Верховный суд: Челах будет сидеть до конца дней

В пятницу, 25 января, в 19.00 в алматинском книжном магазине «Меломан Grand» (угол Гоголя и Панфилова) состоится презентация новой книги известного казахстанского журналиста Вадима Борейко «Народные инородные».

Портал Exclusive.kz публикует некоторые главы из книги. Уже вышли интервью с галеристом Маратом Гельманом и с поэтом Игорем Губерманом. Сегодня – беседа с русским поэтом Андреем Орловым, более известным как Орлуша.

И это всё о нём

Андрей Анатольевич Орлов, известный как Орлуша, родился 2 ноября 1957 года в Березниках, но рекомендуется выходцем из Челябинска: в этот город семья будущего поэта переехала в его раннем детстве. Дальше предоставлю слово герою: краткую биографическую справку для интервью газете «Время» он написал сам:

«Андрей Орлов. Большой поэт, мужчина, знает интернет, в далеком прошлом: журналист, бродяга, хиппи, аферист, был бизнесменом и магнатом, лет 8 был вообще женатым, политтехнолог, Казанова, теперь ни-ни (влюбился снова), родился где-то на Урале, с тех пор – загадочно брутален, не терпит: соки, спорт, ирис, любитель виски и актрис, не выстроил себе хоромы, редактор преданный «Литпрома», не любит бренды и понты, живет порою в Алматы, несёт покорно славы бремя, из всех газет читает «Время».

Детям до 18

Орлов в миру совсем не тот монструозный лирический герой, который, кроме мата, слова доброго не скажет: вполне себе культурный интересный собеседник.

Да и профессиональная его ориентация весьма обманчива. Андрей прославился сначала в Сети – как поэт orlusha, а в офлайне стал знаменит главным образом благодаря стихотворению о том, как ему не удалось демографировать Ксению Собчак (оно разошлось в рингтонах – 3 миллиона скачиваний на мобильники!), и гимну нон-конформистов «Зае#ало!» В 2009 году у него вышла первая книжка «Стихи и рингтоны», снабжённая лейблом: «содержит ненормативную лексику, продажа детям до 18 лет категорически запрещена». Она была доступна и в Алма-Ате.

Между тем, мало кто у нас знает, что он профессиональный журналист, рекламщик и политтехнолог. Работал — кстати, по просьбе Бориса Березовского, когда тот был еще «вхож в коридоры», — над созданием по заказу Кремля межрегионального движения «Единство», ставшего затем партией власти «Единая Россия». А когда сам Березовский баллотировался в Госдуму от Карачаево-Черкесии, Орлов придумал гениальный пиар-ход: предвыборные лозунги перевели с помощью народных поэтов на языки десятка национальностей, населявших республику, чего прежде не было никогда, и «Берёза» победил, по словам Андрея, без особого административного ресурса.

Наш разговор не о поэзии, а о Казахстане, куда в конце нулевых годов Орлуша повадился по одному ему известным делам.

…Ранней весной 2009-го мы поехали с Андреем на Чарын. Искушённый аризонским Гранд-Каньоном, он, тем не менее, со сдержанным любопытством оглядывался вокруг. И вдруг показал на ровный отвесный борт каньона: «А вот здесь хорошо бы вырезать барельеф вашего Назарбаева – наподобие гранитных американских президентов в Mount Rushmore. Всё дешевле будет, чем из бронзы отливать». Я был вынужден строго ему заметить, что наш президент – человек скромный, ничего такого себе не позволяет и даже отказался в 2008 году переименовать Астану в Нурсултан, как верноподданно предлагал депутат мажилиса Сат Токпакабаев. (Поправка из будущего: тогда ещё не открылся дендропарк Первого Президента с монументально-скульптурной композицией, а центральная улица южной столицы носила имя Фурманова. – В. Б.)

Красота казашек – стимул приезжать в Алма-Ату

— Андрей, ты в этом году в Казахстане времени проводишь больше, чем в Москве. Не только же ради концертов, наверное. Ты к нам пришел навеки поселиться? – спросил я уже во время другой встречи, на Чимбулаке.

— Есть поговорка, которую мы бездумно повторяем и в которую я никогда не верил: «Никогда не возвращайтесь туда, где вам было хорошо». Я считаю, что возвращаться — надо. Иначе любимых девушек и хороших знакомых мы во второй раз не увидим. Мне в Казахстане – нравится. Поэтому я ищу поводы, чтобы сюда время от времени приезжать.

— Что именно нравится?

— Мне после московской суеты здесь спокойнее: меньше ненужных деловых контактов, звонков… И я себе несколько часов в день освобождаю за счет отсутствия разговоров: ты где? как сам? и как дела?

