Почему Михаил Горбачёв смолчал, когда Абджамил Нурпеисов обвинил его в клевете

Казахстан простился с Абдижамилом Нурпеисовым.

«Многим он не нравился, многие не нравились ему, но ему прощали то, чего никогда не простили бы другому. Большой гражданин, гордость народа, он был оригинальным человеком с нелёгким характером, – сказал о нём народный артист СССР Асанали Ашимов. Несколько интересных фактов из жизни Абдижамила Нурпеисова, которые дают ответы на вопросы, как простому аульному парню, чей первый «роман» состоял из 12 страничек рукописного текста, удалось за несколько лет покорить Алматы и Москву? И почему Михаил Горбачёв смолчал, когда классик в тяжёлые декабрьские дни 1986 года обвинил его в клевете на казахский народ.

Его малая родина

Абдижамил Нурпеисов родился берегу на Арала, у подножия горы Бел-Аран. В фильме «Великое безумие пчёл» Александра Головинского, писатель, вспоминая об опустынивании родной земли, сказал:

– Мы здесь с Тахави Ахтановым плавали на пароходе по Аралу, а спустившись через месяц с корабля на материк, побывали в колхозе Жанажол. Однажды в дом, где мы остановились, прибежал, размахивая газетой, аульный почтальон. Глупо улыбаясь, показал нам заметку, где говорилось, что через 20 лет Арал усохнет. «И тогда освободиться столько плодородной земли, – восторженно писал журналист, – и мы посеем хлопок, построим агрогорода». «Какой бред», – подумал я. Но, увы, недалёкий писака оказался прав. Оказывается, море можно при современной технике плюс бездушии человека высушить за четверть века».

Его путь в литературу начинался с «Войны и мира» Льва Толстого.

В 1942 году Абдижамил Нурпеисов ушёл на войну. В начале апреля следующего года 18-летний лейтенант попал на Южный фронт. Придя в штаб, который находился в Новочеркасске, он познакомился с капитаном, который также ожидал назначения. Вместе они сняли комнату у одинокой женщины.

– В этом доме была одна-единственная книга – первый том «Войны и мира», – вспоминал писатель позже. – Взяв её в руки после завтрака, капитан ложился на кровать, через несколько минут книга шлёпалась на пол. На третий день, не успев прочитать и строчки, капитан резко оторвал голову от подушки, сморщился от злости и швырнул её в противоположный угол. После этого он к ней не прикасался, зато «Войну и мир» начал читать я. Голова шла кругом! И так плохо знаю русский язык, а тут ещё цитаты на французском. Но теперь, когда с того дня прошло уже много-много лет, я думаю, что та властная тяга к литературе начиналась с мощи этой книги.

Демобилизовавшийся из армии в 1946 году, лейтенант Нурпеисов прямиком поехал в Алма-Ату, чтобы попасть в Союз писателей. В рюкзаке лежала 12-листовая тетрадка, исписанная мелким бисерным почерком. Начало, как казалось ему, будущего романа.

– Читая всё без разбору – стихи ли это, статьи, повести, романы ли – я с малых лет боготворил всех писателей. Но попав в святое для меня здание, оробел, и, бочком зайдя в кабинет, где, склонившись над столом, сидел председатель Союза Сабит Муканов (писатель увлечённо работал), весь сжался и юркнул в угол. Но он краем глаза успел заметить меня и, обернувшись, спросил: «Вы к кому?» – «К вам». «Почему тогда прячешься?» – перешёл он на «ты».

Протянув ему тетрадку, сказал, что принёс роман. «Я сейчас очень занят подготовкой доклада. Не обидишься, если отправлю тебя к главному редактору «Литературного фронта» (современный журнал «Жұлдыз». – Ред.) товарищу Мустафину?»

Он написал записку и уже через час я был дома у Габидена Мустафина. «Что это?» – спросил писатель, когда я вслух прочитал содержимое своей тетрадки. «Роман». «Но роман – это большая вещь, а у тебя всего 12 страниц». И тут я задал глупейший вопрос: «Ағай, а как пишутся романы?» Писатель улыбнулся: «У тебя уже похоже на роман. Мы все именно так и начинали их писать».

