Нам нужно доплачивать за знание казахского языка 100-процентную надбавку

«Мотивация решает все», — считает человек, который сделал карьеру за границей благодаря знанию в первую очередь — родного, казахского, а затем уже английского и прочих языков.

Чтобы избежать насмешек, нужно знать русский язык

– Ежедневно по работе я использую 9-10 языков, а — так более или менее владею 14-15 языками, — рассказывает редактор-обозреватель Центральной службы новостей радиокорпорации «Свободная Европа» — «Радио»Свобода» Мирхат Шарипжанов. — Как началось мое увлечение языками? Лет до 6 говорил только по-казахски. Потом меня устроили в детский сад, где я понял, — чтобы избежать насмешек, нужно знать русский язык.

Мама преподавала в школе, наряду с математикой, какое-то время немецкий, и я уже чуть-чуть знал этот язык, но когда в четвёртом классе нас стали делить на языковые группы, мне не хватило учебника по немецкому (моя фамилия в журнале была на последнем месте), и я пошёл в английскую группу. Бабушка писала арабской вязью и учила этому меня. И в итоге к окончанию школы, кроме казахского и русского, свободно говорил по-немецки, по-английски и немножко по-арабски.

Попробовал, но безуспешно, поступить на восточное отделение Ленинградского госуниверситета. В следующем году решил не испытывать судьбу и сдал документы в Казахстанский институт иностранных языков, но после первого собеседования сказали, что мне, как национальному кадру, можно поступить без конкурса в МГИМО. И я повелся – уехал в Москву, но конкурс на самом деле был -не хватило балла. Потом ушёл в армию, а там встретил совершенно неизвестную мне тюркоязычную народность – шорцев, чей язык понимал практически без перевода. То же самое было и с языком ребят-хакасов. Мне интересно было с ними общаться, чтобы сравнивать наши языки. Быстро нашёл общий язык и с другими представителями тюркских народов — азербайджанцами, турками-месхетинцами, чьи языки похожи между собой как казахский и киргизский языки. Наш замполит удивлялся, что мне удается разговаривать со всеми сослуживцами на их языках. Я говорил, что они у нас родственные. «Как родственные? – говорил он. — Азербайджан, Тува, Хакасия, Сибирь… Они ведь все находятся в разных концах Евразии».

Я пытался объяснить это историей Древнего Тюркского каганата, который простирался от Хингана (Внутрення Монголия – Ред.) до северного Кавказа. Узнал, что в VI-VII веках, когда человечество еще не умело покрывать большие расстояния морями, Великий Шелковый путь играл гораздо большую роль для экономического развития, чем сегодняшняя нью-йоркская биржа, а контроль за этой важнейшей торговой артерией осуществляли общие для всех тюркских народов предки.

На факультет иностранных языков Восточно-Казахстанского государственного университета (тогда он еще назывался просто пединститутом) я поступил в 1989-м, а в 1990 году перешел на третий курс. Потом нам на общем собрании университета сообщили, что всем, кто закончит на один год два курса, Министерство образования выделит 55 тысяч рублей. Сумасшедшие по тем временам деньги! Одна из наших преподавателей, Вера Викторовна Томашевская, назвала мою фамилию, но ей сказали, что отчет, мол, начинается с этого момента. И тогда она посоветовала перепрыгнуть еще на курс — с третьего на четвертый. Я подумал — и согласился. С английским и немецким было легко, побочные предметы сдавать экстерном было страшно трудно, но справился. Закончив за два года четыре курса, пошел в учебный отдел. Там обнадежили и … наступила тишина. В общем, те 55 тысяч я так и не получил, зато уже в 1992 году защитил диплом (до сих пор помню название «Структурные изменения журнального варианта английского языка на примере американского издания Newsweek») и остался работать в университете.

Казахи в Европе

– А как вы оказались в Европе?

– Благодаря двум обстоятельствам: знанию, в первую очередь, родного, казахского, языка и счастливому стечению обстоятельств. В ноябре 1994 года я спонтанно уехал в Алматы – заскучал в Усть-Каменогорске. Сразу нашел работу в американском совете по сотрудничеству в области образования и изучения языков ACCELS. Зарплата была небольшая, но выжить было можно. Однако в Алматы пробыл всего три месяца. Однажды у нас сломался факс, и я зашел в соседнюю фирму IREX, тоже американскую и тоже работающую в образовательной сфере, чтобы отправить документы в Нью-Йорк. Пока занимался этим, сотруднице фирмы позвонили из Мюнхена. Ее попросили рекомендовать кого-то, кто говорит и пишет на казахском, но владеет, как минимум, еще английским, немецким, русским и желательно турецким. Она сказала, что такой человек находится рядом и передала трубку мне. Когда я переговорил с представителем фирмы на английском, русском и немецком, он попросил оставить телефон. Часа через четыре из Мюнхена перезвонили. Пообщавшись теперь уже на казахском и турецком, попросили подготовить две статьи на государственном языке: к годовщине вывода казахстанских войск из Афганистана и экономическом шпионаже, кажется, в пользу Франции. Это было в феврале 1995 года. Меньше, чем через месяц сообщили, что хотят видеть меня в Мюнхене. В немецком посольстве меня уже ждали виза и билеты.

