Как Чингисхан поссорил царское и советское монголоведение

Великое сказание о Чингисхане долго «скрывало» свою главную тайну. Она открылась, как только читатель обратился не к пересказам сказания, а к его первым переводам «Юань чао ми ши», из великой энциклопедии Юнлэ. И сразу выяснилось, что в сказании о Чингисхане отсутствует четкая фиксация термина «монгол». И следом вполне логично возникают вопросы к дореволюционной историографии: а где же монголы и почему Чингисхан – не монгол?! Ответ прост – монголоведение плотно поросло советскими мифами.

Вопросы эти – ныне весьма и даже задорно полемичные. И потому для отсечения явно излишнего «шума» необходимо академизировать спор, используя только те научные данные классического востоковедения, которые никем не оспариваются. Но тут сразу начинаются проблемы, поскольку царское и советское востоковедение противоречат друг другу. Эти историографии расходятся в методологии, идеологии и в исторической глубине.

Безумный большевистский Молох истребления

По вопросу этнического определения Чингисхана царская и советская историографии весьма кардинально различается. В обоих изданных переводах Палладия Кафарова, как в академических «Трудах членов российской духовной миссии в Пекине», 1866 г., так и в «Восточном сборнике», 1877 г., этнический акцент отсутствовал.

Тем не менее, в царской России в целом склонялись к «татарской», то есть к по сути тюркской версии происхождения. А вот в советском Кратком курсе сталинской истории – произошел резкий разворот и приоритет был отдан этнической халха-монгольской версии.

Столь резкую смену приоритета нельзя рассматривать в отрыве от процесса всеобщего разрушения, охватившего великую империю. Невероятно злобная сила не просто опрокинула Российскую империю, но уничтожила ее всю вместе с носителями имперскости во всех сословиях. Эпоха физического уничтожения началась еще в захваченном имперском Санкт-Петербурге с грабежей и изнасилований и убийственных ночей пьяной матросни и прочего криминалитета и продолжилась Большим террором в гражданскую.

После захвата империи Молох победителей обрушился на всех «буржуев». «Борьба» против «эксплуататорских классов» стала регулярной кампанией, наподобие того, как чжурчжэни раз в три года высылали в Степь карательные войска на истребление степняков. ЧК стало молохом судьбы для знатных и богатых. Особо досталось чингизидам и другим потомственным князьям империи: ведь они были не только богаты, но и представляли природную знать, а не выслужившуюся в дворянство. Кампания распространилась против всего царского наследия, началось тотальное уничтожение всех канонов царевластия, всех имперских школ и историографий.

Не умеющие читать пролетарии истребляли князей и вообще все образованные сословия. Именно в них большевики видели все беды. И вот они были уничтожены, а голод и разруха продолжались. И эти беспрерывные бедствия «пролетарским» вождям надо было чем-то оправдывать, ведь население помнило, что при царе в общем-то было неплохо. По крайней мере, не так плохо, как при ночных рейдах «черных воронков». Продолжающуюся разруху какое-то время списывали на происки зарубежных капиталистов. Но как только Запад начал поставки помощи и оборудования, то и Европу стало как бы негоже упоминать в причинах цивилизационной неудачи. А большевистская система была настроена на поиски врага не в себе, а вовне … Нужен был новый враг для того, чтобы свалить на него свою историческую технологическую беспомощность.

И тут, как нельзя, кстати, вспомнилась Орда. Она и стала жупелом всего исконно ретроградного, всегда мешавшего жить и развиваться. Враг был назначен, хотя Орда об этом и не знала, поскольку перестала существовать еще 500 лет тому назад. Но чем беззащитнее враг, тем сподручнее его избивать. И раз врагом была назначена Орда, то врагами стали и исторические тюрки. И вот тогда задул ветер общегосударственной тюркофобии, который веет и поныне, а теперь добрался и до половцев с печенегами.

Сталинская тюркофобия

Тюркофобский вектор большевиков был в чем-то и субъективен, как будто Сталин был подвержен какой-то глубинной тюркофобии. Возможно, с времен его кавказского бандитства остались какие-то неприятные воспоминания или дали себя знать всходы семинаристского клерикального образования против мусульман. К этому также надо припомнить строки Осипа Мандельштама о том, что у кремлевского горца «широкая грудь осетина». Неспроста с уничтожением царских институтов востоковедения в скифском вопросе стала главенствовать осетинская версия сталинского академика В.И. Абаева. Скифский приоритет был отдан осетинам и мифическим евразийским иранцам. Впрочем, могли бы отдать и кельтам, и пиктам или кому еще, лишь бы не тюркам?!

Почему победила «осетино-иранская» версия?! Причина элементарна – спорить с Абаевым и иже с ним было некому. Российское востоковедение было выжжено на таком же уровне, как было уничтожено маршальство и генералитет Красной армии. Но если при армейских репрессиях уничтожался только командный состав, то в войне с востоковедением наука уничтожалась институтами: научными штабами и даже «полками» вместе со студентами и аспирантами.

Этот вопрос гибели царской науки еще ждет своего исследователя. Могила царского востоковедения только обозначена. Найти ее непросто, поскольку прах развеян на пустошах, на которых сейчас спорят обмельчавшие наследники империи.

Последний русский евразиец Лев Гумилев

Весь постсоветский академический и особенно неакадемический мир буквально завален стенаниями о судьбе Л.Н. Гумилева. Но, при всем уважении ко Льву Николаевичу, на момент уничтожения российского востоковедения в этом мире ориентализма он не был корифеем.

