Может ли АЭС стать альтернативой традиционной энергетике?

В Казахстане вновь вернулись к теме строительства АЭС. Эксперты считают, что АЭС — это не только дорого, но и несет с собой большие политические и технологические риски. Тем более, что с каждым днем стоимость альтернативных источников становится все ниже стоимости атомной энергии. Эксперты рекомендуют диверсификацию источников энергии и стран-поставщиков. Участники дискуссии «Мозговой штурм»: Мухтар Джакишев – экс-глава «Казатомпрома», Михаил Гончар — Президент Центра глобалистики «Стратегия 21», главный редактор журнала «Черноморская безопасность», Игорь Левченко – руководитель секции стратегического моделирования Центра исследований армии, конверсии и разоружения (ЦИАКР, Украина); Алишер Ильхамов — узбекский эксперт, социолог, ассоциированный научный сотрудник Школы восточных и африканских исследований (SOAS, Лондон); Юрий Пойта – руководитель Секции Азиатско-тихоокеанского региона ЦИАКР.

– Тема нашей дискуссии: «Мирный атом в гибридных войнах». Эта тема достаточно специфичная, но тем не менее, она позволяет сделать много выводов, в связи с последними событиями, в частности активизации России на этом рынке. Михаил, как Вы могли бы охарактеризовать деятельность «Росатома» с точки зрения гибридных войн, каковы ее подходы и цели?

Михаил Гончар: «Росатом» надо рассматривать как государственную компанию, которая так или иначе задействована в механизме внешней экспансии России как в ее окружающем геополитическом пространстве, так и глобально. Предназначение «Росатома» — генерация стратегической, долгосрочной зависимости, которая работает в нескольких измерениях. Прежде всего, в финансовой. Вам предоставляют кредитование на выгодных условиях, потом формируется технологическая зависимость по поставке оборудования, а затем и кадровая зависимость, потому что подготовка кадров, соответственно, идет с российской стороны. И это не только подготовка кадров для отрасли, это формирование лоббистского потенциала. И конечно, топливная зависимость в целом.

Игорь Левченко: Стратегическое проникновение на территории других государств и закрепление на долгие годы является основой агрессивной маркетинговой политики «Росатома». В принципе, россияне обладают вполне современной технологией и предлагают выгодные условия, чем они и берут. Но это проникновение обуславливается тем, что современные энергоблоки имеют ориентированный срок своей жизни не 50 лет, а до 100 лет. К примеру, 10 лет — строительство станции, 10 лет — выведение из эксплуатации и до 80 лет сам процесс эксплуатации. То есть, это практически 100 лет присутствия на территории другого государства со стороны России и контроль над технически сложным, важным и достаточно небезопасным объектом, который имеет повышенную опасность в эксплуатации и требует повышенных мер безопасности. Один из наиболее показательных кейсов по продвижению Россией своих станции как механизма геополитического влияния, — Беларусь. В 2011 году руководству Беларуси был навязан договор по строительству АЭС в составе двух блоков. Почему навязан? Во-первых, Беларусь ни тогда, ни сейчас не испытывает недостатка электроэнергии, дополнительная мощность ей не нужна. Во-вторых, Россия «посадила» Беларусь на очередной большой кредит (около 11 млрд. долларов), который создает зависимость по погашению этого долга. В-третьих, создается проблема реализации этой электроэнергии. Нужно сказать, что, если в самой Беларуси нет недостатка электроэнергии, то в Балтийском регионе дефицит электроэнергии есть. В свое время он возник в результате закрытия атомной станции в Литве. Это было одним из условий вступления в Европейский Союз, поскольку там находились такие же атомные реакторы, как в Чернобыле и считалось, что они не безопасны. Закрытие АЭС привело к недостатку электроэнергии в регионе, чем россияне воспользовались и в очень короткие сроки Беларуси был навязан проект этой атомной электростанции. На сегодня идет загрузка первого энергоблока ядерным топливом и к концу года начнется сама эксплуатация. В следующем году планируется окончание строительства второго энергоблока, и станция заработает в полную мощь.

Однако фактически весь процесс строительства в Беларуси сопровождался, с одной стороны эксцессами на стройке, что подчёркивает то, что Россия небрежно относится к вопросам ядерной безопасности в тех странах, которые являются ее клиентами, младшими партнерами и союзниками. Например, корпус первого реактора меняли два раза. В первый раз его уронили при установке, и он треснул, а во второй раз корпус, который везли на замену этому при транспортировке тоже был поврежден. В результате пришлось брать готовый реактор. Кроме этого, постоянно возникали пожары, гибли рабочие. Во-вторых, строительство электростанции внесло достаточно серьезную нервозность как во взаимоотношениях между собой, так и с Польшей и ЕС.