Пройдет несколько месяцев и 22-летний прозаик Нурпеисов в Союзе писателей Казахстана прочитает старшим товарищам по перу роман «Курляндия».

Из аула – в Москву и Париж

А вот, как он приступал к роману «Кровь и пот». Вернувшись летом 1947 года в родные края, 23-летний офицер Абдижамил Нурпеисов застал дома в нужде и горе мачеху и сестрёнку, отец и два брата погибли на фронте. Через несколько дней он поехал в районный центр. Вечером того же дня, как только добрался до Аральска, вывел на клочке бумаги: «Кровь и пот».

– Когда «Кровь и пот» печаталась в журнале «Дружба народов», я как раз в ту пору работал там, – вспоминает российский критик Лев Аннинский – один из героев фильма Александра Головинского «Безумие пчёл». – Я отлично знал, какого масштаба эта вещь, и когда размышлял над прозой Нурпеисова, то воспринимал её так: боль казахов похожа на нашу русскую боль. И они, как и мы, пережили этот страшный век: были ввязаны сначала в гражданскую, а потом в Великую Отечественную войну. Роман «Кровь и пот» стал для меня воротами в казахскую реальность и казахскую душу. Эти ворота ведут в евразийское вселенское пространство, где все мы обречены жить. Живя здесь, мы поневоле или по воле, как говорил Достоевский, становимся всеотзывчивыми всечеловеками.

– В течение многих десятилетий разрабатывая тему слома старой системы и рождения новой, советские писатели пользовались двумя красками: всё, что было связано с белыми, было чёрным, всё, что с красными, – светлым, – сказал азербайджанский писатель Чингиз Гусеинов. – В романах «Тихий дон» (самое яркое антисоциалистическое произведение, с моей точки зрения) и «Кровь и пот» это было нарушено. В двух центральных образах трилогии Нурпеисова – Еламана и Танирбергена – была показана трагическая судьба всего казахского народа

К слову, в Москву литературные дороги Абдижамила Нурпеисова привели в конце 40-х годов, когда он стал студентом Литературного института, а жизненные дороги в этот город начинались гораздо раньше. В 1943 году 19-летний лейтенант Нурпеисов был определён в учебный артиллерийский полк, базировавшийся в подмосковном посёлке Качино. Как-то утром Нурпеисова вместе с товарищами по оружию подняли не на учения, а посадили в грузовик и повезли на Поклонную году. Здесь тогда снимались сцены отступления наполеоновской армии из Москвы для фильма «Кутузов» Владимира Петрова. Молодых солдат и офицеров привезли сниматься в массовке. Нурпеисова в кадре не видно (режиссёр, видимо, решил, что на француза он похож мало), но этот эпизод остался в памяти, чтобы затем украсить куда более серьёзные сцены из жизни уже не офицера, а писателя Нурпеисова.

Французский стал первым иностранным языком, на котором заговорили герои Нурпеисова. Юрий Казаков уже заканчивал переводить «Кровь и пот» на русский, она уже публиковалась в «Дружбе народов», когда он прислал в Алма-Ату письмо: «Во Франции есть переводчица. Она мои рассказы переводит, и ей очень понравился роман «Кровь и пот», она хочет его переводить. Если найдет в Париже издателя, который заинтересуется романом о казахах, тогда дело в шляпе».

Как известно, переводчица нашла не какого-нибудь третьестепенного издателя, а самого Антуана Галимара, директора старейшего издательского дома Gallimard. Так начиналось знакомство Абдижамила Нурпеисова с Лили Дени – самой знаменитой во Франции переводчицы с русского.

Китайская стена

Для казахов он был огромной духовной защитой, китайской стеной, считает драматург Дулат Исабеков.

– Если нужно было с высокой трибуны защитить казахскую честь, совесть, менталитет и сущность, то это поручалось только ему. Когда генсек Горбачёв в 1987 году приезжал в Алматы, Нурпеисов находился в Москве. Но, услышав, что тот будет встречаться во Дворце республики с общественностью, тут же вылетел домой.

