Сумерки богов

Зябкое утро в Кёльне, поэтому на привокзальной площади немноголюдно. Припомнились давным-давно заученные строки: «Бежит солдат, бежит матрос стреляя на ходу…». Она примечательна тем, что тут на митинге в 1918 году, наряду с другими требованиями восставших, впервые было выдвинуто предложение свергнуть кайзера и установить республиканскую форму правления. Поёживаясь, останавливаюсь у газетного киоска. У витрины сложены туго связанные пачки анцайгеров, цайнтугов и рундшау. Свежий номер утренней газеты для немцев столь же привычен и желанен, как сдобная булочка к завтраку.

Прихлебывая горячий кофе, листаю одну из самых влиятельных газет Германии, Francfurter Allgemeine Zeitung (FAZ). Все как полагается: передовица, разделы внутренней и внешней политики, комментарий к текущему моменту, национальные новости, оценки событий и т.д. Газета – творец общественного мнения, но в угоду кому оно формируется, какие группы интересов влияют на процесс и какие механизмы в нем задействованы, в чьих интересах и кому во благо? И, как следствие — насколько можно доверять немецкой, и, в более широком смысле, вообще прессе?

Прошлое в настоящем

Кёльн —  родной город федерального канцлера (с 1949 по 1963 гг.) Конрада Аденауэра. Будучи его обербургомистром, он высказал идею создания федеративной республики, а позднее поддержал предложение интегрировать угольную и сталелитейную промышленность Саара, Рура, Люксембурга, восточных регионов Франции и Бельгии. А это стало предпосылкой для создания единой Европы. При нацистах Аденауэр позиционировал себя как изгоя. И если это так, то, в какой-то мере, своим спасением будущий канцлер был обязан католическому монастырю, предоставившему ему убежище. И это не случайно, поскольку в своей риторике он часто прибегал к христианской этике и морали. Но все течет – все изменяется.

Мглистое солнце едва пробивает пелену облаков. Продолжаю променад по набережной реки, которая густо курится белесым туманом. Когда-то по Рейну проходила граница Римской империи. Изначально у древних германцев не было причин ненавидеть единственную на тот момент сверхдержаву. Тогда они хотели одного — осесть на ее территории и приобщиться к достижениям цивилизации. Т.е., их ассимиляция была добровольной. Немногим позже Атилла, наглядно показавший слабость империи, стал теснить германцев с насиженных мест и те ринулись на юг. Под их ударами Рим пал.

Было несколько факторов, приведших к катастрофе. В недрах римского общества зарождалось и крепло христианство, т.е. роль, а с нею — и влияние традиционной на тот момент религии древних римлян неуклонно снижалась. Одновременно  шла на убыль  и  мобилизационная способность общества. Христиане смиренно не противились злу, в то время как элита погрязла в роскоши и разврате. По- сравнению с древнеримским, германское общество находилось на ранней стадии своего развития и было более монолитным. Иногда мне кажется, что бывают периоды, когда  цивилизация действует на социум разлагающе, так бывает, когда она на излете.

Теперь саму Германию накрыло цунами миграции. С одним существенным отличием: если до нашествия гуннов древние германцы легко перенимали религиозные воззрения и культуру римлян, то нынешние мигранты — устойчивые приверженцы ислама и не собираются в этом плане что-либо менять. Конечно, бывают исключения. Много лет назад, будучи в Берлине я познакомился с единственным знакомым мне ренегатом из числа афганцев, которого звали д-р Христиан Махбуб.  С одной стороны: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят» (замечу, монастыря-то нет.) С другой, вера — один из факторов, препятствующих ассимиляции, это своего рода средство самозащиты. А насколько она сильна в немцах? Не хотел бы выглядеть оракулом, но закрадывается мысль: а не грозит ли она им в будущем? Как мне представляется, постепенно начинают складываются условия для ее осуществления.

