или все гораздо прозаичнее – человечество всегда радо порочности себе подобных? 

— Люди всегда бессознательно   радуются, узнав о  чужих пороках. Это цепляет. А когда все хорошо – людям неинтересно. Ни влиятельный Ватикан, ни кумир миллионов Майкл Джексон  или другие мировые звезды — не были защищены от обвинений. Это также издержки демократии, проявления информационных войн. Это особенность нашего времени — в желании опустить все на свой уровень, а не подняться выше. К нам, открывшимся миру, наряду с прогрессивным, хлынула его грязь, пороки. Это, к сожалению, новая реальность. У нас  гражданская позиция чаще всего  негативна. Это говорит о состоянии здоровья части общества, которое тормозит его движение  вперед. Но в любом процессе есть своих плюсы и минусы. Я, по большому счету,  была счастлива работать в нашей стране, всегда заражала своих зарубежных партнеров  восхищением Казахстаном, его людьми, процессами в культуре, которые у нас происходят.

Одна из гримас рынка — все поставить на количество просмотров, количество проданных билетов… Но количественность и измеряемость, стоимость, массовость, коммерциализация на западе уравновешена созданием профессиональной инфраструктуры. С другой стороны, это сильно ослабило роль культуры с точки зрения воздействия на общество. Искусство пошло за массами, стали восприниматься только самые доступные, даже примитивные его формы. В СССР, а теперь и у нас произошло еще большее преступление – культура вступила в союз с властью…

— На самом деле, взаимодействие культуры и власти было всегда. Другое дело-какие цели, задачи. Проблема глобальная, можно дискутировать долго — тема отдельного разговора.

Любопытно другое — в советское время, например, народное искусство было как бы «нелегитимным». Сами народники считали свое искусство  полулюбительским;  мечтали отдать своих детей на скрипку, фортепиано, а не на домбру. Только со временем стали понимать, что  народная музыка так же сложна, как классическая. Другое дело, что мы еще не научились ее  достойно подавать. И для того, чтобы казахскую музыку по-настоящему воспринимать, нужен серьезный уровень образования и общего культурного развития. Вот такой парадокс. А, вообще, секрет нашей независимости от идеологических догм в том, что музыкальное искусство достаточно абстрактно. Музыка всегда менее подвержена политизации, чем кино, театр, литература. Музыка вне идеологии, вне контекста. И в этом смысле нам намного проще.

Классическая музыка – это своего рода тест для страны войти в цивилизованный мир.  Наследие мировой культуры создано из лучших образцов национальных культур. Поэтому это цветок, который нужно лелеять. Наш культурный слой долгие годы срезался, поэтому его восстановление —  длительный и сложный процесс.

— Вы привыкли к статусу, быть обласканной, быть в обойме, в привилегированной касте. Я часто видела, как люди с честью выдерживали испытания сложностями, нищетой, а вот власть и влияние ломали их…  Не страшно выпасть из обоймы?

— Может быть я самонадеянна, но статус, положение — это не те критерии успеха, которые существуют для меня и по которым я формирую свое отношение к человеку.  Я иногда  видела, как люди теряли должность и сразу становились вполне нормальными. И наоборот. Это, по-моему, признаки  слабости личности. Это убеждение мне помогает и сейчас. Я не потеряла  друзей, а наоборот,  приобретаю еще больше. Думаю, что ко мне  всегда относились как к личности, а не как  обладателю статуса и должности.

 Как я уже уточняла, у музыкантов, которые соприкасаются с высокими материями, совсем другие стандарты жизни. Для нас всегда крайне важно наше  внутреннее, творческое состояние. В эти месяцы больше,  чем когда-либо, ко мне обращается очень много знакомых и совсем не знакомых людей, от которых совсем не ожидаешь такого внимания. Конечно,  консерватория шокирована-ведь это удар не только по мне, но и  по всей линейке классического и народного музыкального искусства. Я — мама 20 поколений музыкантов; все составы оркестров, театров, учебные заведений — мои  ученики, и это   также для них больно. Так много студентов, бывших, нынешних,  моих коллег, пишут и говорят  глубокие и  трогательные слова.

