Глеб Пономарев: Молодежь в нашей стране или сидит на чемоданах, или уходит в религию

За рубежом он представляется казахом. Он не хочет эмигрировать, но все чаще об этом задумывается, потому что, несмотря на все усилия не может приобрести крышу над головой. Просить помощи у отца – депутата парламента – ему не позволяет гордость. Что заставит его остаться и что заставит покинуть родину? Об этом exclusive.kz поговорил с публицистом, блогером Глебом Пономаревым.

– Судя по вашим постам, вы в постоянном поиске жилья. Насколько мне известно, вы сын известного журналиста, а теперь и депутата Сергея Паномарева. Принято считать, что сами депутаты бедные, а вот их дети по странному совпадению, всегда талантливые и богатые. Как получилось, что родители вам не помогают? Это их принципиальная позиция или ваша? И вообще, в чем, на ваш взгляд, должны родители помогать детям?

– Я называю себя главным бомжем страны. Да, это моя большая боль. Я уже шесть лет коплю на первоначальный взнос по ипотеке. По поводу того, почему сын депутата без жилья – мне кажется, как раз этот тот момент, откуда и растут ноги у нашей коррупции, когда родители до последнего тянуть ребенка. Когда отец баллотировался в депутаты, многие люди спрашивали, почему ты не рекламируешь отца, чтобы за него голосовали? Но мы с отцом – разные личности и совершенно не обязательно продвигать друг друга, хотя мы с ним очень близки. Мне кажется, у нас так много кумовства и непотизма именно потому, что все тянут друг друга. Родители мне дали самое основное – образование, а дальше надо двигаться самому.

– Ну уж с первоначальным взносом как-то можно было бы, наверное, помочь?

– Я в том возрасте, когда не родители мне помогают, а я помогаю родителям. Мне почти 40 лет и было бы странно просить помощи. Посмотрите, во что это вылилось на примере Бишимбаева. Родители слепо оправдывают свое чадо, несмотря ни на что. Я считаю, что каждый должен брать ответственность за свою жизнь в свои руки.

– Это ваш негласный социальный контракт с родителями?

– Это мое воспитание.

– Вам предложили масштабировать методику по изучению казахского языка, но не готовы за это платить. В чем ее фишка? Какое решение вы приняли? И вообще, зачем вам казахский язык, тем более в Алматы можно обходиться и без него?

– Я поспорю. В кофейнях Астаны или Алматы еще можно говорить по-русски, но за их пределами сфера русского языка очень сильно и быстро сокращается. В школе и университете у меня была пятерка по-казахскому только за счет хорошего произношения, но при этом я не мог сказать простую фразу. И в какой-то момент я просто обложился самоучителями и понял, что мир казахского языка – это целая вселенная, про которую мне не рассказывали в школе. Тогда я стал делать какие-то определенные выводы и записывать их. В начале этого года я оформил их в текст и поделился своим опытом, как проще запомнить падежи, глаголы, времена. У меня до сих пор сильный языковой барьер в казахском, хотя его совершенно нет в английском, сербском, хорватском. Я стесняюсь говорить… Но уже лет 15 за рубежом я представляюсь как казах.

– А почему вы стесняетесь говорить по-казахски?

– У нас часто укажут на ошибку или упрекнут за акцент. Это причина, по которой многие, кто пытается учить казахский, впадают в ступор. Поэтому я всегда говорю, что учить казахский нужно не для кого-то, а для себя. Преподавание казахского языка с 90-х было каким-то государственным саботажем. Делалось все, чтобы ученики не заговорили на казахском языке.

– А сейчас?

– Сейчас изменилась ситуация, но не намного. Я это вижу, когда делаю с дочкой домашнее задание. Я не знаю, зачем они это делают.

– Насколько я знаю, вам недавно предложили вашу методичку доработать и масштабировать. Что вы решили?

– Да, на меня вышла некоммерческая организация, которой я готов был передать все бесплатно. Но они попросили меня ее доработать, а это как минимум месяц. Я посоветовался со своей аудиторией и предложил либо взять все как есть, либо доработать за гонорар. Скорее всего, распечатают в том виде, в котором она есть.

– Много людей воспользовались вашей методичкой?

