Политические репрессии – наследие тоталитаризма

Масштабные политические репрессии, уничтожившие почти весь образованный слой народа, не закончились с прекращением грандиозного террора, массовых арестов и расстрелов. Мы все наследники искаженных ценностных ориентиров, самоцензуры… Но наиболее ярко это проявляется в стиле поведения власти. И это происходит только потому, что наше сознание так и не было реабилитировано.

Целенаправленное забвение страшных событий – это защитная реакция коллективной памяти. Нежелание пересмотра истории связно с тем, что оно заставляет человека пересмотреть и собственную прошлую жизнь, увидеть ошибочность (если не предосудительность) знаний, оценок, позиции, поступков. А это чревато необходимостью перестройки, изменения своей идентичности. Добавьте к этому внутренний конфликт, который возникает в случае конфронтации с родительским наследием. Хотя именно здесь сложно видеть непреодолимое обстоятельство, учитывая тот факт, что поколение родителей и дедов жили в иных, можно сказать, экстремальных для жизни, условиях – в условиях тоталитарного государства, в условиях агрессивной идеологии и относительной изоляции от остального мира. Более чем странно в современном человеке обнаруживать то видение, которое внушалось нашим дедам и отцам. Раньше определенная оценка и отношение к происходящему были результатом внушения всеми силами госпропаганды, обусловленной необходимостью добиться подчинения, принятия карательной системы. Но чем обусловлено нынешнее упорство людей в готовности видеть только одну из сторон советской действительности, избегая всей полноты картины? Только внутренним страхом. Страхом, который глубоко связан с ментальностью, идентичностью, психологическим состоянием.

Этот феномен достаточно хорошо исследован учеными, особенно в период дефашизации послевоенного германского общества. Т. Адорно утверждал, что события, факты (Освенцим, печи крематориев и т.д.), которые вызывали чувство вины и стыда и от которых психика хотела избавиться, вытеснялись перечеркиванием воспоминаний и, тем самым, отрицанием недалекого прошлого.

Сегодня мы имеем дело с эффектом так называемой запаздывающей памяти. Кто-то надеялся, что будущее наступит без обращения к прошлому, его понимания и оценки. Но так не бывает. Прошлое настигает нас в нашем настоящем. И то, что мы имеем сегодня, всегда есть следствие нашего вчера.

И этот страх перед прошлым (страны, нации, партии, власти) и стремление избежать его оценки приводит к ошибкам, упущениям, уязвимости. Мы в полной мере убеждаемся в этом сейчас.

Нынешние казахи готовы воспринимать свое прошлое со всеми его трагедиями, потерями, ошибками, и потому они настойчиво обращаются к прошлому. Это – не повод для высказывания обид и выражения негатива, не зацикленность на прошлом и уход от настоящего. Ясное, правдивое прошлое – это готовность принять его во всей полноте, осознать причины своих поражений и истоки своей слабости, оценить сохраненный потенциал, наконец, понять механизмы трансформации национальной идентичности, чтобы принять себя нынешнего.

Порой люди пребывают в растерянности от того, в каких обстоятельствах они находятся (отсутствие единства и взаимопонимания в обществе, актуальность вопроса об эмиграции для тех или иных людей и мн. др.), а между тем эта растерянность – следствие нежелания осмыслить прошлое, понять природу нынешней власти, увидеть корни многих нынешних конфликтов. Без понимания причин проблем невозможно разрешить их, без понимания предпосылок невозможно полностью понять происходящее сегодня в стране.

Со времени массовых политических репрессий 1930-х гг. прошло 80 лет, но все эти десятилетия и до сих пор на нас, на нашей жизни сказываются его последствия:

— уничтожение образованного слоя нации очистило путь для пропагандистской «обработки» выжившей части народа в нужном властям направлении, позволило внедрить в массовое сознание мысль об отсталости народа, его традиций, языка, культуры;

— уничтожение носителей исторической памяти народа – аксакалов, шежiрешi – сказалось на разрыве, в т.ч. ментальном, поколений и связи казахов с историей их рода, предков, что позволило властям продвигать сфальсифицированную историю народа;

— лишение народа его активных лидеров позволило превратить его в послушную (сломленную голодом и репрессиями) массу; оставило народ без тех, кто мог указать путь сохранения нации и его идентичности; позволило почти без сопротивления провести кампанию по закрытию казахских школ, сокращению сфер употребления казахского языка;

— две смены алфавита за чуть более одно десятилетие (арабица – латиница – кириллица) наряду с уничтожением книжного фонда частных и публичных библиотек лишило следующие поколения возможности ознакомиться с историей народа посредством письменных источников; старшее поколение, владеющее арабицей, не имело возможности читать в больших объемах литературу на кириллице и, тем самым, противостоять тем искажениям, лжи, пропаганде, которые вливались в умы подрастающих поколений в советской школе;