На следующий день Нурпеисов выступил с острой критической речью. Я очень хорошо помню этот момент. Увидев, что Горбачёв не слушает его, Нурпеисов громко обратился к нему: «Михаил Сергеевич, я обращаюсь к вам, а вы шепчетесь с соседом».

«Извините, – сказал смутившийся генсек. – Продолжайте».

И классик сказал своё слово о событиях 1986 года. «Сейчас я повторю те же слова, которые сказал газете «Известия» по горячим следам. Вы оклеветали казахский народ, назвав его представителей необузданными, обнаглевшими и самонадеянными националистами, а вышедшую на площадь молодёжь – дебоширами, наркоманами, алкоголиками. И это останется на вашей совести».

Аплодируя ему стоя, мы гордились, что у нас есть такая фигура, которая может обратиться с такими резкими словами в адрес первого руководителя СССР.

И ту статью я тоже хорошо помню. В царившей в конце декабря 1986 года суматохе никто ещё не мог разобраться, в чём дело, кто стоит за всеми этими событиями? А он, выступив в «Известиях», уже сказал своё веское слово, заявив, что декабрь 1986 года в Казахстане – это первая демократическая волна в СССР. И начинал её сам генсек Горбачёв, заговоривший о свободе слова. Но когда та волна заявила о себе, он решил подавить её силой армии, да ещё и не казахстанской, а присланной из Красноярска.

После выхода той статьи я в тот же день был у него дома. При мне ему позвонил сам первый секретарь ЦК компартии Казахстана Геннадий Колбин. Мне слышно было, о чём они говорили. «Абдижамил Каримович, большое спасибо, что помогли разобраться со многими запутанными вопросами». Колбин знал, какое место занимает Нурпеисов в советской литературе, а потому не мог не считаться с ним.

Напомню всем: роман «Кровь и пот» Нурпеисова был напечатан в роман-газете, выходившей полуторамиллионным тиражом. Это было впервые в истории казахской литературы. Потом эпопея, которую Нурпеисов писал 20 лет, переиздавалась бессчётное количество раз, переводилась на многие языки мира, но за всем этим стоял адский труд. Писал Абе долго, мог над одной страницей просидеть несколько дней. Работая с кем-то, становился злым и беспощадным. Я его в такие моменты не узнавал. Из меланхоличного, медлительного человека превращался в голодного волка. Когда я, сидя рядом с ним, правил его рукописи, то думал, что уж лучше бы отсидел трое суток в КПЗ. Если неправильно подбирал слово, в глазах сверкала ненависть. Пока Юрий Казаков переводил роман на русский, Абе выпил из него всю кровь и буквально сожрал.

Он только себя считал по-настоящему правильно поступающим человеком. Но если кого-то приближал к себе, то даже если весь мир будет переубеждать его в обратном, никогда не менял своего мнения. И наоборот – если ненавидел, то пусть весь мир на коленях будет просить за того человека, – ни на йоту не отступал от своего мнения.

Поэтому Зейнолла Кабдолов, его близкий друг, назвал Абе когда-то «Сұрмайтын қазық» – кол, который невозможно вытащить из земли. Я это мнение поддерживаю.

Большего патриота, чем он, я не знал. Его волновало всё: состояние казахского языка, горизонты его использования, разбазаривание наших природных богатств, хозяйничанье на наших землях иностранцев. Говоря об этом, он становился нервозным и возбуждённым.

Когда я последний раз навещал Абе, его выкатили ко мне на коляске. Он высох, стал таким маленьким, у меня защипало в глазах; чтобы не показать слёзы, зашёл с другой стороны коляски. Пробыл у него часа два-три. Он совсем уже ничего не слышал, но спрашивал, что там, во внешнем мире, происходит, я пытался ему что-то рассказывать, с трудом пробиваясь сквозь глухоту.

С уходом таких великих, как он, оставшиеся чувствуют себя осиротевшими. И я тоже, несмотря на то, что мне идёт 80-ый год, ощущаю сейчас какое-то детское сиротство. Я словно остался в здании без одной стены…

• 142
• 150