Жүйе өзгермей, жағдай өзгермейді!

   Мир отчаянно нуждается в плане «мирного сосуществования» между США и Китаем. Обе стороны должны признать право каждой из них развиваться на собственных условиях. США не следует пытаться изменить китайскую экономику согласно своему образцу капиталистической рыночной экономики, а Китай должен признать правоту тревог Америки по поводу утечки занятости и технологий, а также смириться с отдельными случаями ограничения доступа к американским рынкам.

 Термин «мирное сосуществование» заставляет вспомнить о Холодной войне между США и СССР. Советский руководитель Никита Хрущёв понял, что коммунистическая доктрина вечного конфликта между социалистической и капиталистической системами себя изжила. В обозримом будущем США и другие страны Запада не могли созреть для коммунистической революции, но при этом они вряд ли могли свергнуть коммунистические режимы в странах советского блока. Коммунистические и капиталистические страны должны были жить бок о бок.

 Мирное сосуществование в период Холодной войны, возможно, не выглядело идеальным; имелась масса разногласий, при этом каждая из сторон покровительствовала своим прокси-режимам в борьбе за глобальное влияние. Но эта политика позволила предотвратить прямой военный конфликт между двумя супердержавами, до зубов вооружённых ядерным оружием. Точно так же мирное экономическое сосуществование США и Китая является единственным способом предотвратить дорогостоящие торговые войны между двумя мировыми экономическими гигантами.

 Сегодняшний тупик в отношениях США и Китая возник из-за дефектной экономической парадигмы, которую я называю «суперглобализмом». Согласно этой парадигме, все государства обязаны максимально открывать свою экономику для иностранных компаний, вне зависимости от того, как это повлияет на их стратегии экономического роста или социальные модели. А для этого требуется, чтобы национальные экономические модели, то есть внутренние правила управления рынками, значительно сблизились. Без такой конвергенции национальное регулирование и стандарты начинают выглядеть препятствием, мешающим доступу к рынкам. Они воспринимаются как «нетарифные торговые барьеры», говоря языком экономистов и юристов, которые специализируются на внешней торговле.

 Соответственно, главное американское недовольство Китаем заключается в том, что китайская промышленная политика затрудняет ведение бизнеса в этой стране компаниям США. Субсидирование кредитов поддерживает на плаву госкомпании и позволяет им заниматься перепроизводством. Действующие правила защиты интеллектуальной собственности облегчают нарушение копирайтов и патентов, а также копирование конкурентами новых технологий. Требование трансфера технологий принуждает иностранных инвесторов к созданию совместных предприятий с местными компаниями. Запретительное регулирование не позволяет финансовым компаниям США обслуживать китайских клиентов. Президент Дональд Трамп явно готов осуществить свою угрозу и ввести огромные дополнительные карательные пошлины на китайский экспорт стоимостью $200 млрд, если Китай не уступит требованиям США в этих вопросах.

 В свою очередь Китай не готов соглашаться с аргументами, будто его экспорт несёт ответственность за серьёзные проблемы на рынке труда в США или что какие-то из его компаний воруют технологические секреты. Китай хотел бы, чтобы Америка оставалась открытой для китайского экспорта и инвестиций. Хотя сам Китай тщательно и поэтапно управляет открытием страны для мировой торговли, стремясь избежать негативных последствий для занятости и технического прогресса.

 Мирное сосуществование потребует, чтобы США и Китай предоставили друг другу больше пространства для собственной политики, отдавая при этом приоритет международной экономической интеграции, а не внутренним экономическим и социальным задачи в обеих странах (или в каких-либо других). Китай смог бы свободно проводить собственную промышленную политику и заниматься финансовым регулированием с целью создания рыночной экономики с отличительной китайской спецификой. А США смогли бы свободно защищать свой рынок труда от социального демпинга и сильнее контролировать китайские инвестиции, которые ставят под угрозу достижение целей технологической или национальной безопасности.

 Возражения, что подобный подход откроет шлюзы протекционизма и приведёт к остановке мировой торговли, основаны на непонимании мотивов открытой торговой политики. Согласно принципу сравнительного преимущества, страны торгуют потому, что это в их интересах. Когда они принимают меры по ограничению торговли, это происходит либо потому, что они получают компенсирующие выгоды в каком-то другом месте, либо из-за провалов во внутренней политике (например, из-за неспособности обеспечить компенсации тем, кто проигрывает от открытой торговли).

 В первом случае свободная торговля не гарантирована, потому что она может ухудшить положение общества. Во втором случае свободная торговля возможна, но лишь в той степени, в какой удаётся устранить политический провал (и обеспечить компенсации). Международные соглашения и торговые партнёры не способны надёжно провести различия между этими двумя ситуациями. Но даже если бы они могли это сделать, не вполне ясно, смогут ли они дать адекватное лекарство (сделать возможными компенсации, если уж продолжать приведённый выше пример) или позволить избежать новых политических проблем (усиление роли других лоббистов – крупных банков и транснациональных компаний).

 Взгляните на Китай в этом свете. Многие аналитики считают, что промышленная политика Китая сыграла ключевую роль в его превращении в сильную экономическую державу. Если это действительно так, тогда ограничение подобной политики не будет отвечать ни интересам Китая, ни интересам мировой экономики. Согласно альтернативному взгляду, который отстаивают другие эксперты, данная политика, в конечном счёте, всё же является экономически вредной. Однако даже в этом случае основной груз её издержек ложится на самих китайцев. Так или иначе, нет смысла представлять торговым переговорщикам (и лоббистами, которые маячат за ними) право решать фундаментальные вопросы экономической политики, по которым даже среди экономистов нет согласия.

 Тех, кого тревожит угроза сползания в протекционизм, можно напомнить как ГАТТ превратилась в ВТО. В рамках режима ГАТТ государства могли намного свободней заниматься реализацией собственных экономических стратегий. Торговые правила были менее строгими и менее всеохватными. Но при этом в течение трёх с половиной десятилетий после Второй мировой войны объёмы мировой торговли росли (относительно глобального ВВП) более быстрыми темпами, чем в период действия суперглобалистского торгового режима после 1990 года. Можно также привести убедительные аргументы, что благодаря неортодоксальной стратегии экономического роста рынок Китая для иностранных экспортёров и инвесторов стал больше, чем он мог бы быть в том случае, если бы страна строго соблюдала нормы ВТО.

 Наконец, кто-то может сказать, что все эти соображения не имеют никакого значения, потому что Китай вступил в ВТО и теперь обязан играть по его правилам. Однако включение Китая в ВТО было основано на идее, что у него уже рыночная экономика в западном стиле – или что она вскоре такой станет. Этого не произошло, и нет никаких оснований ожидать, что произойдёт (или должно произойти). Ошибку нельзя исправить, усугубляя её. Глобальный торговый режим, в который не вписывается страна с крупнейшей в мире торговой экономикой, то есть Китай, это режим, который нуждается в срочном ремонте.

Дэни Родрик – профессор международной политической экономии в Школе государственного управления им. Джона Кеннеди при Гарвардском университете, автор книги «Откровенный разговор о торговле: Идеи для разумной мировой экономики».

Copyright: Project Syndicate, 2019.
www.project-syndicate.org

• 58
• 64