— тот факт, что во многих уцелевших аулах остались, в основном, женщины и дети, привел к слому традиции мужского воспитания, блокировке поведенческого кода мужчины-всадника; прервалась передача ценностных и поведенческих образцов от мужчины мальчику (у казахов воспитанием мальчиков занимались исключительно мужчины; без них женщины, конечно, старались воспитывать сыновей, — как могли, как получалось, и это не замедлило сказаться на мальчиках);

— навязывание ранее невиданной казахами практики отказа от имени отца, деда ради избегания последующих за арестом отца репрессий обусловило значительный ментальный слом, сопровождавшийся внушением чувства стыда за отца, тогда как традиционно у казахов гордость именем рода, предка, отца составляла элемент национальной идентичности и служила мерилом поступков мужчины, удерживала от недостойного поведения;

— увеличение детских домов, где дети воспитывались в отрыве от своего народа и его культуры и традиций (тогда как ранее у казахов оставшихся сиротами детей воспитывали родственники);

— изменение норм социального поведения, теперь диктовавшего: не выделяться, не проявлять инициативу (тогда как ранее, особенно в мальчиках, поощряли именно эти качества);

— доминирование серости, безликой массы, анонимщиков и их методов по уничтожению любой неординарной личности, индивидуальности, выделявшейся умом, манерой поведения, умением говорить, независимо мыслить (тогда как в Степи яркие, харизматичные, артистичные, даже эпатажные серi были любимчиками народа, а каждый род гордился тем, что дал народу батыра, акына, врачевателя; более того, каждый род имел свои особые отличительные признаки в музыкальной исполнительской манере, одежде, атрибутах юрт, украшениях коней, седел, и т.д.);

— принуждение людей молчать (угроза ареста, увольнения с работы), не выступать с критикой (не согласованной сверху), не выражать недовольство, не иметь своего мнения, отличного от генеральной линии партии, и, как следствие, отсутствие плюрализма мнений (и это — с ценностью для казахов айтыса, акынов, традиции Дата, верой в силу слова);

— внушение мысли о недопустимости упоминания о национальном (языке, традициях, обычаях, образе жизни, истории, героях, культуре и т.д.), отсюда укоренение стереотипа о предосудительности и опасности национализма, якобы противопоставленного толерантности, уважению и симпатии к другим народам; в людях вытравлялось само стремление к осознанию собственной истории, национальной самобытности, что привело к частичной потере языка и традиций;

— изменение отношения к труду, принудительный характер которого вымывал инициативу, не оставлял места для стремления работать ради собственного блага; коммунисты в период индустриализации добивались высоких показателей, принося в жертву сотни тысяч человеческих жизней, не понимая, что человек достиг бы больших результатов добровольным, созидательным трудом;

— привычка к припискам, дутым планам и их провалам;

— традиция фальсификаций в ведении уголовных и др. дел; в правоприменительной практике – обвинительный уклон, лжесвидетельство, подтасовка доказательной базы;

— появление в сталинскую эпоху особого типа руководителей, сформировавшихся в духе постулатов усиления классовой борьбы, в атмосфере поиска врагов народа, и исполнителей, освоивших и знавших по сути лишь методы насилия и принуждения, причастных к еще недавно поощряемому террору, кровно связанных с системой, которая их взрастила;

— непредсказуемость тоталитарного режима, алогичность террора с его репрессивными кампаниями, беззаконием, а также осознание, что все ненадежно, временно, зыбко обусловили привычку людей жить сегодняшним днем, не задумываясь о будущем, отсюда стремление урвать здесь и сейчас, пока у власти, пока у кормушки;

— чванство и высокомерие чиновника берут начало в прежней власти чиновника над человеком, его жизнью, его свободой;

— недоверие, страх перед представителями властью, человеком в форме;

— всесилие партийной номенклатуры; стремление выстроить одну доминирующую партию;

— «единогласные» голосования, сфальсифицированные высокие проценты на выборах;

— «патронаж» органов над мечетью, церковью;

— формирование СМИ исключительно как оружия пропаганды.

Таким образом, после политических репрессий продолжалось методичное стирание ментального кода и традиционных нравственных ценностей, слом национальной идентичности казахов, выразившиеся в насильственной культурной ассимиляции, фальсификации его истории, сокращении сфер употребления казахского языка, принижение его традиций и культуры.

Когда мы задаемся вопросами: что с нами не так, почему мы отличаемся от наших свободолюбивых предков? – следует вспомнить о двух голодоморах и политрепрессиях, которые выпали на долю двух поколений одного за другим. И произошло это в совсем недавнем прошлом, которое застали еще наши деды.

Мы не пришли из ниоткуда. Во многом мы ментально – из тоталитарного прошлого. Мы не можем изменить его, но мы можем попытаться преодолеть его негативные последствия.

Если реабилитация нации не произойдет в самом ближайшем будущем, то последствия голодоморов и политрепрессий окончательно и безвозвратно отпечатаются на менталитете нации, на самоидентичности, и будут определять нашу действительность. Так же, как это происходит сейчас.

• 63
• 58