– Алишер, в контексте того, что АЭС – это «дружба» как минимум на 100 лет, как Вы можете прокомментировать планы России о строительстве АЭС в Узбекистане?

Алишер Ильхамов: Я не специалист по вопросам энергетики, но считаю, что эта тема, учитывая наши постсоветские реалии, политический и геополитический контекст, должна рассматриваться междисциплинарно. Более того, плюсы и минусы строительства АЭС в Узбекистане нужно рассматривать в более широком контексте, и понятие «гибридный фактор» уместно. Если говорить про Узбекистан, то есть существенные отличия между Узбекистаном и Украиной, Беларусью и даже Турцией. Узбекистан не является энергозависимым государством, как эти страны. Есть и внутренние энергетические ресурсы, такие, как газ и нефть, пусть и не достаточные для внутреннего рынка. Гидроресурсы в общем балансе составляют около 13% и есть большой потенциал возобновляемой энергии. И это источник очень дешевой энергии. Сейчас Узбекистан разрабатывает солнечные станции. Есть расчеты о том, что в 2030 году солнечная энергия может дать до 51 млрд. тонн нефтяного эквивалента. То есть, они могут покрыть все потребности страны.

Встает вопрос, зачем Узбекистану АЭС? Если говорить об экономической составляющей, то пока анализа перспектив разных отраслей энергетического сектора обществу Узбекистана представлено не было. Я считаю, что это было импульсивное решение президента, а руководство министерства энергетики несколько лет назад вообще отрицало, что такие планы рассматриваются. Но, если провести экономический анализ, то мы видим, что этот проект совсем не выгоден для Узбекистана, учитывая стоимость в 11 млрд. и введение в эксплуатацию объекта только в 2028 году. То есть, на строительство уйдет 9 лет. В итоге, будет выработка 2 или 4 мегабайта мощности или 13% в общем балансе. За 9 лет можно столько понастроить объектов возобновляемой энергии, что экономический эффект будет гораздо больше. Когда мы говорим о стоимости АЭС, не учитываются расходы, связанные с рисками, особенно с точки зрения безопасности. Мы знаем по опыту Саудовской Аравии, что объекты такого рода являются уязвимыми для атак дронами.

На днях было сообщение, что Узбекистан откладывает подписание контракта и не совсем ясно, что за этим стоит. С одной стороны, замминистра энергетики стал успокаивать российскую сторону, что необходимо доработать технические и финансовые вопросы. С другой стороны, есть подозрения в том, что возникла настороженность к России в связи с недавними шагами по отмене планов вступления в ЕАЭС. Похоже, правительство Узбекистана находится в замешательстве. Либо они пытаются выиграть время, либо пытаются поторговаться с разными сторонами, в том числе и США, как в свое время это делал Каримов (экс-президент Узбекистана).

Юрий Пойта: Я сделал небольшое исследование по этому дискурсу в Казахстане, в ходе которого выявлено два направления деструктивного влияния. Первое — не дать Казахстану техническую возможность производства готовой высокотехнологической продукции, чтобы Казахстан оставался сырьевой базой без возможности конкуренции для «Росатома». И второе направление — необходимость строительства атомной станции, причем российской. Внутри них есть три дискурса. Первый – нейтральный, как заявления казахстанского и российского руководства, без каких-либо оценочных суждений. Второй — это негативный с точки зрения экономики, экологии, политики. Якобы, строительство АЭС сделает Казахстан более энергозависимым и не принесет существенного развития в атомной сфере, поскольку она все равно будет частью системы «Росатома», к тому же за дорогой и невыгодный кредит, за который, возможно, придется расплачиваться суверенитетом (военная база, поддержка на международной арене). Третье — это позитивный – со стороны пророссийски настроенных казахстанских экспертов, очень активно продвигающих строительство российской электростанции. Поэтому, с моей точки зрения, информационная составляющая является очень важной, она формируется адаптивно, под конкретную задачу, условия и страну.