С той поры (с мая 1995 года) я живу и работаю в Европе. Был на разных должностях. Последние 12 лет — редактор-обозреватель центральной службы новостей международного медиа-портала. Сегодня меня можно назвать гражданином мира. Работодатель находится в Америке, но постоянно живу с семьей в Праге.

Это прекрасно – познавать мир, оставаясь казахом. Самое главное, не забывать свой язык. Я сажусь в машину и через два часа оказываюсь в Дрездене, через четыре – в Берлине, шесть — в Вене. Два с половиной часа на самолете – и я в Турции, полтора часа – на средиземноморском побережье.

– А если бы вы в нужное время не оказались в нужном месте, то как сложилась бы ваша судьба?

– Было бы, наверное, что-нибудь другое. Когда я рассказал своему профессору в Филадельфии (я там заканчивал второй свой университет) свою историю, он рассмеялся: «Ты человек, который всегда будет соответствовать формуле, где возможность встречается с умением». Надо просто все время, как в спорте, совершенствовать свое мастерство и держать себя в форме. Я, допустим, говорю на многих языках, но нет ни одного дня, чтобы хотя бы один-два из них не штудировал: использую их в работе, а дома просто читаю или просматриваю фильмы на языках. Очень люблю синхронные переводы. Когда-то это был один из способов зарабатывания денег (такой перевод самый трудный, зато хорошо оплачиваемый), а теперь это серьезная зарядка для мозга: нужно обладать молниеносной реакцией, чтобы точно передать суть. При этом переводчик должен вести себя отстраненно, как в телевизоре, и если человек говорит «я должен вам сообщить», но надо переводить именно так, а не – «он должен вам сообщить». Кстати, синхрон — это тоже наработки с детства. Я с большой благодарностью вспоминаю ту обстановку, которая была задана в нашей семье. Мы с отцом и с братьями специально смотрели по телевизору дублированные на казахский язык известные советские фильмы, чтобы на спор (кто больше и быстрее) вылавливать ошибки, которых там бывало великое множество. Знание устного народного творчества, к которому приобщил отец, известный в Казахстане журналист Тохтар Шарипжанов, помогло мне в работе – это очень ценится у казахоязычного слушателя и читателя.

Мой отец всегда говорил, что казахские народные сказки нужно читать только на родном языке. Это было правильно, потому что многие вещи в русском переводе не звучали. Язык — это ведь не только средство общения, это еще манера поведения, это то, что мы называем психолингвистикой. А когда забываешь свой родной язык и говоришь только на чужом языке, то теряешь свою национальную идентику. Я знаю немало казахов из Усть-Каменогорска, которые совершенно не сохранили свой язык. У большинства из них это произошло не по их вине – родители не уделяли этому внимания. Но именно первые пять шесть лет жизни ребенка решает все, потом уже язык никуда из тебя не выйдет, и чем больше с этого момента будет языков вокруг, тем лучше. Многие боятся, что ребенок будет путать языки. Ничего подобного! По-моему, если ребенок растет в многоязычной среде, то ему легче будет потом изучать языки. Моя старшая дочь, пока была маленькой, часто ходила к своим подружкам-киргизкам. Разговаривая с их мамой, непроизвольно переходила на их язык, а с нами — на казахский, университет она закончила в США.

Мне самому очень повезло. Родной язык заложен во мне еще с младенческих лет – в ауле, в семье бабушки и дедушки. «Сколько ни смотрись в зеркало, все равно останешься казахом», — сердилась бабушка, если в доме звучала русская речь. И напоминала всем – и взрослым, и детям: «Если откажешься от своей веры и родного языка, а завтра вдруг умрешь, то по каким обычаям тебя будут провожать в последний путь и на какое кладбище понесут твои бренные останки?» Сегодня ситуация с казахским языком стала лучше. Если бы Советский Союз все еще существовал, то его просто уже не было бы. Когда в конце 80-х появилась казахская рок-группа «Роксанаки», для нас, молодежи тех лет, это стало событием, а сейчас это вполне нормальное явление. Спасибо за это независимости. Теперь говорить о том, что казахский язык исчезнет, нет никаких оснований.

За казахским – в Монголию

– Говорят, что казахский настолько труден, что его невозможно выучить.

