Кому принадлежит Казахстан? Мы этого не узнаем

По крайней мере в ближайшее время мы не узнаем, кому принадлежит земля Казахстана. Официальный ответ: это персональные данные. А в кулуарах чиновники отвечают: этот вопрос решаем не мы. Тогда кто? Общественный деятель Мухтар Тайжан считает, что их имена слишком влиятельны, чтобы земельный кадастр стал достоянием гласности. Настолько влиятельны, что перед ними бессильны правительство и депутаты.

— Мухтар, что удалось сделать в рамках Земельной комиссии?

—  Кроме открытого кадастра, удалось практически все. Земельные митинги сделали свое дело. До конца 2021 года земля не будет продаваться никому, а тем более сдаваться в аренду иностранцам. Если в составе юридического лица будет хоть один процент иностранного участия, такому юрлицу земля в аренду передаваться не будет. Кроме этого, предусмотрено  увеличение пастбищных угодий вокруг аулов. Это тоже большое достижение.

Увеличено количество выделяемой земли под программу «10 соток».  Я уверен, что многие с удовольствием построят себе дома. Много изменений претерпел сам порядок предоставления земли в аренду. Будет открытый конкурс, чего раньше не было. Причем итоги конкурса будет подводить комиссия, это перестанет быть прерогативой акима. При этом, комиссия будет состоять минимум на 50% не из чиновников. Это делается для того, чтобы работа комиссии была максимально прозрачной. За нарушение земельного законодательства аким теперь будет нести не только административную, но и уголовную ответственность. Это большое новшество, которое должно дисциплинировать акимов в земельных отношениях.

Поправки усилят контроль за использованием сельхозугодий, будет систематизирован процесс передачи земли в аренду.  Теперь, если земля не будет использоваться в течение двух лет, то ее будут изымать и передавать другим на конкурсной основе.

Вводятся нормы предельных максимальных сельхозземель, предоставляемых в «одни руки». Это направлено против латифундии, которая стала бичом нашего сельского хозяйства. Теперь нельзя взять десятки тысяч гектаров, получить субсидии от государства и ничего не делать. К сожалению, это правило не будет распространяться на существующих латифундистов, закон ведь обратной силы не имеет. В приграничной зоне земля не будет предоставляться даже тем гражданам, которые состоят в браке с иностранцами. Нам известны случаи, когда заключались фиктивные браки, чтобы получить в аренду землю.

Таким образом, требование народа не продавать и не сдавать в аренду землю иностранцам выполнено.

— Но ведь это можно сделать через подставные лица?

— Да, могут, но с минюстом отработано требование к нотариусам проверять всех конечных бенефициаров. Если хоть какое-то иностранное участие будет, то нотариус попросту не будет регистрировать такие договора. А аким, который примет такое решение, будет привлечен к уголовной ответственности.

— Но с другой стороны, это серьезно ограничит возможность привлечения иностранных инвестиций в сельское хозяйство…

— Я выполнил волю народа, которая было озвучено на митингах.  Еще четыре года будут ограничения, а дальше надо искать какое-то другое решение, надеюсь, с нашим участием.

Думаю, выход в том, чтобы стимулировать инвесторов осуществлять закуп конечной продукции сельхозпроизводителей.  Как, собственно, это происходит и сейчас. А вообще, нужно системное решение. Все сделки, в том числе с иностранцами, должны проходить через биржевой механизм, как это делается, например, на той же Лондонской фондовой бирже. Там никому в голову не придет оспаривать требования по полной прозрачности всех участников сделки, ее условий. У нас тоже все проекты должны быть абсолютно прозрачными.

— Но история четырех казахстанских агрохолдингов, которыми владеют граждане Казахстана, говорит о том, что исключение иностранного участия – это не панацея. Они должны государству 4,7 млрд. долларов. Да и более триллиона тенге, бездарно инвестированных в сельское хозяйство, осели не в карманах иностранцев.

— Да, я совершенно согласен. И все это случилось именно потому, что нет открытости. Когда открытости нет, тогда страшно и иностранцев пускать, и собственных латифундистов. Именно поэтому мы настаивали на открытом кадастре. Общество должно знать, кому принадлежит земля, на каких условиях. Земля — это не квартира, это не счет в банке, не ИИН. Это общее достояние. Мы только временные пользователи этой земли и должны ответить перед потомками, как она была использована.

— Какова официальная версия чиновников?

— Якобы раскрытие кадастра противоречит закону о персональных данных. Я на это депутатам и правительству говорю: покажите мне персоналии в земельных отношениях? Это сделка между двумя юридическими лицами: государством и ТОО или Крестьянским хозяйством. Где там персональные данные?  По конституции земля и ее недра принадлежат государству. Даже на этом этапе эти аргументы разбиваются полностью, нет там персональных данных, нечего скрывать.

Персональные данные — это ваш счет, квартира, размер, вес. Но в земельных отношениях персон нет, это юрлица.  Мне никто не может ответить на эти простые вопросы. Зато в кулуарах говорят: «Мухтар, ну ты же понимаешь, решения принимаем не мы».  Я думаю, все очевидно – если откроется кадастр, то в нем окажется очень много известных фамилий.

В целом этот вопрос решится тогда, когда сменится система.  Потому что сейчас мы вплотную приблизились к интересам основателей этой системы и чувствуем свое бессилие.  То же самое можно сказать о льготах недропользователей, и открытого кадастра. Кстати, в Кодексе о недрах обязательна полная информация о недропользователе вплоть до конечного бенефециара. И главное, в этой комиссии сидят  те же самые депутаты, что и в земельном комитете. Я у них спрашиваю: почему вы здесь требуете полную прозрачность, а против точно таких же принципов в законе о земле вы возражаете? Чем отличается недропользователь от земледержателя?  Почему я настаивал на прямых эфирах этих групп, они были бы очень интересны для народа. Но все остальные были против. Мне кажется, что на левом берегу Астаны элементарно не хватает здравого смысла. Это дефицит.  А если кто-то здраво мыслит, то его автоматом зачисляют чуть не в оппозицию.

— Вы провели огромную работу. Что дальше?

— Для начала я хочу отчитаться о своей работе перед теми, кто болеет за страну. К тому же просто хочется элементарно отдохнуть. Потом подумаю, что делать дальше. Мне нужно понять, продуктивен ли такой способ работы, которой я занимался весь год, участвуя в нескольких рабочих группах.  Парламент и правительство готовы включить меня в состав любой рабочей группы. Есть много работы по Налоговому кодексу, по обязательному медстрахованию. Но для меня не так просто все время находиться в чужеродной среде. В Алмате более дружелюбная атмосфера. В Астане люди даже чай не просто так пьют. Да и моя физиономия там не всем нравится. Я же понимаю, что меня там терпеть только вынуждены.  

• 66
• 64