Акежан Кажегельдин: как Узбекистану «продать» реформы

Возрастающее доминирование ведущих технологических компаний вызывает оживлённые дебаты о балансе между эффективностью и рыночной силой, одновременно заставляя задуматься над тем, как меняющая структура рынка повлияет на инновации и распределение богатства в будущем. На ежегодном Симпозиуме по экономической политике в Джексон-Хоул (штат Вайоминг), организуемом Федеральным резервным банком Канзас-Сити, можно было ознакомиться с прекрасным циклом статей и комментариев как раз на эту тему.

Что касается эффективности и конкуренции, то уже сейчас есть причины для беспокойства. Как показал Джон Холтивангер из Университета Мэриленда, резко упала доля новых компаний, вышедших на рынок, причём особенно за последние 12 лет; а по данным Джея Риттера из Университета Флориды, аналогичный резкий спад наблюдается в количестве ежегодных первичных размещений акций.

Из этих данных следует, что молодые фирмы всё чаще соглашаются с тем, чтобы их поглотили, и не пытаются вырасти в крупные публичные компании. Между тем, во многих отраслях доля закрывающихся фирм остаётся сравнительно стабильной, несмотря на рост различий в уровне производительности. Иными словами, более слабые производители не вытесняются с рынка, а это означает, что многим отраслям экономики не хватает динамизма.

Тем временем показатели концентрации рынка, например, доля продаж четырёх крупнейших компаний, растут в целом ряде отраслей в США, хотя пока не ясно, какой именно вывод следует из этого делать. Сейчас ведутся споры о том, растёт ли уровень концентрации рынка в Европе, где применяется несколько более строгая антимонопольная политика. Если не растёт, тогда антимонопольной политикой можно было бы объяснить разницу между Европой и США в этом отношении.

Прибыльность корпораций в США также выглядит более высокой, чем в Европе; однако опять же не до конца ясно, что это значит. Одни видят в этом признак растущей монополизации в американских отраслях. А другие – свидетельство того, что доминирующие американские компании-суперзвёзды активней занимаются инновациями и пожинают плоды возросшей производительности. Но если это верно, тогда как это сочетается с реальностью низких темпов совокупного роста производительности в мире? Если темпы инноваций столь высоки, тогда почему темпы роста производительности остаются такими низкими?

Концентрация радикальных изменений

Прежде чем мы перейдём к этому вопросу, давайте посмотрим, что мы уже знаем. По данным современных исследований, нынешнее увеличение концентрации рынка отражает не проявления рыночной силы, а сдвиг рыночной доли в пользу инновационных и лучше управляемых компаний. Это компании, которые привлекают самых лучших сотрудников. Собравшись в нескольких суперзвёздных компаниях, способные люди стали супер-способными.

Казалось бы, это хорошо; но лишь до тех пор, пока компании наращивают долю рынка за счёт повышения своей эффективности, а не путём простого поглощения других фирм, в то время как антимонопольные власти стоят в стороне. Можно было бы ожидать, что концентрация/монополизация рынка приведёт к повышению цен, однако нет каких-то убедительных свидетельств подобного. Разумеется, компании могли повышать эффективность, не снижая при этом цены; но в этом случае стабильность цен должна стать поводом для озабоченности.

Другая тенденция – растущее значение «нематериальных» активов, например, программного обеспечения и интеллектуальной собственности. Николя Крузе и Дженис Эберли из Северо-Западного университета полагают, что это могло способствовать росту рыночной концентрации. Кроме того, проводя различия между отраслями, они показывают, что рост концентрации коррелирует с ростом производительности в одних отраслях и с ростом рыночной силы в других. Крузе и Эберли обнаружили прирост производительности в отраслях, ориентированных на потребителей; и в этих же отраслях, по мнению Альберто Кавалло из Гарвардской школы бизнеса, потребители выиграли от снижения цен. В более широком смысле вывод таков: мы не можем с определённостью сказать, что рост концентрации нанёс вред потребителям.

Впрочем, ситуация, сложившаяся в медицинской отрасли, служит предостережением. Здесь также наблюдается очень высокий уровень концентрации рынка, однако доминирующие компании явно намерены выжимать соки из потребителей, и не все из них показывают высокий уровень производительности. Соответственно возникает вопрос: а не пойдут ли со временем компании-суперзвёзды с высокой производительностью из других отраслей по тому же самому пути. Хорошо известные рыночные лидеры, например, Facebook и Google, предлагают множество продуктов и услуг бесплатно (и это, конечно, выгодно потребителям), однако их бизнес-модели вызывают целый ряд острых вопросов.

Например, необходимо задуматься над тем, является ли обмен персональных данных на право пользования этими сервисами справедливой торговой сделкой. И есть другой вопрос: с кого эти компании берут плату за свои услуги, и не перекладывают ли они эти затраты (например, в виде рекламы, которую вас заставляют смотреть) обратно на потребителей.