— Оптимизация общения…

— Я за последнее время был в Одессе и в Алма-Ате. Мне оба этих города нравятся, потому что в них живут люди со спокойными лицами, в отличие от Москвы. Здесь можно сесть в кафе и заговорить с человеком. А в Москве невозможно познакомиться вот так просто – должна быть ситуация представления, потому что Москва – бизнес-центр огромный. Это надоедает, мне там не хватает коммунальности.

— Ты мне рассказывал, что даже митинг оппозиции посетил здесь.

— Ходил к приятелю в гости, а там митинг рядом — я и зашёл. Увидел человек двести. Хотя потом по газетам показалось, что гораздо больше. Это напомнило мне провалившиеся концерты Донны Саммер в Кремлёвском дворце, когда билеты не распроданы, зал полупустой и зрителей просят: пересаживайтесь вперед, а то у нас картинка для телевидения плохая.

— В Москве, поди, и такого теперь не увидишь. Мне говорили, что недовольных ещё в подъездах винтят.

— Там тоже собираются обманутые дольщики и выселяемые люди. Просто, если они протестуют против мэрии и акима Москвы Лужкова (смеётся), никто это не пытается связать с политикой и «бандой Путина». А что касается разгоняемых «маршей несогласных», то это оппозиция чисто политическая, хотя и очень неумелая. Даже если я и готов принципиально поддержать некоторые их действия, но всё равно не пойду на этот марш, потому что это акция нескольких щенковатых радикалов лимоновских и попытка показать силу американского стипендиата Каспарова, бывшего главы правительства Касьянова и того же Лимонова. А это люди, которые ничего и предложить-то не могут толком. Оппозиция может быть силой, только если она имеет внятную позицию.

(Поправка из будущего: напомню, разговор состоялся в 2009-м, до «болотных» демонстраций в Москве и «навальных» по всей России; а в Казахстане последним крупным протестным всплеском были «земельные» митинги 2016 года. – В. Б.).

Казахстан – супердержава завтрашнего дня

— Ты же и по делам сюда ездишь?

— Если бы я маме своей мог объяснить, что у меня за дела… Есть один совместный с Казахстаном кинопроект на стадии предпланирования. А вообще у меня большой интерес к реальному выправлению межкультурных связей между двумя республиками бывшего Союза.

— С этой цифры поподробнее.

— Между Казахстаном и Россией вражды нет, но есть ситуация увядающей дружбы. Это как с бывшей женой – вроде всё нормально, но спать с ней уже не будешь. И когда в Москве начинаешь рассказывать, что был в Казахстане и там нравится, то понимаешь: для людей Узбекистан, Киргизия, Туркмения и Казахстан сливаются в одно, и они не могут оценить масштабов вашей страны. Я это называю «синдромом Чечни». По медийным ощущениям Чечня, с её войнами, президентами и армиями, занимает в сознании людей гораздо больше места, чем заслуживает размером своей территории и количеством населения. Если спросить, что больше: Чечня или Тюменская область? кто более значим: тюменский губернатор или Герой России Кадыров? – то, по медийным меркам, Рамзан – целый президент, а тот — вроде как начальник жэка. И вот эти перекосы в сознании, думаю, надо выправлять. Тут должна работать и официальная часть, и неофициальная – народная дипломатия.

— То есть отношения между нашими странами на человеческом уровне требуют реанимирования…

— На старой базе можно создать реально работающие механизмы культурного обмена, на основе которых могли бы сниматься фильмы, делаться выставки, книги. Самое главное – нам ведь для общения не нужно учить язык. А для меня лично мощным движущим фактором является физическая красота казахских женщин. Идешь по улице – смотришь на красоту. Мне это доставляет удовольствие.

— У тебя были любопытные соображения относительно странового брендинга Казахстана.

— Вспомним фильм «Борат» и реакцию на него в Казахстане. Я знаю, что мог бы посоветовать на него реагировать по-другому. Я не говорю, что это кино надо было везде показывать. Можно запретить. Я не против запрета, если это оскорбляет. Хотя, с моей точки зрения, «Борат» больше оскорбляет евреев, чем казахов: на американских евреев и рассчитаны шутки Коэна. А казахи здесь попались…

— Под раздачу?

— Да, как в фильме «Хвост виляет собакой», где на телевидении устраивают виртуальный конфликт в Албании, который потом материализовался в Косово, албанской провинции Сербии. А про такие страны, как Албания, американцы говорят: «middle of nowhere», то есть «середина ничего», «жопа мира». У нас ведь совершенно спокойно воспринимают шутки про то, что в Непале все сделаны непальцем и непалкой, не подозревая, что это может быть оскорбительно для непальцев. Словом, если бы Казахстан в мире был более заметен медийно, Коэн не смог бы взять его в качестве примера: ему пришлось бы искать какую-то другую страну, которую люди не знают.

Казахстан, безусловно, недооценён в мире – из-за незнания о нём. И при этом я вижу, что это огромная супердержава…

— Именно «супер» и именно «держава»?