Более того, белогвардейские евразийцы его самого и не знали. На тот момент он не был даже аспирантом – «лейтенантом исторических войск», тем паче про него и не думали подавать его на капитана от историографии или типа пусть еще наработает «научности». На фоне «академических генералов» у «курсанта» всё было только впереди. К сожалению, это «впереди» провело его через гулаговские лагеря. А когда он освободился никого уже не было. Даже могилок не осталось на лагерных площадках. Но от тех превратившихся в пыль корифеев у Гумилева остались знания. Он реально «стоял на плечах гигантов».

И он выступил против сталинского Краткого курса с его дискриминационной градацией национальных историй, в которой тюрки занимали едва ли не самое приниженное место. По сути, тюрки были объявлены неисторическим народом. Из курса советской истории было запросто выкинуто два тысячелетия истории империй Хунну, гуннов и великих каганатов. Остались только «неразумные хазары» и Орда. Но о хазарах ограничились только кратким упоминанием, а из Орды сделали экзистенциального врага всего человеческого. И этого было достаточно для тюркофобии.

Тюркофобия открыто проводилась на государственном уровне. Так было до Гумилева. Он открыл советскому читателю Тюркский мир такой седой древности, в которой исторически еще не было ни Киева, ни, тем более, Москвы. Он приоткрыл главную тайну советского востоковедения, имя которой – Тюрки и их империи. Эту же тайну поэтически и лингвистически дезавуировал в «Аз и Я» Олжас Сулейменов. В них полетели камни. Но камни отскочили и вернулись обратно в стеклянный дом советской истории, поскольку за Гумилевым и Сулейменовым стояли вершины тюркской истории и глыбы царской историографии.

Лев Гумилев стал последним русским евразийцем, защитившим тюркскую историю. Под бременем советской цензуры он написал то, что смог. За что честь ему и хвала! Сейчас появились хулители его имени, что он якобы не всё написал или не так написал. Но позвольте, господа, очевидно же, что вы в то время не жили. В эпоху откровенной тюркофобии даже после падения советского режима в постколониальном сознании «освободившихся вождей» продолжалась постсоветская инерция. И только Гумилев ярко выступил против, хотя и не преодолел инерцию вражды.

Другого такого Данко в советских академиях попросту не было … По факту физически выжившего наследника фигуры такого масштаба в официальной советской историографии, как он, просто не было. Он стал духовным воспитанником царской школы евразийской историографии, уничтоженной тоталитарной сектой под названием большевики.

Уничтожение непартийного востоковедения

Кстати, в своих работах Гумилев поднимал вопросы об «исчезнувшем» народе тангутов, но в казахстанской науке до сих пор на этот вопрос нет хотя бы постатейных откликов. Но отсутствие школы тангутоведения – это не только наша проблема. Это – поистине огромное человеческое горе, обрисованное в «маленьком» научном пробеле. От всей этой царской школы осталась научная работа «Тангутская филология» петербургского историка Н.А. Невского. Эта филология осталась единственной научной памятью об ученом, расстрелянном чекистами вместе со своей супругой японкой Исоко Мантани-Невской.

Нет и его соседей по лестнице из дома Ленинградского восточного института. Кстати, он соседствует в Санкт-Петербурге со знаменитой «Камчаткой» Виктора Цоя в доме № 15 по улице Блохина. А дом 17 – это дом расстрелянного востоковедения.

Только на одном лестничном пролете этого дома № 17 востоковедение потеряло таких корифеев как тюрколог Н.Г. Таланов, китаист и монголовед ректор Центрального института живых восточных языков П.И Воробьев, тюрколог академик А.Н. Самойлович, японовед и китаевед академик Н.И. Конрад.

В день расстрела супругов Невских, 24 ноября 1937 года, также были расстреляны китаевед-филолог Б.А. Васильев, японовед и лингвист Д.П. Жуков, китаевед-японовед В.Е Чикирисов, японовед Миноро Мори, тот самый ректор ЦИЖВЯ П.И. Воробьев. В тот же день в застенках убит без суда японовед Иван Хван. Повезло затравленному китаисту академику В.М. Алексееву. Он «успел» умереть своей смертью.

В жутких подвалах ЧК погибали Центральный институт живых восточных языков, Эрмитаж, Институт востоковедения — бывший Азиатский музей, Ленинградский восточный институт и другие исторические центры и кафедры. И это только в Ленинграде.

А еще были уничтожены академически-образовательные центры востоковедения от Риги до Владивостока, от Харькова до Иркутска. Во всех национальных республиках были расстреляны практически все местные кадры. Погибли десятки-сотни институтов, кафедр, центров, а это – тысячи ученых и их учеников. Вместе с ними погибла слава и правда царской историографии и канули в лету века изучения ориентализма. В воспоминание о них остались только имена в памятной книге-реквиеме «Репрессированное востоковедение. Востоковеды, подвергшиеся репрессиям в 20-50-е годы». Только в опубликованном первом томе уничтоженного востоковедения сотни фамилий и судеб. Они идут по алфавиту, начиная с фамилии Абах и заканчивая на 125 странице фамилией Кунин.

Выжили единицы. Лев Гумилев, Ермухан Бекмаханов прошли лагеря. А теперь вдумайтесь, как много успели сделать эти двое выживших. Гумилев пошатнул черную легенду о тюрках, Бекмаханов ударил по мифу о Кенесары. А теперь представьте, а сколько не смогли те тысячи, ставшие могильными холмиками вместе с их мыслями. Целые научные школы погибли в расстрельных подвалах или были затоптаны в лагерный тлен.

• 106
• 70