— Насколько вы чувствуете себя уверенно материально?

Вы имеете ввиду, не останусь ли я без работы? Я буду продолжать играть концерты, реализовывать творческие, образовательные проекты. Для меня деньги никогда не имели значения сами по себе.  Для меня лично, действительно,  очень мало нужно. Для меня как пианистки нужно чуть больше – рояль, зал, публика. Как для деятеля  культуры – это бесконечные потребности, всегда всего  мало. Но кроме меня самой никто эти рамки не устанавливает. Сколько чувствую, что надо, столько и делаю. Я, в сущности, никогда  не делала в консерватории чего-то по принуждению ( имею ввиду наши знаменитые проекты); почти всегда  это была собственная инициатива, либо вдохновение примерами  прекрасного  мирового  опыта.

— Чем вы сейчас занимаетесь? Какие планы? Есть силы смотреть на будущее с оптимизмом?

Может, кто-то и ожидает, что я в депрессии и должна ощущать какую-то несправедливость.  Но, как ни странно, тот способ, которым меня оторвали от консерватории, оказался результативным, чтобы быстрее отойти от разных мыслей, переживаний, учитывая тот объем страсти, энергии, усилий, которые я отдала консерватории  за эти более чем  20 лет. Меня успокаивает то, что за эти годы выросла целая армия музыкантов высокого уровня, появилось много единомышленников и в стране, и за рубежом, консерватория стала признаваема в мире как вуз, открытый к инновациям, к сотрудничеству, к нам стало престижным приезжать, у нас появилась возможность выбирать наших партнеров. Я полна больших планов и еще большей решимости их исполнить. Я — «трудоголик», мне интересно создавать что-то новое,  необычное —  мне никогда не хотелось делать того, что уже было сделано однажды. Теперь у меня есть время подумать, чего же я хочу на самом деле.  Всегда  хочется поставить перед собой новую, более высокую планку. 

Продолжаю новые проекты, которые так или иначе связаны с казахской традиционной музыкой. Я хочу открывать  ее для мира, хочу, чтобы она звучала со  всей своей мощью и глубиной. Речь идет  о проекте «Антология казахской музыки»  при поддержке Фонда социальных проектов Samruk Kazyna Trust. Сегодняшние достижения казахской традиционной музыки – это казахский оркестр, это отдельные солисты, коллективы, которые образовались в период независимости и внесли большой вклад в увеличение репертуара и значения в целом казахской традиционной музыки. Но всему этому нужно придать совершенно новое видение, отношение, подачу. Это очень увлекательный процесс.

Еще один долгосрочный проект мы планируем реализовать в рамках празднования 20-летия Астаны. Он также касается казахской музыки. Это великие казахские  мелодии, которые у нас с детства в крови, которые мы все знаем наизусть и потенциал которых до конца не использован. Эти мелодии давно заслуживают того, чтобы стать достоянием мира, чтобы их переложили для симфонических оркестров, масштабных музыкальных коллективов. Мы хотим создать самостоятельные произведения, которые мощно зазвучат   в исполнении оркестров и хоров, конечно же, солистов. Это очень сложно, но важно сделать. Приятно, что к проекту подключились Ренат Гайсин, Сатжан Шаменов, Канат Омаров, Данияр Бержапраков, певцы Молданазар, Сакен Майгазиев и многие другие яркие таланты.

Также нас ожидает конкурс  исполнителей на духовых инструментах. Это проект Фонда Батырхана Шукенова при поддержке Благотворительного фонда Болата Утемуратова. К нему уже есть очень большой интерес, тем более что уровень наших музыкантов растет год от года.

И, наконец, я заканчиваю книгу о культуре, о фортепианном искусстве, в которой осмысливаю свою работу не столько как ректора, как деятеля культуры.  Готовятся к выпуску диски с видеоверсиями сольных концертов в Вене и Люксембурге. Осенью предстоит серия концертов в Азии и Европе — хочу поиграть великую музыку в ансамбле европейскими музыкантами. Меня поддерживают в этом Корпоративный фонд «ERG Көмек», Фонд социальных проектов Samruk Kazyna Trust и другие спонсоры.

