Как казахстанские блогеры разоблачают «русский мир»

В казахстанском сегменте Фейсбука появилась группа «Қазақстанда 5-бағанды анықтауға арналған топ» по выявлению сепаратистски настроенных, открыто поддерживающих войну, а также отказывающихся признавать казахский язык в качестве государственного граждан. Одно из самых резонансных дел, раскрученных этой группой, связано с именем бизнесмена Рамиля Мухоряпова.

– Когда в 2022 году началась война, то это не стало для меня новостью, – говорит одна из активистов этой группы, жительница города Есик Алматинской области Галина Аккузова. – Ведь даже некоторые из моих соседей, начиная с 2014 года, орали, что «Крым наш». Когда я и мой покойный муж Еркин Аккузов спрашивали – «как это аннексированный Крым может быть вашим, если вы живете в Казахстане?», они отвечали, что они «в курсе всех событий», потому что смотрят телевизор.

После 24 февраля я поняла, что нельзя оставаться в стороне от этой войны и жить в своем тихом мирке. Это чувство особенно обострилось после того, как радиоведущая (теперь уже экс) «Русского радио» Любовь Панова пригрозила позвать на помощь «дядю Вову». Ее, как вы знаете, даже не наказали за призыв к иностранному государствув лице России вмешаться во внутренние дела Казахстана, а просто уволили. После этого те, кто поддерживает войну и сепаратизм, осмелели и стали периодически появляться в соцсетях с хамскими заявлениями о том, что Казахстан – это российская земля, заодно они демонстрировали свое пренебрежительное отношение к государственному языку.

Я и мои друзья стали думать, что с этим делать? Начали мы (нас 50 человек из разных городов Казахстана) с того, что создали группу в WhatsApp, чтобы мониторить соцсети для выявления сепаратистского контента, ссылки затем отправляли в прокуратуру, КНБ и полицию с требованием привлечь их авторов к ответственности. Когда увидели реальные результаты – одних наказывали штрафами (до миллиона тенге), а кого-то даже и сажали, мы взялись за это дело уже всерьез. То есть еще активнее стали собирать сепаратистские видеоролики и делать скриншоты для отправки в компетентные органы.

– Вы лидер этой общественной организации?

– Мы все взрослые, самодостаточные люди, действующие без всякой подсказки, главного среди нас нет, мы все на равных. Блогер Игилик Кантарбай прислал, например, недавно ссылку на Telegram-канал, куда людей с казахской фамилией не пропускают. Он попросил, чтобы я зашла туда под своей девичьей фамилией. Я подключила других ребят – попросила поменять свои фамилии и тоже вместе со мной зайти туда, чтобы вместе посмотреть контент канала. Выяснилось, что участники группы, 15 человек из Петропавловска, не признают распад СССР, считают, что такого государства как Казахстан вообще не существует, это фикция и т.д. Они готовились провести какой-то референдум, чтобы признать нашу страну нелегитимным государством. Мы заскринили все их посты вместе с телефонами и отправили в правоохранительные органы. Там около месяца наблюдали за действиями группы, и, выяснив, что ее участники действительно собираются проводить референдум, завели на них уголовные дела по статье 180 УК РК.

Выявляем мы также и людей, в одиночку выражающих сепаратистские настроения. Одна девушка из Тараза в своем Telegram-канале открытым текстом заявила о своей ненависти к такому «недогосударству как Казахстан» и ее коренным жителям. Мы ее опусы даже не стали публиковать в Фейсбуке, боялись, что нас, не разобравшись, автоматически забанят на неопределённый срок за разжигание межнациональной розни, и просто отправили запись с ее речью в КНБ. На следующий день оттуда пришло сообщение, что адрес проживания девушки установлен, она арестована и помещена в изолятор временного содержания. Самое противное, что когда этих сепаратистов ловят за руку, они начинают действовать по единой методичке: кешіріңіз мені, я люблю Казахстан, но был пьян и т.д.

– Легко раскрутить эти истории так, чтобы на выразителей таких идей не только компетентные органы, но и общество обратило серьезное внимание?

– Трудно. Наш человек зачастую аполитичен, он слабо реагирует на то, что не касается лично его жизни. Кстати, общественный резонанс вокруг пренебрежительного высказывания бизнесмена Рамиля Мухоряпова о государственном языке создала член нашей группы Диана Кабирова из Актау. А дальше – «гуртом и батьку бьют». Мы все (члены группы), подхватив информацию, донесли ее до депутатов мажилиса Парламента, а те уже, собрав подписи коллег (около 20 человек), обратились в генеральную прокуратуру РК. Мухоряпову, к сожалению, удалось уйти от ответственности, было только общественное порицание, но в большинстве случаев за такие высказывания все-таки наказывают. Это заметно уже по тому, что сейчас социальные сети стали относительно чистыми от российского триколора. И если раньше наши местные «запутинисты» принимали друг у друга эстафеты, то теперь боятся выставлять ролики с яростной пропагандой «русского мира». И все же они есть. Недавно я ехала из Шымкента в одном купе с женщиной, у которой имперское величие прямо-таки капало с языка. Она сообщила, что у нее муж казах, но она не прогнулась под его соотечественников и не стала говорить на ненавистном ей языке. Женщина возмущалась, что когда на одном из семейных мероприятий туысқандар (родня) со стороны мужа спросили, как она относится к войне – и она ответила в своем духе, то получила бокалом по лбу за поддержку России.