Ещё предстоит увидеть, как долго будет сохраняться нынешняя система, в которой пользователи получают бесплатные услуги в обмен на просмотр рекламы и уступку прав на свои данные, компании платят цифровым платформам за доступ к этим клиентам, а сами платформы получают огромную сеть клиентов в обмен на свои инновационные услуги. Ещё более важный вопрос (и на него пока нет ответа): позволит ли такая система сохранить динамизм на этих рынках в долгосрочной перспективе.

Клыкастый FAANG

Следующий важный вопрос – не происходит ли замедления инвестиций, исследований и разработок, а также распространения по всей экономике инноваций от суперзвёздных компаний из-за самой структуры ключевых отраслей. Большинство экономистов скажут, что инновации стимулируются, главным образом, конкуренцией как внутри отраслей, так и за их пределами, в том числе из-за угроз будущей конкуренции. Именно поэтому, даже если сегодня нет особых поводов для беспокойства из-за влияния рыночной концентрации на инновации, стоит всё же задумываться о том, не станет ли она угрозой для динамизма в будущем.

Здесь, я думаю, есть причина для тревоги, учитывая снижение доли новых компаний на рынке и нарастающую тенденцию выкупа молодых фирм. Зачастую подобные поглощения используются в первую очередь доминирующими компаниями для ликвидации или ассимиляции новых продуктов, которые могли бы стать для них конкурентной проблемой в будущем. Имеется масса свидетельств того, что это происходит в фармацевтической отрасли; но мы знаем, что группа компаний FAANG (Facebook, Amazon, Apple, Netflix и Google) тоже готов прибегнуть к подобным мерам при необходимости.

Помимо удушения конкуренции такие методы ещё и отпугивают финансирование со стороны венчурных капиталистов, которые заговорили о «зоне смерти», возникшей вокруг ключевых продуктов крупнейших технологических компаний. В настоящий момент венчурные капиталисты не хотят никого финансировать в этой «зоне смерти», поскольку здесь нет перспективы роста – только неизбежное поглощение.

Ещё одно значительное преимущество доминирующих игроков – возможность монополизировать доступ к клиентам или использовать клиентские данные. Исследовав тексты одного миллиона предложений кредитных карт, Хон Ру и Антуанетт Шоар из МИТ показали, что компании, возможно, злоупотребляют выводами из данных о поведении людей для извлечения повышенной ренты. Другое очевидное преимущество современных лидеров рынка – приковывание к себе клиентов благодаря сетевому эффекту, который обычно приводит к тому, что в итоге «победителю достаётся всё».

Учитывая все эти преимущества уже работающих на рынке компаний, мы больше не видим такой же конкуренции, как в прошлом, когда компании ещё энергично соперничали за рыночную долю в ключевых отраслях экономики. С этим связана проблема, о которой впервые заговорил Адам Смит 250 лет назад. Общее количество компаний сокращается, и поэтому возрастает риск тайного или даже явного сговора, причём как по отношению к потребителям, так и по отношению к рынкам труда и промежуточных товаров.

Наверное, наибольшая из всех тревог связана с замедлением темпов распространения новых технологий в экономике. Судя по имеющимся данным, новые идеи не распространяются от компаний-суперзвёзд к остальным участникам экономики. Хотя некоторые компании демонстрируют сильные темпы роста производительности, а разрыв уровня производительности внутри отраслей возрастает, мы видим, что в целом темпы роста производительности снижаются. Есть несколько вероятных причин низкого уровня распространения новых технологий, начиная с защиты интеллектуальной собственности и заканчивая ограничениями трудовой мобильности между компаниями. Однако какой бы ни была причина, очевидно, что нам следует тревожиться об уровне производительности в будущем даже больше, чем в настоящем.

Люмпенское большинство

Последний повод для озабоченности – неравенство. Я рискну излишним упрощением, но сейчас мы достигли состояния, когда люди с самыми высокими заработками сконцентрированы в нескольких компаниях, а все остальные, как правило, не имеют таких же возможностей для заработка. Иными словами, речь не идёт о нескольких руководителях в каждой компании, которые получают огромные зарплаты, а о многих сотрудниках немногих суперзвёздных компаний. Вопрос в том, должно ли нас это успокаивать.

Очевидно, что ни тот, ни другой сценарий не очень привлекателен. Чем больше людей с наивысшей квалификацией будет собираться в нескольких избранных компаниях-суперзвёздах, тем больше людей, оставшихся позади, начнут спрашивать, а почему «элите» достаётся всё. Едва ли справедливо то, что люди, которые получают львиную долю вознаграждений, сконцентрированы в нескольких компаниях на побережье, а не распределены более ровным слоем между компаниями, отраслями и регионами.

Что касается оставшихся позади, то Алан Крюгер из Принстонского университета предупреждает: один из вариантов проблемы Смита – сговор между немногими компаниями на рынке труда – становится всё более заметным. Как минимум, на некоторых рынках мы можем наблюдать рост монопсоний (ситуация, когда на рынке один покупатель), а не монополий (когда на рынке один продавец). На рынке труда компания, занимающая положении монопсонии (или тайно сговорившаяся с другими компаниями), может создать понижающее давление на зарплаты во всех секторах.