— Недоброжелатели считают, что вы сделали себе имя на консерватории и теперь его эксплуатируете… 

Скорее, наоборот – мне предложили возглавить консерваторию потому, что у меня уже было имя. С другой стороны, это была огромная ответственность, возложенная на меня Президентом страны.

Было четкое понимание, что я должна что-то сделать для своей отрасли, должна вернуть долг стране за хорошее  образование, за свой успех и признание. С другой стороны, я понимала, что это создает сложности  моей карьере пианистки. Быть ректором  и одновременно заниматься собственной карьерой намного сложнее.  Мне намного проще было самой сыграть с известными западными  оркестрами, чем организовать концерт студенческого оркестра консерватории за рубежом. Это и поиск средств, и доведение студентов до такого  профессионального уровня, чтобы они могли достойно выступать  на лучших сценах мира. Но именно это дало мне осознание, как важна моя деятельность.

Первые годы я невероятно напрягалась, чтобы консерватория могла хотя бы просто выжить; здание разваливалось, инструменты безнадежно устарели, педагоги были деморализованы, денег не было  даже на выплату  зарплат.  Эти тяжелые годы с 1997 по 2004-ый я провела, обивая пороги министерств, парламента, чтобы доказать необходимость не то что  финансирования, а существования консерватории в  принципе. Постепенно, с годами я почти свыклась с этой постоянной для меня процедурой поиска средств, убедив себя в том, что просто  исполняю свой долг перед культурой. В те годы я написала 1400 писем в разные инстанции и помню реплику  Крымбека Кошербаева,  министра образования тех лет: «Жания, ты что думаешь, твое дело писать письма, а наше дело выполнять все это?»  Честно говоря,  я так и думала. И сейчас так думаю.

Потом, когда настали «тучные годы», консерватория пережила  пусть и короткий, но золотой век. Мы реализовали огромное количество проектов, поднявших дух и студентов,  и педагогов; консерватория становилась все более респектабельной, известной в обществе, востребованной. Потом, с  2013 года стало опять все усложняться. Поэтому, можно сказать, что консерватория стала базой для моего становления  как менеджера, администратора. Но, с другой стороны, возможно, если бы я была менее активной, менее смелой, даже авантюрной, ничего бы не получилось. Многие вещи я делала впервые. Например, создание Радио «Классика». Когда у нас появилась такая идея, мне все твердили – это невозможно, нет прецедентов в стране. Не может быть  сотрудничества  медиахолдинга и учебного заведения. Или, например,  организация экспериментальной школы  искусств при консерватории, которая воспитывает любителей искусств, то  есть людей, которые могут получить различные навыки в области театра, музыки, танца, пения. Или наш уникальный масштаб международного сотрудничества. Я знаю, что ни одна консерватория в мире не может себе позволить ежегодно вывозить 100-200 человек на концерты в самые знаменитые залы мира. Никогда такого не было и в истории нашей консерватории.  Или моя авторская школа, выпускники которой уже почти четверть века могут  продолжать обучение как в стране, так и  во многих мировых университетах, по всем возможным специальностям, в том числе и музыкальным. Многие из них продолжают успешно работать не только в Казахстане, но и в других странах.

— Боюсь, что у консерватории уже не будет такой возможности. Боюсь, что это была сила вашего личного бренда…

Не столько имени, сколько… Есть много  более известных музыкантов, но они никогда не согласились бы стать руководителями  консерватории. Это очень мучительный и неблагодарный труд. Есть более простой способ поддерживать культурный процесс – открывать фонды, вести какое-нибудь свое направление… Но я нашла выход в том, чтобы быть не просто ректором, а деятелем культуры. Я научилась убеждать, находить единомышленников как в правительственных кругах, так и в среде бизнес-элиты. И меня это вдохновляло. Я с огромным удовольствием наблюдаю тот процесс преображения, который проходят студенты, приобщаясь к миру высокого искусства. Столько счастливых моментов пережито вместе с коллективом, студентами, когда мы делали невероятно успешные концерты в стране и за ее пределами  — с этим ничто не сравнится. Даже соблазн акцентироваться на личном творческом счастье.