– Около 20 тысяч человек ее скачали. Более того, мне писали, что педагоги скачивали, отправляли ученикам. И я очень рад. Я даже впервые в жизни открыл донаты и люди перевели мне около тысячи долларов, которые я перевел на первоначальный взнос.

– Сейчас молодые родители перед сложным выбором – на каком языке обучать детей: казахском или русском? Увы, но ученые считают, что дети подсознательно считают русский язык более престижным, чем казахский. Как вы думаете, почему это происходит сегодня, когда страна уже 30 лет независима?

– Для меня это звучит как полный абсурд. Как один язык может быть престижнее другого? Но ребенок выбирает то, что проще. Может быть, когда дети между собой или в семье говорят по-русски, им проще построить фразы. Возможно, так было в 90-х, но сейчас все изменилось.

– Ваша дочь на каком языке учится?

– На русском, но учит еще английский и казахский.

– Как вы думаете, что все-таки важнее: язык обучения или качество обучения?

– Это идеологический вопрос. Каждый для себя делает выбор. Если, допустим, хорошую базу языка дают дома, то можно учиться на другом языке. Отправляют же казахстанцы детей на учебу в англоязычные страны, но дома они говорят на родном языке. Я думаю, тут нужно найти компромисс. А если дома нет казахоязычной среды, тогда, наверное, все-таки нужно в казахо-язычное учреждение.

– А зачем за рубежом вы представляетесь себя как казах? Когда-то было предложение, чтобы в паспорте в графе национальность у граждан Казахстана был только один вариант – казах. Как это, например, в США или Франции вне зависимости от этнической принадлежности. Как вы относитесь к такой идее?

– Я вообще не понимаю, зачем нужна эта строка с национальностью. Национальность – это советское слово. Хотели построить единое коммунистическое общество, но при этом обязательно делили людей на этничности. По мне, так эта строчка очень хорошо коррелирует с правилом «разделяй и властвуй». А называю себя казахом за рубежом как раз потому, что сложно разделить эти понятия. Если я говорю, что я русский, значит, что я из России. И в какой-то момент я понял, что проще просто говорить, что я казах, и тогда вопросов нет.

– Недавно мы проводили исследование и выяснили, что уровень депрессивности молодежи в нашей стране в пять раз выше, чем в среднем по миру. Как вы думаете, что сегодня важно для молодежи? Есть ли у этой проблемы какие-то наши особенности?

– Факт, что Казахстан уже долгое время в лидерах по уровню суицида среди подростков. Это о многом говорит. Почему высокий уровень депрессивности? Во-первых, я два месяца жил во Вьетнаме и мне было там экономически совершенно комфортно. Это не богатая страна, и доходы населения там не высокие – в среднем 300-400 долларов. Но при этом там и цены низкие. Полноценный обед во вьетнамском ресторане мне обойдется в 2-2,5 тысячи тенге. При нашей экономической ситуации в Казахстане должны быть такие же цены. Но когда я вернулся в Алматы и повел дочку позавтракать, пришлось выложить 12 тысяч тенге. Я прекрасно понимаю, почему у нас такая беда с экономикой. Потому что не ничего производим. Мы только перепродаем, в том числе недра земли. Мы импортируем практически все, отсюда и высокие цены. И эта экономически непонятная ситуация, собственно, и угнетает молодежь. Даже мне в мои 37 лет накладно снимать квартиру в моем же городе. Я, здоровый мужчина, рожденный в Алматы, не могу себе позволить купить квартиру. Более того, мне тяжело даже снимать квартиру в моем родном городе.

Второй момент – идеологический. Я не могу понять до сих пор, куда мы идем. Я не жду от государства новый Рухани жангыру, но мы должны понимать, куда мы, как общество, движемся. И поэтому кто-то эмигрирует, а кто-то уходит в религию. Общество запуталось.

– Вы пробыли во Вьетнаме два месяца. Не возникало желания там остаться? И вообще, в принципе не думали об эмиграции?

– Откровенно говоря, меня часто об этом спрашивают. Все мои друзья детства уже эмигрировали. Они говорят, Глеб, ты либо дурак, либо романтик. Почему ты до сих пор в Казахстане? Я жил за рубежом некоторое время и прекрасно понимаю, что есть страны, в которых тебе безопасно. Но все равно не уезжаю. Но если еще пару лет назад я был категорически против эмиграции, то сейчас я все чаще об этом думаю.

