Российский юрист подал заявление на Путина

Стоит ли поддерживать Токаева, если его попробуют убрать? Почему теперь бизнес может потерять все? Нужна ли нашей стране люстрация? В каких масштабах? Какой должна быть повестка дня первого заседания НСОД? Об этом exclusive.kz поговорил с известным общественным деятелем и предпринимателем Арманом Шураевым.

— Арман, у Вас была более чем успешная карьера в медиа и, тем не менее, Вы ушли из медиасферы. С чем это было связано?

— Это было связано с тем, что мы абсолютно скатились в автократию, некий облегченный вариант Северной Кореи. Все восемь лет, которые я руководил КТК, законодательство все более ужесточалось и последние независимые масс-медиа были истреблены в угоду одному человеку. Не помню, чтобы Елбасы в последние годы проводил пресс-конференции, которые не выглядят, как договорные матчи – определенные журналисты задают определенные заранее вопросы. Это, мягко говоря, унизительно. И не только для журналистов, но и для самого Елбасы. Поэтому я абсолютно разочаровался в профессии,  и ушел. И правильно сделал. Совершать ежедневные сделки со своей совестью — это не мое.

— Говорят, бывших журналистов не бывает. Все равно Вы активны в соцсетях и даже иногда радикальны. Значит, все же потребность в самовыражении осталась?

— Да, потребность осталась, и я для себя решил, что моя страницы в ФБ – это мое личное средство массовой информации. Там я пишу те вещи, которые не могут писать традиционные СМИ, но кто-то должен это делать вместо них. Иногда я пишу радикально не потому, что хочу, а для того, чтобы сознательно обострить ситуацию, потому что болевой порог общества упал ниже плинтуса. Именно благодаря тому, что у нас абсолютно не осталось независимых СМИ,  влияние социальных сетей обрело такую гипертрофированную форму.  Если взять фейсбук в США, то это тот же инстаграм с кошечками. Но именно у нас, в странах бывшего  совка, социальные сети превратились в независимые медиа.

— Но ведь КТК был влиятельным ресурсом – Вам грех жаловаться…

— Да, мы были единственным каналом, позволявшим себе  «хулиганить». Мы  единственными из телеканалов показали расстрел работников Жанаозеня. И у нас были проблемы, и уже тогда я написал заявление об уходе. Я считаю, профессионалы должны объективно показывать происходящее вместо того, чтобы эфир заполняли слухи и домыслы. Смешно пытаться что-то замалчивать, когда появились смартфоны, мессенджеры и скорость передачи информации стала практически молниеносной.

— И, тем не менее, Вы ушли в бизнес, но продолжаете быть достаточно активным в социальных сетях, а следовательно – подвергать свой бизнес опасности. А как же правило «деньги любят тишину»?

— Я все это прекрасно понимаю, но могу себе это позволить — мои дети подросли и теперь способны продолжить мое дело, позаботиться о себе и своих близких. К тому же, я  не такой суперкрутой бизнесмен, чтобы терять миллиарды. И главное – у меня не так просто будет что-то отнять. Я же не овца… Во-вторых, большая часть людей во власти поддерживает то, что я пишу, пусть и не открыто. Я же пишу правду. А когда пишут правду, намного проще все становится. И все риски нивелируются этой правдой. Если мы будем и дальше молчать, то мы рискуем не просто потерять свой бизнес, а остаться без страны.

Прошло 30 лет, а я вижу ту же отсталую страну, которая не избавилась от рабства России, а теперь еще и впадает в рабство Китая. По уровню промышленного производства мы до сих пор не достигли 1990-го года. Пройдет еще лет десять и все эти бизнесмены могут оказаться гражданами другой страны.

— Ну «повезло» нам с соседями… А как найти баланс?

— Баланс в том, чтобы стать цивилизованной успешной страной с развитой экономикой, сильным бизнесом, которому тогда действительно будет что терять. Я уверен, мы можем стать серьезным игроком, на который уже никто не посягнет, как на Украину или Грузию. На сильных не нападают. С ними считаются.  

— А что это этого нужно?

— Действительно сильное государство, действительно демократичный парламент и действительно независимая судебная власть. И неприкосновенность частной собственности. Поэтому у нас гипертрофированная коррупция.

