Почему казахоязычные и русскоязычные по-разному оценивают события января?

По мнению автора серии учебников «Ситуативный казахский» Каната Тасибекова, в разнице восприятий январских событий казахоязычной и русскоязычной аудиториями таится опасность, грозящая перерасти в гражданскую войну

Герои или маргиналы? 

– Эти события показали две вещи, – говорит он. – С одной стороны, если не учитывать пока ничем не подтверждённые предположения (за исключением, конечно, киргизского джазмена) о наличии каких-то-то мифических террористов из-за рубежа, вышедшие на площадь демонстранты почти стопроцентно были казахоязычными. С другой стороны – мы наглядно увидели, что власть у нас практически стопроцентно русскоязычная. Да – и акимы, выходившие к народу, и другие люди из власти пытались обращаться к народу на государственном языке, но чувствовалось, что они говорят на другом, чиновничьем казахском, поэтому люди их и не понимали, и не принимали. Именно поэтому аким Алматинской области, когда он пытался выступить перед народом, был прогнан протестующими. 

Сейчас мы все новости в основном узнаём из социальных сетей. Когда в трагические январские дни население было отрезано от них, чувствовали себя как дети, оторванные от материнской груди. Данные, звучавшие с официальных каналов, нас не удовлетворяли – мы давно уже перестали доверять властям.

Когда, наконец, всё закончилось и интернет вернулся, то многие увидели, насколько разный менталитет у наших казахоязычных и русскоязычных соотечественников. 

Некоторые из русскоязычных называют тех, кто вышел на площадь, мамбетами, маргиналами, аулбаями, марлоками, но всех переплюнула женщина-казашка, которая живёт в высотке на площади Независмости. Она назвала протестующих «зверьми, бандитами и иждивенцами, которые не хотят работать, а только умеют бузить, разрушать и грабить! А как они противно орут и свистят, как варвары какие-то». Сидящие в соцсетях продвинутые алматинцы поддерживают её своими лайками.

И напротив – для казахскоязычной аудитории те, кто вышел на площадь, однозначно герои, пролившие кровь за свободу и независимость страны. Культуролог Зира Наурзбаева, выражая эти настроения, предложила назвать их мифическим словом – алғадаи. «…Это молодые самоотверженные воины, идущие в первом ряду на врага… У этого слова есть мифологический контекст, связанный с жизнью и смертью, братством, верностью, сменой дня и ночи, звёздным небом, огнём… Мифы об алғадаях не сохранились, известно только, что они представлялись в облике молодых джигитов или юношей, и только во множественном числе. Согласно демифилогизированным представлениям, алғадаи – это юные воины, готовые принести себя в жертву ради народа, ради родины».

Алжир, КНР и Казахстан

Одним из главных итогов прошедших январских событий стало создание фонда «Қазақстан халқына» – «Народу Казахстана». Как вы думаете, кто вошёл в его наблюдательный совет? Да опять же практически стопроцентно русскоязычные. Поэтому, как и следовало ожидать, казахоязычная аудитория снова остаётся недовольной официальной оценкой произошедшего и мерами, которые принимаются, а также явным креном политического курса в сторону России. И это недовольство обязательно прорвётся наружу, но в этот раз всё может пройти гораздо страшнее. Конечно, можно надеяться на силовиков, усиливать правоохранительные органы, но это, боюсь, прямой путь к гражданской войне. Нет, я не делю наш народ на два лагеря, просто констатирую то, что видно невооружённым взглядом. 

Я хотел бы вспомнить один исторический факт, связанный с французским присутствием в Алжире. За сто с лишним лет, что страной правили французы, в среде алжирцев появились «арки» – люди, которые полностью забыли свой родной язык. Другие пошли ещё дальше – они не только перешли полностью на французский, но и переняли веру колонизаторов – католичество. Из называли «эвалюе», от слова эволюция, подразумевая, что они находятся на более высокой ступени по сравнению с соплеменниками-мусульманами.

Как вы думаете, на чьей стороне выступили эти две группы, когда в Алжире в середине прошлого века началась освободительная война? Увы! Они пошли против собственного народа. Это я к тому, что языковой фактор даже сильнее, чем религиозный, и если мы не будем учитывать этого, конфликтность в нашем обществе будет нарастать и нарастать.

