Александр Корсантия: «Талантливые люди не должны покидать свою родину»

Собеседник ректора Государственной консерватории им. Курмангазы Жании Аубакировой в рамках проекта «Культурная мозаика» лауреат международных конкурсов, член жюри 8 международного конкурса пианистов Александр Корсантия.

— Вы уехали в Америку в 90-ые годы. Удается ли поддерживать связь с родной Грузией?

— Период с 1992 по 1994 оказался самым сложным. Это были первые годы свободы, а первые годы свободы никогда не даются легко. У меня два дома: в  Грузии, где живут мои родители и где я родился, и в  Америке, где я живу. Так бывает. Я люблю Америку в том числе и за то, что родину она не заменит и не претендует на это. Я живу в Бостоне, потому что там находятся консерватория Новой Англии, где я преподаю.  

— Это известный образовательный центр. Как известность влияет на то, как развивается консерватория New England?

— Посещаемость концертов в Бостоне замечательная. Как в хорошие старые времена. Там видно и слышно, что люди действительно увлечены и что им интересно.  До Бостона мы  жили в Ванкувере. Там прекрасная консерватория при университете Британской Колумбии, было прекрасное профессорское место, ученики и мы никуда не хотели уезжать. Просто потом поступил звонок из New England с приглашением. Мы стали думать. Нашему сыну было 14. И мы хотели, чтобы свой период взросления он провел в таком месте, как Бостон. Это был большой фактор.

— Как вы взаимодействуете сейчас с Грузией?

— Один из важнейших для меня вопросов это — отток талантов из Грузии и, к сожалению, зачастую необратимый. Я мечтаю о том, что были бы выдуманы и осуществлены какие-то системы для удержания граждан Грузии. Мы должны что-то сделать, чтобы таланты не покидали свою родину.  Я считаю, что это более важно, чем сельское хозяйство или другие жизненно важные элементы.

— Чем экономика?

—  Увы, но положение культуры зависит от развития экономики. Что может делать министерство культуры в отрыве от министерства финансов?

И никогда не бывает, что культуре достаточно выделяется средств. Все мы живем в недофинансировании. Это наша природа. И от этого тоже зависит процент уезжающих. У нас,  например, не так много уезжает музыкантов. Но если уезжают, то остаются. А другие специальности уезжают и возвращаются, даже если они там востребованы. Удивительно. Видимо, есть какие-то мотивы. И не столько и только патриотические. Например, в Корею очень многие уехавшие возвращаются обратно. И дело не только в зарплатах. Это зависит от многих факторов. Нужно создать инфраструктуру интереса к культуре.

— Как я понимаю, Вас это очень волнует и Вы предпринимаете какие-то личные усилия, чтобы решить эту проблему?  

— Я просто сам очень часто приезжаю в Грузию. В течении шести лет я был директором фестиваля в Грузии и сейчас продолжаю быть советником этого фестиваля. Пытаюсь преподавать и, если время позволяет, быть жюри на конкурсах.  Много  общаюсь с коллегами, потому что сейчас многое зависит от личных контактов и понимания друг друга.

— Расскажите, пожалуйста, к какой школе вы себя причисляете?

— Безусловно, к русской школе и это именно игумновская ветвь, потому что мой педагог воспитал новую молодежь и был в состоянии оказывать  моральное воздействие.  Я очень благодарен судьбе за шанс у него учиться, поэтому в свое время решил остаться в Тбилиси в его классе. Я уверен, что я многое потерял, когда не поехал учиться в Москву, но также я многое обрел.

— Мир сейчас так глобализовался, и музыканты не исключение. Понятие «русская школа» распространилось очень сильно. Что такое фортепиано и мировой процесс в общих чертах?

— Внутри русской школы есть несколько разных течений и, помимо них, есть и  другие школы. И я наблюдаю процесс их объединения. Иногда хаотичный. Но не люблю делать выводы, потому не верю в ярлыки.

— Что такое современный пианист, музыкант? Что он хочет, о чем он думает? Как он развивается?

— Мы должны построить как можно лучше подробный параллельный мир. Этот процесс обязателен. Потом этот мир меняется. Каждое произведение несет ворота, которые мы должны открыть. И в эти ворота мы должны втягивать  в наших зрителей.

— Вы можете утверждать, что в этом мире вы испытываете большее количество и качество эмоций? Состояния, которые не встречается в обычной жизни?

— В этом я путаюсь. Не вижу грани. Как хорошо жить одной ногой в одном мире, а другой – в другом.

— Я помню, как в Штатах поняла, какая у музыкантов маленькая разница между полной обездоленностью и колоссальным успехом. Они рядом. Расскажите про ваши последние минуты перед выходом на сцену. Я до сих пор ужасно боюсь.

— Я тоже.  Все по-разному реагируют. Все мы разные. С самых начальных пор у нас в задней части мозжечка формируются разные процессы. У нас есть интересный процесс работы над собой. Потому что мы знаем, что на нас смотрят сотни глаз и слушают сотни ушей. В детстве я не хотел уходить со сцены. Мама меня буквально выдирала.

— Расскажите про интересные встречи, которые запали вам в сердце на всю жизнь.

— Это было года три-четыре назад. В рамках фестивалях мы поехали в деревню. Зашли в церковь, а я совершенно не религиозный человек. И вдруг я почувствовал отсутствие эго. Это был молодой человек. Это было самая яркая встреча в моей жизни.

— Что такое отсутствие эго?

— Не знаю. Но я верю, что есть вещи, которые мы никогда не постигнем.  Бацилла музыки есть и она очень мощная. Она проникает всюду. Хочется, чтобы она была везде. Будем всю жизнь ее распространять.

• 85
• 75