— Но все это предполагает люстрацию (отстранение от власти всех тех, кто активно работал на свергнутый режим. Ред)  Возможна ли она у нас и на каких условиях?

— Не думаю, что у нас возможна полная люстрация. Коррупция так проникла во все поры нашего общества, что, если мы вдруг запустим люстрацию, то, по сути, никого не останется. Мы просто угробим экономику. Но и совсем без нее не обойтись – чиновники должны понимать, что деньги, которые они украли или позволили украсть у государства, на самом деле украдены у будущих поколений. Именно за государственные деньги должен быть серьезный спрос.

— Вы разочаровались в медиа, но согласились войти в НСОД. А ведь это в принципе явления одного порядка – элементы гражданского общества. В нормальной системе координат это эффективный инструмент, а в нашей – это высокая вероятность спекуляций…

— Во-первых, для меня это первый опыт. Во-вторых, меня привлекло то, что на заседаниях будет принимать участие со стороны власти глава государства. И я, как член НСОД, могу сказать на заседаниях то, что мы говорим на кухнях прямо в лицо. И у меня всегда есть возможность встать и хлопнуть дверью. Поэтому я для себя не вижу никакой трагедии в том, чтобы принять участие. Понятно, что большая часть будет голосовать за те решения, которые выгодны власти. Но все выше высока вероятность того, что ситуация может измениться на 180 градусов за одни сутки в нашем качающемся мире. Во власти есть много не глупых людей, которые понимают, что они могут в один прекрасный момент оказаться не нужными и не угодными абсолютно никому. У нас толерантный народ, но к нему уже нельзя относится как к стаду баранов: мы научились получать и распространять информацию в считанные минуты. Страна изменилось. И с этим надо считаться.  

—  Для многих членов НСОД вхождение в него повлекло репутационные риски – их обвинили в том, что они «продались власти». Мне показалось, что у вас такой проблемы не возникло. Почему?

—  Наверное, потому что есть определенная степень доверия. Я показания никогда не менял. И я до сих пор не сказал ни одного доброго слова про НСОД. И сомневаюсь, что скажу. Но я любознательный – интересно поплавать в этой воде. Понятно, что власть хочет все оставить как есть, чтобы не было митингов и демонстраций, но я знаю, что бюджет в огромных щелях и его латают деньгами Нацфонда, увеличением пенсионных выплат, ростом налогообложения. Правда в том, что и эти деньги скоро очень быстро закончатся. А что потом? Люди этого не простят. А мы штампуем на деньги налогоплательщиков тех, кто их же потом сажает сотнями в автозаки. Неужели они думают, что, штампуя людей в погонах, они решат проблему своей защиты? Ментовская натура такова, что может сдать в самый не удобный момент…

—  Судя по тому, что правительство все больше увеличивает отчисления, штрафы,  ситуация с бюджетом критическая. Видимо, все так плохо, что они уже даже не боятся  общественной реакции?

— Все это говорит о том, что промаслившаяся колода не может генерировать новых идей. Это самоедская структура, которая пытается продлить свое существование еще на год, еще на два. А после нас  хоть потоп. Эта же мера приведет к тому, что еще треть экономики уйдет в тень. Это меры с отложенным негативным эффектом  – власть загоняет себя в цуцванг.

— Но вот совсем скоро первое заседание НСОД. Кто-нибудь ведет с вами консультации по повестке дня, механизму его работы? Или первое заседание будет развлекательно-ознакомительным?

— Да, какие-то локальные встречи, видимо, проходят, но системной работы пока нет. Я думаю, что первое заседание действительно будет развлекательно-ознакомительным и по реакции президента будет ясно, для чего нас собрали. Но второй парламент из нас сделать точно не выйдет. Именно потому, что мажилис превратили в интеллигентное стадо баранов, когда не задается ни одного вопроса без согласования с спикером Нигматуллиным,  президент вынужден апеллировать к общественности в нашем лице. Президент хочет разговаривать с людьми, которые способны мыслить вслух.

— А как Вы видите повестку дня первого заседания НСОД?

— Она очевидна: свобода слова и изменение выборного законодательства. Коррупцию победит не Нацбюро по противодействию коррупции, а наличие независимой прессы. Что касается политических партий, их должно быть 10-15 и никаких драконовских 40 тысяч подписей.