– То есть, Жана Казахстан, который принято считать лучшей версией старого, никак не повлиял на ваше восприятие своей родины?

– Вы видите Жана Казахстан? Я – нет. Поменялся фасад. Я вижу, как наше любимое, раздолбанное здание прикрыли красивым забором, где нарисована красивое здание. Какие-то небольшие изменения появились, но они незначительны. Но я скажу крайне непопулярную вещь. У нас очень любят говорить, что рыба гниёт с головы. Это не так. В прошлом году я проводил над собой эксперимент – прожить месяц на минимальную заработную плату в 70 тысяч тенге. Так вот, их мне хватило всего на 13 дней. И это только на питание и коммуналку. Во-первых, продукты дорогие, а во-вторых, у меня вылез гастрит, я купил одно лекарство и ушёл в минус на 13 день.

Эти 13 дней я не ел мясо, но позволил себе купить сметану. И за это получил огромное количество ненависти от комментаторов: мы сметаны уже 10 лет не пробовали, ты проплачен правительством и т.д. И в тот момент я понял, что эти люди кайфуют от того, что они считают себя жертвами. При этом у меня достаточно знакомых, которые не могут найти рабочие руки на 200-250 тысяч тенге. Потому что там надо руками работать. Когда я потерял работу, пошёл работать на СТО. Потому что работать – это не стыдно. И в тот момент я понял, что рыба далеко не всегда гниёт с головы. Каждому из нас нужно что-то менять в своей голове. Это тяжело очень. У меня была неделя, когда я практически голодал, мне было не на что купить продукты. И сейчас вы спросите – почему не пошёл к родителям? Потому что у меня есть гордость. Мне тогда было 33, я здоров и образован. И странно быть безработным. Понятно, что государство должно что-то делать, но и каждый из нас тоже. А во-вторых, руководящие лица – это же тоже срез нашего общества. Они не с другой планеты. Это наши казахстанцы, которые мечтают получить должность, пристроить свою семью. Пока мы не станем меняться сами, ничего не поменяется.

И молодежь как раз готова меняться. А вот к старшему поколению, которое любит обвинять всех в том, что 30 лет воровали, у меня вопрос: а кто это делал? Это делало как раз ваше поколение. И поэтому я верю поколение, которое родились после 2000-го года. Они родились, когда родители вставали на ноги, с детства путешествовали, у них айпады, они не видели голода и разрухи, у них психика не сломана, и это люди свободолюбивые.

– Боюсь, что между этим новым поколением и теми, кто сейчас по-прежнему старыми методами управляет этой страной, неизбежен конфликт. Вы согласны с этим?

– Конфликта не будет. Будет конкуренция. Человек поколения Google, возможно, не может похвастаться глубокими знаниями, но владение возможностями гаджетов делает их не обязательными. Я более десяти лет рисовал мультфильмы, но бросил это делать, когда увидел, что ребята намного младше меня научились применять программное обеспечение и обогнали меня на десятки лет. Поэтому, когда на рынок выйдет молодое поколение, оно просто плавно его захватит.

– Скажите, что в итоге вас оставит в этой стране и что может заставить эмигрировать?

– Мне 37 лет. Когда я разводился, я переписал квартиру на дочку. Уже шесть лет я коплю на жилье, хотя не считаю себя слабым специалистом. Были периоды, когда мне нечем было платить за квартиру, потому что цены на аренду постоянно растут. Я не знаю, почему я до сих пор здесь. Видимо, в силу какого-то заложенного родителями патриотизма, надежды, что все будет хорошо, изменится. Но иногда я думаю – зачем мне все это нужно? Я нашел компромисс – что-то делать для себя, что-то для общества. Но если я и в 50 лет не смогу купить жилье на своей родной стране, то это значит, что-либо я не умею зарабатывать, либо я просто не успеваю за растущими ценами. Но ведь таких, как я десятки тысяч. Это трагикомичная ситуация, когда богатые богатеют, а бедные беднеют.

• 58
• 31