Ладно, события в Алжире – прошлый век, но вот пример последних событий, которые происходят в наши дни в КНР. Эта страна очень долго в отношении этносов, проживающих на её территории, проводила политику, которую выразила коротким лозунгом: «Пусть цветут сто садов». Благодаря ей казахская и другие мусульманские общины КНР свободно развивали свои язык и культуру. Более того, по сравнению с коренным этносом им делались большие поблажки в плане деторождения: разрешалось иметь больше детей, чем в китайских семьях. Но буквально недавно политика в отношении других этносов поменялась здесь кардинально. Китай пошёл по пути насильственного сплочения всех народов в единый китайский этнос под девизом «одна страна – один народ». Людей, которые говорят на своём языке, стали преследовать. Заговорив на казахском или, допустим, уйгурском, можно угодить в исправительные лагеря. Об этом я знаю наверняка, так как очень много общаюсь с қандасами из КНР. Там сейчас, по их словам, действительно, царит атмосфера всеобщего страха. Приезжая туда по делам бизнеса, они, опасаясь за последствия для родственников, останавливаются не у них, а в гостиницах. Разговаривая между собой по телефону, люди вынуждены переходить на завуалированный язык. «Ауы райы калай?» – спрашивают они друг друга. Если вдруг в вотсап-сообщениях полицейские обнаруживают мусульманский ролик с проповедью – можно тут же угодить в исправительный лагерь.

Когда у проживающей в Алматы знакомой умерла в КНР мать, она могла съездить туда только на похороны, а на 40 дней уже нет. Проживающий там отец предупредил детей: здесь нельзя читать даже жаназа, последнюю заупокойную молитву, – могут быть последствия.

Так вот, среди тамошних казахов сейчас появились полицаи из числа тех, кто плохо владеет родным языком, не придерживается казахских традиций, далеки от религии, употребляют спиртное. Раньше эти люди не пользовались уважением в среде своих, но теперь они на коне, потому что доносят на тех, кто читает намаз или говорит на родном казахском.

Оба этих примера (и из далекой Африки, и из соседнего Китая) говорят нам о том, насколько важен язык для национальной идентификации. О том, насколько глубоко в нас сидит дух, оставленный советским прошлым, говорит и пример, который я наблюдал недавно. По следам январских событий по одному из российских телеканалов шла передача, где их журналистка спрашивает в режиме реального времени у своей здешней коллеги, насколько безопасна обстановка в Алматы (подчеркиваю – она сказала «Алматы»), а журналист-казашка отвечает, что все в порядке, она в Алма-Ате. То есть, получается, что россияне перестроились и называют наш город так, как это было изначально, а часть наших всё ещё не восприняли Алматы как крупнейший город независимого Казахстана, для них он – один из городов советской империи.

Пример Токаева

Мне понравилось первое интервью после январских событий Президента Касым-Жомарта Токаева на телеканале «Хабар». Признаюсь, после того, как его, это самое интервью, в сети обругали, – во-первых, за то, что оно было на русском языке, во-вторых, за то, что Глава государства выразил недостаточно соболезнований в адрес погибших на площади, а самой ведущей припомнили платье с глубоким декольте, на котором где-то сбоку болтался орден, – я не испытывал большого желания его смотреть. Но когда всё же посмотрел в записи, то увидел Президента Токаева как человека уверенного в себе, очень эрудированного, с хорошим чувством юмора. Он, что называется, раскрылся. Мне кажется, в немалой степени это объясняется тем, что то интервью было на русском языке. До этого я слышал, как он говорит на казахском – все слова, вроде бы, на месте, но видно, что он либо повторяет заученный текст, либо читает его. Но мы-то все знаем, что он русскоязычный казах, коренной алматинец, владеющий китайским, английским, французским, к азахский начал осваивать в очень зрелом возрасте (я тешу себя надеждой, что он, может быть, занимался и по моему «Ситуативному казахскому»). Так вот, в этом своём интервью он говорил не заученные вещи, а то, о чём он думал и переживал, и передал это во всей полноте – со всеми нюансами и смыслами. 

Почему я заговорил про это? Многие знают, что до 50 лет я говорил только на русском, но даже сейчас, когда достаточно хорошо знаю родной язык, читая некоторые тексты на казахском, вижу, что моё восприятие отличается от восприятия казахоязычных друзей. Время от времени я сталкиваюсь (особенно – раньше) с тем, что, прочитав пост, написанный мною на русском языке, они понимают его не совсем так, как я хотел бы донести его до аудитории. Все они владеют русским языком, но всё равно у изначально казахоязычного человека другой угол восприятия событий. И вот здесь, в этой разнице восприятия, таится, на мой взгляд, бомба – опасность фактически гражданской войны

Поэтому хотелось бы, чтобы этот тренд – на развитие и усиление казахского языка, как объединяющего фактора, был не де-юре, а де факто. И что бы мы ни пережили, наша должна сохраниться как независимое государство. А это возможно только с реально живым, применимым во всех сферах жизни государственным языком.

Президент Токаев именно в этом смысле отличный пример. Являясь русскоязычным интеллектуалом, он, несмотря на возраст, выучил родной язык, и теперь, чувствуется, постоянно совершенствует его.

Фото из открытых источников.

• 231
• 239