— Но ведь Нуротан вовсе не собирается сдавать свои позиции…

— Нуротан — это хромая утка, партия, которая все это время держалась на авторитете одного человека. Но и даже с этим человеком – это максимум 20% электората и последние президентские выборы это продемонстрировали. За Косанова, которого никто не знал,  проголосовало больше 35%, хотя нарисовали гораздо меньше.

— У Токаева нет другого выхода, кроме как выстоять. А для этого нужен НСОД и в его лице либеральная часть  общества и самой власти. Не кажется ли Вам, что при любом раскладе вы теперь уже в одной лодке и хлопать дверью уже нельзя?

— Токаеву дан самый большой шанс в его жизни. И он это прекрасно понимает. Человеку, который видел все и сделал изумительную карьеру, судьба дала один шанс из 18 миллионов стать Ататюрком. Ему нечего терять. Он разведен, как Ататюрк. Ему нет резона красть миллиарды. У него есть возможность остаться в истории Казахстана как Аблайхан, или Жанибек и Керей, которые смогли объединить огромную степь в могущественное государство. Понятно, что его выбрали, как он признался, хотя политику такого ранга нельзя было об этом заикаться, но он получил практически безграничную власть…

— Боюсь, что нет никакой безграничной власти. Иначе зачем ему создавать такую довольно странную структуру типа НСОД?

— Не вижу другого варианта, при котором бы вышел Елбасы и сказал: он не оправдал моего доверия и я его убираю. Это может стать причиной для серьезной потасовки в нашей стране. Это не вариант. Касымжомарт Кемелевич – гибкий политик, который не пойдет напролом, но сможет провести существенные реформы. Ему нужны быстрые победы. Тот же Саакашвили за два года бюджет Грузии поднял в 11 раз. У нас можно это сделать как минимум раза в три только за счет демократических реформ.

— Судя по всему, Вы активно мигрируете в политику? Насколько серьезно Вы намерены ею заниматься? 

— Я не собираюсь играть в политику, я собираюсь ею заниматься настолько серьезно, что готов идти в парламент. Надеюсь, что НСОД поможет создать условия для появления новых политических партий. Это должны быть совершенно новые партии  по опыту европейских стран, когда политическая конкуренция не позволяет правящей партии расслабляться. Я думаю, что должно быть 7-8 партий, включая зеленых, предпринимателей, либералов…  Нам нужны в парламенте серьезные кулачные бои. Пусть они идет в парламенте, нежели на улице. И это единственный способ сохранить нашу независимость

— Почему Ваши дети получили образование за рубежом?  

— Я не хотел, чтобы они соприкасалась с нашей коррупционной системой образования. Наши вузы – это огромные фабрики по штамповке дипломов, не имеющих никакого отношения к образованию. А ведь в большинстве развитых стран  образование  бесплатное, и при этом вузов намного меньше, чем у нас. В том же Гарварде обучается всего около 7 тысяч студентов. А в нашем КазНУ — 37 тысяч!

Я очень хотел, чтобы кто-то из сыновей остался в Америке, но, к моему удивлению, они вернулись еще большими патриотами, чем уехали и теперь хотят работать на родину. Мой  средний сын дрался и с афроамериканцами, и испаноговорящими, когда они его дразнили  Боратом. Он попросил отправить ему наш флаг и выучил наш гимн. То есть они стали патриотами еще большими, чем если бы они оставались здесь. Какой бы ни была развитая страна, мы там люди второго сорта, а они не хотят ими быть. И мне это тоже нравится.

— А почему Вы вложились все-таки в отечественный туризм? Это достаточно сложный и низкомаржинальный бизнес.

— Да, здесь длинные деньги. Но внутренний туризм растет  ежегодно в среднем на 10% — это хорошая динамика. Всем занимается моя супруга и ее пассивный  доход обеспечивает ей полную финансовую самодостаточность. Репутация у нас достаточно хорошая и проблем с туристами нет. К тому же, для меня это место силы. Именно здесь я в детстве поймал свою первую рыбку. Я аульный мальчик. В городе мне плохо дышится, не люблю скопления людей, шум, а здесь чувствую себя очень хорошо. У нас наполеоновские планы построить на нашей территории детский лагерь. Сейчас по нашему приглашению отдыхают дети из Арыси – им так понравилось, что они не хотят уезжать.  

• 76
• 62