– Говорить можно все, что угодно, но в Висконсинском университете в Мадисоне я видел американцев, которые осваивают казахский язык за полтора года так, как будто они выросли в степи. 
Когда я сам стал интересоваться историей языков тюркоязычных народов, мне стало интересно знать — как звучал древнетюркский язык — и стал искать источники. Оказалось, что тюркология очень сильно развита в Германии и Венгрии. Многие венгерские тюркологи считают себя выходцами из Великой степи. Есть такой венгр – Давид Шомфай, но он себя называет Дауд Карашомфай. Он один из многочисленных учеников знаменитого венгерского тюрколога, основоположника европейского кыпчаковедения Иштвана Конура, похороненного в Казахстане. Раз в два года по их инициативе в Венгрии проводится курултай венгро-тюркских народов, куда приезжает и казахи, и азербайджанцы, уйгуры…

Когда эти венгры приезжают в Казахстан, то сталкиваются с тем, что здесь совершенствовать свой казахский невозможно. Теперь они едут ради этого в Монголию или в Китай, где есть большие казахские диаспоры. Еще я выяснил, что древнетюркскийязык практически не изменился и во многом сохранился в сегодняшнем казахском и киргизском. Когда узнаешь о своих древних корнях, то хочется знать еще больше языков.

Когда некоторые оправдывают незнание родного языка отсутствием казахских школ, я отвечаю, а что, у депортированных чеченцев или турков в Казахстане были свои школы? Но они не забыли и свой язык, и на казахском в некоторых регионах говорят не хуже коренных. Поэтому дело, наверное, не в школе, а в чувстве собственного достоинства. Когда я по работе езжу по разным странам Европы, то везде встречаюсь с казахами – уже далеко не в первом поколении родившихся в Турции, Швеции, Англии. Они все сохранили язык. Но если где-то в Мюнхене или Стокгольме два азиата говорят на русском языке, то это обязательно казахи из Казахстана. Разве это хорошо? 

Ссылки на тоталитарный советский строй, когда без знания русского язык невозможно было сделать карьеру, на мой взгляд, несостоятельны. Прошлой осенью в Чехии отмечали 102-летие отделения от австро-венгерский империи и появления после окончания первой мировой войны на карте мира в 1918 году такого государства как Чехословакия. В «Похождениях бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека можно найти очень много интересного. Вот, например, такая фраза: «Поручик Лукаш загадочно говорил солдатам-чехам: «Я тоже из чехов». Говорил это полушёпотом, как будто мы все были членами подпольной организации». Словом, чешский язык в Чехии был в большом забвении. В рассказе Артура Конан Дойля «Скандал в Богемии» есть клиент из Праги с сильным немецким акцентом. Столица Чехии в начале века на 30% состояло из немцев и австрийцев, на 30% — из немецкоязычных евреев, остальные — чешская элита, говорившая, в основном, на немецком языке. 

После обретения независимости их ученые-лингвисты ездили по деревням, какие-то слова брали из других славянских языков, то есть они фактически восстановили свой язык. Отголоском тех лет, когда у чехов забрали их язык, является то, что вся чешская элита имеет немецкие фамилии. Предыдущий президент Чехии Вацлав Клаус, певец Карел Готт, политик Станислав Гросс… В парламенте сидят люди с немецкими фамилиями. Многие чешские политики — Динстбир, Шварценберг, Лангер и так далее так далее, но тем не менее это говорящая на чешском языке страна. Или возьмем Израиль. Европейские евреи говорили на идиш, а это вариант немецкого, и они заговорили на иврите, а он относится совсем к другой группе языков. У этих народов, была великая цель: у первых — возродить независимость, а у вторых — создать государство, а я язык – это как собственная валюта: без него государство невозможно.

– Можно ли услышать советы от человека, который знают около почти два десятка языков, что нужно для эффективного изучения государственного языка?

– Мотивация и трудолюбие. Кто-то хочет знать язык по долгу службы. Например, тюркологу — чтобы узнать разницу между казахским и хакасским языком. А кому-то — чтобы сделать карьеру. Но если в Казахстане давали бы 100% надбавку за знание государственного языка (не 10-15%), и не только не казахам, но и казахам в том числе, то все бы его быстренько выучили. Без мотивации ничего не будет. Я очень часто общаюсь с немцами, которые приехали из Казахстана в Германию. У многих из них языка не было вообще, и даже у тех, кто говорил на нём, был другой язык — тот, на котором говорили во времена Екатерины II, больше похож на голландский язык диалект. Чтобы выжить, казахстанские немцы быстро выучили хохдойч — высокий современный литературный немецкий язык. То есть мотивация решает всё. Если ее нет, то язык человек никогда не выучит, что бы с ним ни делали.

• 70
• 73