— А как ещё назвать государство с такой территорией и такими природными запасами? Может быть, это супердержава завтрашнего дня. Ясно, что в мировом контексте это не Норвегия должна быть. Не Люксембург. И не Бельгия, чьи писающие мальчики украшают здешние кафе. Когда в Брюсселе будет кафе «Алматы» и писающий казахский мальчик на пивном стакане – тогда, значит, что-то сработало.

— Так с чего начинать строить бренд страны?

— Бренд состоит из многих вещей. У многих государств есть слоганы: «Улыбайся, Малайзия!», например, или «Испания – страна нового солнца».

— Некая эмоциональная зацепка для туристов…

— Да. А здесь я вижу на билбордах только национальные символы: желтый и голубой цвета государственного флага, беркута, Золотого человека, какие-то цитаты – и у меня не возникает эмоционального отклика.

Есть один сайт, на котором жители 50 стран оценивают государства, где они хотели бы побывать, не будь у них проблем с деньгами. И оказывается, что нищая, в принципе, Индия находится на 1-2 месте: её часто показывают по телевизору, там много экзотики, а значит, есть интерес. А если Казахстан попадёт в эти опросы, то люди, никогда ничего не видевшие и не слышавшие о нём, кроме фильма «Борат», оставят вас на последних позициях. По праву. Потому что вы о себе не информировали. Потому что даже правильно сделанная фотография этого, например, места (беседа шла в кафе на Чимбулаке. – В. Б.) стоила бы гораздо меньше, чем одна опора гондольной трассы, и могла много рассказать о стране. Но для этого нужно посмотреть на это урочище не своим, привычным глазом, как в собственный холодильник, где ты знаешь, что у тебя там соль – в банке из-под кофе, на которой написано «чай».

— Нужны чужие глаза?

— Да, взгляд со стороны. Это всё равно как оценить прическу: что-то тебя плоховато постригли. Сам-то ты себя сзади даже в зеркале не видишь. Или: что-то ты пузо отрастил, позанимайся спортом немного – и будешь нравиться девкам. Но – мы привыкаем. Как на даче — к туалету во дворе. И не думаем о том, что за 300 долларов можно устроить его в доме. Мой приятель Олег Алямов, единственный из всего подмосковного дачного посёлка, сделал туалет и душ в доме. Это очень несложно оказалось. К нему все соседи ходили смотреть. Потом возвращались к себе и какали в деревянную дырку. Потому что привыкли — так было всегда. А изменить это стоит меньше, чем один раз накормить друзей шашлыком.

Если говорить о бренде, существуют международные подходы, международные агентства. Я думаю, что небольшая команда, состоящая из русских и казахов, могла бы предложить внятную программу по брендингу Казахстана, с хорошими лозунгами. Нужны лозунги не только стране, но и Чимбулаку, и Медео – адаптированные к другим языкам. Надо понимать, что слово «Чимбулак» может быть сложно выговорить иностранцу – ну и отрежь половину, назови, предположим «Chimby Snow». Никто же не знает полного названия города Лос-Анджелес, которое изначально было в семь раз длиннее, чем то, что от него осталось (Эль-Пуэбло-де Нуэстра Сеньора ла Рейна де лос Анджелес де Порсиункула. – В. Б.). Надо делать себя удобнее для общения. Я думаю, что попробую создать такую команду – именно из русских и казахов, потому что разницы между нами – ноль. Да и для меня психологически безразлично, где работать – в Москве или в Алма-Ате. Тем более что в Москве всё уже пересистематизировано и никуда не пролезешь, а здесь – новая территория приложения моих мозгов.

— Ну, раскрутим мы Казахстан, и иностранцы сюда потянутся. А что им покажем? Где у нас деньги валяются под ногами? Возможно, эти ниши — экологический или экстремальный туризм?

— Нужно посмотреть на то, что иностранцы покупают. Мы же в туризме иногда пытаемся продать то, ради чего сами вырываемся из города. А они конкретное что-то ищут. Скажем, есть огромное международное  сообщество траутеров – людей, которые ловят горную или озерную форель. Они едут куда угодно и живут в любых условиях.

— А форель у нас водится в горных речках.

— Возможно, здесь будут востребованы и медитативные или конные туры. Экскурсия с проживанием в юрте и доением кобылиц могла бы привлечь туристов – и по картинке, и по всему остальному. Сделать это не самая сложная вещь. Этнические деревни во всем мире пользуются огромным спросом. Я думаю, нашлось бы немало желающих пожить реальной жизнью кочевников хотя бы несколько дней. Надо, повторяю, смотреть. Но главное здесь: продавать не себя – а продавать другому.

Для интервью в газете я попросил Андрея самого выбрать несколько своих стихотворений. Он выбрал и вдобавок каждое прокомментировал.