Гулко раздаются шаги под сводами кельнского собора. Рассматриваю золотую раку с мощами волхвов, или как их еще зовут, «святых королей», тех самых, которых привела к младенцу Христу путеводная звезда. Паломничество к святыне сделало Кельн процветающим городом. Под объемно-упругие звуки органа репетирует церковный хор. Служка, стараясь не нарушать благоговейной тишины, шепотом просит туриста снять головной убор. Как мне представляется, роль религии в европейском обществе достигла минимального, за все годы существования церкви, уровня. Мне привелось посетить множество немецких кирх и соборов. Службы в них крайне немноголюдны, 5-6 прихожан, не более, а крестный ход видел всего один раз, в Дюссельдорфе. В шествии участвовало духовенство и отцы города, а население  это мероприятие проигнорировало. Мать моего коллеги и друга — жительница этого города, говорила: «Я счастлива от того, что я католичка!». Такое мне привелось слышать в Германии всего один раз. Дело дошло до того, что в соседней Бельгии церкви продают за символическую цену под склады, кинотеатры и концертные залы.

К слову сказать, бывая в странах мусульманского Востока, я ни разу не видел, чтобы в урочный час молитвы, мечети, даже сельские и самые убогие в архитектурном плане, пустовали. Как-то наблюдал за молитвой в Голубой мечети в Стамбуле. Стоя плечом к плечу, верующие образовали каре. Поразила слаженность их движений, складывалось впечатление того, что они по-военному вымуштрованы. Нельзя не осознавать того, что исламское общество так же отягощено грузом проблем и множеством вызовов, порожденных как прошлым, так и современностью. Тем не менее, на данном этапе, по сравнению с христианством оно более едино. Это вызвано тем, что ислам — самая молодая из мировых религий.

Любуюсь кафедрой проповедника. Вначале было слово. Во всех религиях оно считалось даром божьим, но в современных условиях слово зачастую оборачивается ложью. Наряду с другими, ложь является одним из самых осуждаемых грехов, но, как говорил Геббельс, повторенная тысячекратно ложь становится истиной. На мой взгляд, послевоенная денацификация оставила глубокий след в психологии немцев. Они до сих пор как огня боятся обвинений в национальной и расовой нетерпимости. И каждое последующее поколение становилось все более толерантным и политкорректным. Но теперь  ситуация может измениться. В истории бывало, когда либерализм сменялся жестокостью, к примеру, в той же Германии на смену Веймарской республике пришел нацистский режим.

Страна простодушных Михелей

Вряд ли стоит относить это к наследию былых времен, но немецкая пресса стала другой, одни называют ее менее правдивой, другие – лживой. Она не отражает события и явления, а действует вопреки настроениям народа, тиражирует ложь, множит ее, «говорящие головы» озвучивают различные точки зрения, и так до той поры, пока безымянная читательская масса поверит в ее истинность. Так было, к примеру, когда большинство населения Германии хотело сохранить марку, а СМИ сулили процветание и неисчислимые блага, которые извлекут немцы с введением евро. Теперь  ни марки — по ней до сих пор ностальгируют, их у населения на руках ни много — ни мало 13 миллиардов, ни манны небесной… И ответственности за обман никто не понес.

Грею пальцы, обхватив ими чашку горячего шоколада. Оппонентов из числа тех, кто осмеливаются публично высказать иную точку зрения, здешние масс-медиа превращают в пугало, как это случилось с Тило Саррацином, автором наделавшей много шума книги «Германия: самоликвидация. Смертельный приговор Германии уже вынесен». Следует отметить, что в отличие от русского издания,  в немецком издании в названии присутствует не «самоликвидация», а «саморазрушение». Несмотря на смысловую близость, это все-таки разные вещи. После выхода ее в свет  журналисты вылили на него всю свою желчь. Это «писклявая, запинающаяся, подергивающаяся карикатура на человека», — глумясь над недугом Саррацина, неистовствовала одна из газет. У него парализован лицевой нерв. Теперь он живет жизнью затворника, которая не помешала ему издать новую книгу «Европе не нужен евро». Ее тоже называют скандальной. Абсолютное большинство моих здешних друзей отзывалось о нем как о человеке, осмелившемся обнародовать очевидную для всех истину. Кстати, при написании «Самоликвидации…» он лишь осуществил анализ документов, статистических данных, результатов опросов, исследований и публикаций и пришел к неутешительным выводам, суть которых нашла отражение в названии его труда.