И все-таки, уверены ли вы, что сможете в таких же масштабах и на таком же высоком уровне реализовывать свои проекты? Может ли вообще высокая культура жить без господдержки?

Мой жизненный и профессиональный опыт позволяет надеяться, что все будет продолжаться и даже может быть более интересно и точечно. Если для этого потребуется дополнительные средства, то я найду поддержку. В стране много различных организаций, фондов, спонсоров, готовых поддерживать проекты в культуре, и моя позиция как опытного эксперта в искусстве — вне конкуренции. Лишь бы желание было, и оно у меня есть.

— А если вдруг вам предложат вернуться, вы согласитесь?

Ну что Вы!  Все, что произошло — к лучшему! И издержки, с которыми это произошло, это мне знак. Пусть другие теперь возьмут эстафету.  Последние годы  во всем мире, и у нас в стране сложилась довольно трудная ситуация в образовании, когда ты все время должен защищать свою сферу для того,  чтобы ее признали  нужной, эффективной,  конкурентоспособной. Все годы, которые я управляла консерваторией, если и не было прямых выпадов, но  чувствовалось в воздухе это ощущение  нестабильности. К тому же, мы находились в процессе постоянной трансформации, а это процесс,  хотя и полезный, но уж очень утомительный.

Свою жизнь я часто откладывала на потом и иногда с грустью наблюдала, какой яркой и насыщенной жизнью живут мои некоторые казахстанские и зарубежные коллеги, друзья. Приходилось отклонять многие предложения просто потому, что не хватало времени, нужно было проходить бесконечные аттестации, аккредитации… 

—  Говорят, невозможно быть играющим тренером, невозможно быть музыкантом и руководителем. Чем-то нужно жертвовать, что-то уходит…

Очевидно, что свое творчество я жертвовала административной работе. Но, если  честно,  то  научилась к административной работе относиться как к творчеству. Возможно, это удалось потому, что мы все как одна большая творческая семья. Мы все друг друга знаем, учились в одних и тех же школах, т.е., мы очень закрытая и специфическая сфера. Поэтому я никогда не чувствовала себя  ректором. Мой творческий авторитет был более эффективным, чем  административный. Музыкантам, как и в целом творческим людям,  свойственно подчинение только одного рода — творческое. И все эти годы у меня практически не было проблем с коллективом.  Все понимали, что мои слова подкреплены творческим началом — в этом смысле я была счастливым руководителем. Административный аспект казался нам формальной необходимостью;  все было подчинено тому, чтобы мы могли творить. У нас, как у национального вуза, была большая государственная поддержка. Было много возможностей, чтобы  добиваться качества,  создавать мотивацию для студентов. Все-таки выбрать музыкальную профессию и остаться в ней —  на сегодняшний день это доблесть. Мы очень много усилий прилагаем, чтобы удержать наших студентов в этой профессии. Это трудный выбор для них, требующий больших усилий и не приносящий существенного  дохода. Некоторые наши студенты были вынуждены уйти в другие сферы, получать второе образование. Но их немного, а многие опять возвратились в музыку. Потому что если музыка по-настоящему внутри, то она уже так просто не отпустит…

— Однажды вы сказали: странно, в таком  постоянном стрессе, нет времени заниматься,  а руки  лучше стали…

Да, это правда. И я тоже не понимаю, почему. Но мне кажется это не то, что руки лучше стали. Это состояние мозгов улучшилось. А мозги лучше стали, ежедневно воспринимая объем и напряжение жизни не только через искусство, но и через саму настоящую  жизнь.. Та величина и гамма  эмоций, которые я испытала будучи ректором, не могли не отразиться на том, как я играю.  Ректорская работа дала такую богатую пищу для размышлений, понимания отношений между людьми, характерами. Это очень интересно. И это повлияло на руки. Руки у меня от природы хорошие, но они сами по себе ничего не сделают. Руки выражают то, что передает им душа. Это знание жизни, большая глубина и разнообразие духовных и душевных переживаний, философских, мистических в том числе. Потому что искусство без мистики не существует. Ты точно знаешь, что это случилось, только не можешь объяснить почему. Я давно понимаю, что есть высшие силы, энергии, мы – только посредники…

• 80
• 86