Как предполагает Крюгер, хотя власть монопсонии, «вероятно, всегда существовала на рынке труда,… те силы, которые традиционно служили для неё противовесом,… за последние десятилетия ослабли». Количество членов профсоюзов стало снижаться, а тем временем компании стали всё чаще применять методы, ослабляющие переговорную силу работников, начиная с пунктов об отказе от конкуренции в трудовых договорах до использования персонала других компаний.

Что делать?

Рассмотрев данные о рыночной концентрации, инновациях и распределении доходов, мы должны теперь обратиться к политическим последствиям всех этих тенденций. На мой взгляд, властям следует особенно беспокоиться о том, как поведение компаний-суперзвёзд сегодня может повлиять на состояние конкуренции в их отраслях завтра. Политики и регуляторы должны очень внимательно присмотреться, а не используются ли права на интеллектуальную собственность и накопление собственных баз данных для удушения конкуренции или предотвращения распространения новых знаний и технологий во всех отраслях экономики. Им также следует задуматься о таких политических инструментах, которые будут выходить за рамки традиционного антимонопольного регулирования.

Например, есть предложение, чтобы частные лица получили право на собственные данные. Потенциально этот шаг мог бы улучшить распространение технологий, потому что компании превратились бы в покупателей данных, а не в продавцов. Частные лица, переставшие быть привязанными к какой-либо из цифровых платформ, могли бы распределять свои данные между конкурирующими компаниями. Власти могли бы также начать требовать повышения совместимости между платформами, ограничивая, тем самым, силу привязанности пользователей к какой-либо конкретной структуре.

Что касается труда, то власти могли бы вмешаться здесь несколькими способами. Например, возможно, есть основания для антимонопольных решений против пункта об отказе от конкуренции в трудовых контрактах, который, по сути, ограничивает торговлю (в данном случае – торговлю трудом). Можно было бы также предпринять шаги для ослабления систем профессионального лицензирования (например, для косметологов или сантехников), в которых обычно доминируют такие люди, которые в наибольшей степени заинтересованы в протекционизме. Почему именно те, кто уже имеет ту или иную лицензию, должны устанавливать правила этого лицензирования? Возможно, что рамки профессионального лицензирования должен определять орган, отличающийся большей нейтральностью.

Незавидная задача центральных банков

Так или иначе, одно из самых важных последствий происходящих сейчас структурных изменений в экономике связано с политической экономией центральных банков. Страх перед технологическими переменами, падение качества рабочих мест, радикальные изменения, вызванные деятельностью компаний-суперзвёзд – всё это даёт людям массу причин для недовольства. Несмотря на низкий уровень безработицы, многие работники недовольны. Они застряли в несуперзвёздных компаниях, где они копят возникшие после «Великой рецессии» обиды на элиту и её политическую повестку.

А из всей элиты руководство центральных банков вызывает, наверное, наибольшую критику. Большинство из них имеют степень доктора наук, и они говорят на языке, который кроме них никто не понимает. Они являются квинтэссенцией «граждан из ниоткуда» – периодически встречаются за закрытыми дверьми в далёком Базеле, где обсуждают состояние мировых финансов и системное влияние монетарной политики. Многие считают, что они вообще не обсуждают жизнь простых людей, за исключением тех случаев, когда это уместно в дискуссиях об инфляции.

Неудивительно, что произошёл такой сильный спад общественного доверия. Очень плохо, когда средний гражданин едва способен понять сложное соотношение между уровнем инфляции и уровнем безработицы. Но ещё хуже, когда к этому добавляется общественное недовольство предоставлением финансовой помощи Уолл-стрит, а также впечатление, будто центральные банки больше фокусируются на глобальных проблемах, чем на внутренних. Да, именно в этом как раз и заключается работа центрального банка – думать о таких вещах. Но эта работа всё чаще встречается подозрительным отношением тех, кто в ней не участвует.

Управление центральным банком уже само по себе является трудной задачей. Но она становится ещё труднее, когда появляются политики, пытающиеся заработать политические очки с помощью атак на тебя. Не надо завидовать руководителям центральных банков, когда они ищут путь вперёд в нынешних условиях недоверия и насмешек, ставших следствием более крупных структурных изменений, которые происходят в экономике.

Смогут ли центральные банки вернуть себе доверие общества, сохранить глобальную экономическую стабильность, а также понять, как можно приспособиться к повсеместным радикальным технологическим изменениям, и причём всё это одновременно? Таким будет ключевой вопрос в 2019 году – и в последующие годы.

Рагурам Раджан – управляющий Резервным банком Индии в 2013-2016 годах, сейчас профессор финансов в Школе бизнеса им. Бута при Чикагском университете.

Copyright: Project Syndicate, 2018.

^{иллюстрации из открытых источников}

• 61
• 58