Про 30 копеек

Думаю, любому человеку в возрасте старше тридцати-тридцати пяти эти стихи докажут, что «общая история» — это не только Брежнев, съезды и прочая лабуда.

Копейка – это спичек коробка

Или два пёрышка со звездой,

Ещё она может стать газировкой

(Без сиропа, просто водой),

Две копейки, попросту – «двушка»,

Без которой нельзя позвонить,

А три – уже кваса мелкая кружка

Или уже «с сиропом» попить,

Четыре копейки – булочка с маком

Или баковский презерватив,

Пятак – понятно, для автомата,

В метро проходишь, его опустив,

Ещё пятак – пирожок с повидлом,

Ну а бублик – уже за шесть

И, конечно, кваса пол-литра,

Чтобы не всухомятку есть

На семь покупаем пачку соли

Или тёплую булку французскую

А «фруктовое» вы не любите что ли?

Значит, вы – дураки нерусские!

Восемь копеек – кило картошки,

А лучше – берёзовый сок вкуснячий,

На девять – уже гуляем немножко:

«Дружба» сырок берём однозначно

Десять копеек – сочок томатный

Или билет на «Неуловимые»,

Ну, а одиннадцать – тут понятно:

Это оно, эскимо любимое!

Двенадцать копеек – пустая бутылка,

Монпасье или яблочный сок,

Тринадцать – батон (не руками, а вилкой!)

Четырнадцать – «Прима» (не рано, сынок?)

Пятнадцать – бутылка (уже молочная),

«Полубокс» (причёска), беляшик,

Шестнадцать – чёрный, буханка, точно!

И молока пирамидка из ящика,

Семнадцать – сто грамм разливной сметаны

Восемнадцать – батон, это – проверено!

Девятнадцать – пломбир, разлюбимый самый,

А двадцать – из бочки стакан портвейна,

Двадцать одна – сотня граммов «взлётной»,

Ситро в стекле – двадцать две копеечки,

Ещё двадцать две – «Беломор» почётный

(Купил — и кури себе на скамеечке),

Столько же стоила кружка пива,

А двадцать три – сосиски с капустой…

Какой же парок он них шёл красивый,

Сейчас бы съел, чтоб мне было пусто!

Ну, напрягаем память бездонную:

За двадцать четыре было чего-то?

Помню! Литр молока бидонного,

Его и сейчас иногда охота.

Двадцать пять – билетик в кинушку

На сеанс «до шестнадцати лет»,

Добавь копейку, бросай войнушку

И лопай «усиленный школьный обед».

Двадцать семь – «Крем-сода» и «Буратино»,

(Выпьешь бутылку, и жизнь — легка),

За двадцать восемь – батонище длинный,

Двадцать девять – сто «докторской» без жирка.

Тридцать, которые два по пятнадцать –

Что это было? Явская «Ява»?

Память, кончай ерундой заниматься,

Помнить всё это – просто подстава!

Цифры советские, памяти пленники

Карандашом обслюнённым химическим

Кто наносил вас на рваные ценники,

Если вы вечными стали практически?

Это же бред, это просто безумие:

Спят Мелитополь, Ростов и Москва,

Но разбуди хоть кого в полнолуние –

Скажет, не думая: «три шийсят два!»

Никто ни в России, ни в Казахстане,

Ни в странной стране с названьем «Молдова»

Этой фигне удивляться не станет,

К счёту в копейках вечно готовый.

Видел недавно Ефремова в телеке –

Там, где Доронина пела ему,

Гляжу, а на счётчике – тридцать копеек,

Вспомнил все тридцать. Зачем – не пойму.

Пасхальное 2006

Этот стишок не «антиправославный», как его многие расценили. Просто я считаю, что лживое сращивание власти (особенно кагэбэшной) с религией – это тенденция крайне опасная.

Они идут под звон колоколов,

Подаренных тамбовскою братвою.

Они поют. Ещё не слышно слов.

Так псы цепные тёмной ночью воют.

 Иваны, вдруг познавшие родство,

Несут хоругви на железных пиках

И дикое, тупое естество

Начертано на их славянских ликах.

 Когда своей трёхпалою рукой

Борис крестился, мы ещё шутили:

«Какой он милый, пьяненький какой» —

И дом ему Ипатьевский простили.

 Когда Лужков в обители пловцов

Решил пятишеломный храм отгрохать,

«Ведь помнят, помнят дедов и отцов» —

Мы продолжали умилённо охать.

 Когда с экрана робок и картав,

Учил нас вере Ванька Охлобыстин,

Не спорили мы с пеною у рта

Ни об одной из нам понятных истин.

 А жизнь летит, как песенка Алсу,

Всё вроде так, как мы с тобой хотели:

Шинкует на Поклонной колбасу

Змеиную – Георгий Церетели.

 Но почему сомнение в лице?