Большинство мигрантов осудило книгу, иного от них ожидать было трудно, а образованное и успешно адаптировавшееся меньшинство из их числа солидарно с ним. Их точку зрения озвучил заместитель турецко-немецкого Центра в Берлине Мустафа Аксай: «Может, Саррацин и произнес пять-десять лишних фраз, но в принципе его анализ верен». С ломтиком ветчины на завтрак для мигрантов, он, конечно, перегнул палку. Только начало смеркаться, но из-за разницы во времени меня клонит ко сну. Утро вечера мудренее.

За окном встает хмурый рассвет. Вдыхаю промозглый влажный воздух, настоянный на горечи мокрой листвы. На вокзале, образуя круг,  на корточках сидят, судя по облику, 7-8 албанцев. Это мигранты новой волны, тех, кто были первыми, правильнее будет называть ирредентой. Войны в их краях нет, но они покидают родину в поисках лучшей доли. Надо полагать, что для большинства из них, в первую очередь,  привлекателен не высокий уровень зарплат, а высокий уровень социальной поддержки. Похоже, что новички еще не освоились, поэтому побаиваются ходить по одиночке. Участившиеся нападения на миграционные центры свидетельствуют о том, что враждебность к ним растет день ото дня.

Постепенно распогодилось. За окном слегка покачивающегося вагона мелькают радующие взгляд сельские пейзажи, рощи и купы деревьев, в разноцветных от буйного багрянца и бледно-зеленого — и до палитры оттенков, от теплых коричневого до золотистого. Если природный ландшафт большей части земель Германии схож, то они различаются по уровням интеллекта. Чем это объясняется сказать трудно, но самый высокий уровень в Баварии. Видимо, не случайно это самая развитая часть страны и именно в ней зреют сильные антимиграционные настроения. Одно может инициировать другое. Антагонизм между Баварией и федеральным центром нарастает. Причина не только в диспропорции сумм, направляемых землей в государственный бюджет и получаемых из него, но и нежелание принять миграционную политику Берлина. Замечу, сепаратистские настроения в ней тоже присутствуют. В первой мировой войне Бавария участвовала как самостоятельное государство, со своей армией и командованием. И это не забылось.

Саррацин сравнивает интеллектуальные способности немцев, мигрантов из Юго-Восточной Азии (ЮВА) и стран мусульманского Востока. Сопоставление не в пользу последних. При этом, нельзя сказать, что выходцы из этого региона вовсе лишены каких-либо способностей. Как мне представляется, люди образованные и инициативные находят применение своим талантам дома. А те, что мигрируют – выходцы из деревенской глубинки, а она там замшелая. К тому же, существуют ментальные предпочтения при выборе профессии. Пределом мечтаний, к примеру, турок, является желание стать лавочником или работать в кебаб-хаузе, они тут стали типичной точкой общепита, а для этого не требуется образование. Не случайно 30% из числа живущих в Германии мусульман вообще не заканчивают  школу и лишь 14% имеют аттестат зрелости.

Как-то на перроне вокзала в Штутгарте видел фотографии  находящихся в розыске двух террористов. Один из них — принявший ислам немец. И таких вероотступников становится все больше. Складывается впечатление, что отношение мусульман к либеральным свободам импонирует части немецкого социума. Как мне представляется, оказавшись впервые в Европе, мигранты увидели районы «красных фонарей» в Гамбурге и Франкфурте, проституцию – она приравнена сфере обслуживания, снисходительное отношение к потреблению легких наркотиков. А теперь и однополых супругов. Не желая такого будущего для своих детей, они вынуждены воспитывать их в более консервативном, чем воспитывали их самих, духе. В последующем их будет отличать в самом лучшем случае безразличное отношение к либеральным свободам, которые, не впадая в ханжество, назову чрезмерными.

Продолжение следует… 

• 182
• 173