Мухтар Джакишев: Я считаю, что атомная энергетика — очень репутационная отрасль. Если Россия начнет путем намеков или шантажей воздействовать на своих потребителей атомных услуг, то она навсегда решиться возможностей где-либо что-либо строить. А ведь Россия оценивает экспортный потенциал атомной энергетики очень высоко. Поэтому, шантаж и давление с точки зрения недопоставок энергоресурсов, топлива — это маловероятный сценарий. Если говорить о строительстве АЭС в Беларуси как некую попытку влиять на энергополитику в Европе или Прибалтийских странах через АЭС, то я вижу здесь скорее желание России привязать Беларусь. В рамках последних политических решений я не думаю, что Беларуси будет легче продать электроэнергию в Прибалтике или Европе, чем в России. Никто не будет брать ее электроэнергию. Спикеры также упомянули, что при строительстве АЭС создается лояльная прослойка интеллигенции. В этом смысл есть. Но, если мы вспомним СССР, было подготовлено очень много кадров, но в итоге техническая интеллигенция тоже поддержала его развал. Что касается строительства АЭС в Узбекистане, то мне сложно сказать, но на самом деле, в Узбекистане вопрос дефицита электроэнергии есть. Другой вопрос, где будут источники для резервирования? Скорее всего, в этом плане Узбекистану нужно будет работать в тесной связке с Казахстаном. Что касается возобновляемых источников энергии, то ее стоимость по-прежнему высока. Стоимость выработки солнечной электроэнергии всегда была дороже, чем выработка на постоянных источниках.

Если говорить о технических вопросах, то, поверьте, он присутствует везде. Вопрос, конечно, этичности методов, которые ваш партнер использует. Мы тоже сталкивались с тем, что не хотели передавать какие-то технологии, понимали, что надо это сделать, но не хотелось. В свое время с «Westinghouse», мы договорились, что топливо для китайских и индийских атомных станции он передаст нам и на базе УМЗ мы будем сами таблетки для рынка. Но «Westinghouse» тянул время, хотя мы были его совладельцами. Даже в этих случаях, возникала ревность, что, вообще, свойственно ядерному рынку. Другой вопрос, какие методы использует ваш партнер. Одно дело, когда оттягивает принятие решение или же допускает агрессивные действия, вплоть до лоббирования через ваши правительства. Это просто вопрос морали бизнеса вашего партнера. И зачастую мораль бизнеса России, с которой мы сталкиваемся, не очень цивилизованна, но в рамках общего нежелания делиться технологиями.

Что касается Казахстана, то строительство АЭС тормозит технологическое развитие. В свое время, мы практически договорились о строительстве интегрированной компании в Казахстане. Мы стали по добыче урана номер 1 в мире, вели переговоры о конверсии. С той же Россией мы договорились по принципу очень простой математики: сколько они зарабатывают на добычи урана, столько же мы должны были зарабатывать на обогащении. Идет обычный обмен. Дальше мы договорились с японцами о поставках топливных таблеток. Здесь мы столкнулись с проблемой сертификации, но договорились о том, чтобы очень сократить этот процесс. Мы поставляли 20 тонн таблеток, если станция выйдет на проектную мощность через полгода, то можете делать следующую партию. Следующая партия была уже 100 тонн таблеток. Это уже почти полный объем загрузки. И третьим шагом они уже готовы были дать заказ на 800 тонн таблеток. Тогда, мы уже полностью уходили от зависимости от российских и украинских заказов и были самодостаточны. Но, это, к сожалению, все не сработало.

К сожалению, сегодня все эти программы по производству топлива уже не будут работать. «Казатомпром» сейчас — просто хорошая большая номер 1 в мире сырьевая компания. Когда говорят, что Россия предлагает строить АЭС, я не вижу, куда ее можно поставить, исходя из мощностей энергосистемы.

Михаил Гончар: Я думаю, что Казахстану не стоит торопиться с принятием стратегических решений. Развитие ядерной энергетики определит весь 21 век, но любые источники энергии должны быть диверсифицированы. Например, в Узбекистане преимущественно газовая тепловая генерация. В Украине самая мощная электростанция в Европе. При этом, за 2019 год было введено в эксплуатации солнечной энергии и ветровой энергетики на 4,5 гигабайта. Для того чтобы построить такую АЭС с 4 реакторами уйдут практически десятилетия. Поэтому, тут есть над чем подумать.

Юрий Пойта: Согласен, что любой глобальный энергетический, либо экономический проект рано или поздно становится геополитическим. Это мы видим очень ярко по украинскому кейсу, по Северному потоку и по ситуации с Беларусью в условиях энергозависимости от РФ. При этом, влияние может быть как прямое, так и непрямое. Что касается Казахстана, в прошлом году во время визита президента Токаева в Россию, Путин высказался о необходимости выхода на новый уровень российско-казахстанских отношений и в качестве первого шага – строительство российской АЭС в Казахстане. Я думаю, что эти слова явно были сказаны не просто так.

Мухтар Джакишев: Да, всегда лучше избегать любой монополии. Но атомная энергетика, невзирая на проблемы с финансированием и со стоимостью электроэнергии, будет развиваться. Да, мы разучились строить атомные станции. Но перспектива в том, что отработанное топливо не является радиоактивным отходом. Он является реактором 4-го поколения – это дверь в водородную энергетику, безопасную и дешевую. Это триллионные доходы. Поэтому необходимо проводить работы в этом направлении.

• 63
• 57