– Извините, а вы, Галина, кто сами по национальности?

– Мама у меня украинка, отец-мордвин, но в советское время у таких угро-финских народов как мордва, чувашии марийцыв России были трудности с устройством на работу, и они вынужденно скрывали свою национальность. Так семья моего отца превратилась в русских. Я, возможно, очень скоро буду менять национальность, а пока, чтобы не подумали, что поддерживаю войну только из-за пятой графы в паспорте, принципиально, особенно в людных местах, говорю только на казахском.

Родилась я, кстати, в Южном Казахстане, в поселке Тюлькубас, самом что ни на есть казахоязычном районе. Мои родители рано умерли, в 1996-м не стало мамы, а через четыре года отца. И мы, трое детей, остались круглыми сиротами. В Шардаре у нас жили дядя с тетей, он – сотрудник КНБ, она – бухгалтер. Они нас и забрали к себе. У самих пятеро своих детей и мы трое, мне, самой старшей, тогда было всего 15.

Жизнь в этом городке запомнилась тем, что солнца было настолько много (зимы там почти не бывает), что и люди все казались солнечными, яркими, теплыми. И всюду – в магазинах, на базарах – звучала казахская речь. Я ее слышала, но сама не стремилась ее понимать – не было необходимости. В школе, правда, получала пятерки, но они были такие – за уроки, вызубренные ради оценки. После школы поступила в профессиональный лицей учиться на бухгалтера, а там процентов 80 студентов были казахоязычными. И вот однажды сижу с однокурсниками в столовой и слышу, как по рации меня вызывают к директору. Захожу и мне заявляют, что 22 сентября будет отмечаться «День языков народов Казахстана», и я должна участвовать в конкурсе – представлять проживающих в Шардаринском районе русских, которые говорят на казахском.

Надо – значит, надо. Вызубрила, как всегда, материал, выступила и взяла гран-при.
На следующий день меня избрали президентом комитета «Жастар», и я активно начала заниматься в лицее общественной жизнью. Теперь уже сама проводила разные конкурсы на государственном языке – с помощью казахоязычных ребят. Они были очень чуткие, если не понимала беглую речь, то проявляли терпение, не раздражались и не смеялись, и через полгода я почувствовала себя почти свободно владеющей языком. Вот тогда я оокнчательно поняла, что учить по учебникам и получать пятерки – это одно, а говорить и думать на казахском – совсем другое.

Когда в 2004-м после лицея поступила в Таразский государственный университет имени Дулати на факультет проектирования жилых зданий и сооружений, то уже «плавала» в казахском языке, что называется, как рыба в воде. Так что к моменту знакомства с мужем я была казахоговорящей девушкой. Мы с ним встретились в Шымкенте.

Еркин Аккузов был старше меня на 26 лет. Политолог, учредитель общественного фонда «Наш дом Казахстан», он занимался тем, что старался повышать политическую грамотность населения, а в электоральный период организовывал избирательные кампании для кандидатов в депутаты мажилиса и маслихата от партии «Адал».

Когда мы решили пожениться, ему было 51, мне – 25, для обоих это был первый брак. Его семьи встретила меня прекрасно. Все его агайындар (братья) уже вырастили детей и даже имели внуков, поэтому за Еркина они все были рады. Я не видела ни одного косого взгляда и не слышала ни одного плохого слова свой адрес. Напротив, все во главе со свекровью как-то сразу полюбили и зауважали меня. А ведь я была бесприданницей, мои родственники уехали к тому времени в Россию, в Казахстане стались только мы – я, сестренка и братишка. Я же для себя решила, что семью буду создавать раз и навсегда. И чтобы чувствовать себя единым целым с мужем, решила принять его веру – мусульманскую. К этому подтолкнул еще и поход в мечеть. Когда мы с Еркином туда пришли в первый раз, я увидела большое помещение, где не было ничего лишнего, только Бог и ты.

– Вас не упрекали в том, что вы вышли замуж по расчету?

– Оглядываясь назад, сама не понимаю, за что он меня, простую девчонку, полюбил. Я-то – понятно: влюбилась в него, подтянутого спортивного красавца, с первого взгляда. И эта любовь с каждым годом только росла. Мне казалось, что мой муж знает все на свете и ничего не боится. Мы могли разговаривать днем и ночью обо всем на свете – о любви и смерти, религии, политике, истории, чести и достоинстве. Разницы в возрасте я не чувствовала вообще. Я даже подумать не могла, что на момент нашего знакомства ему был уже 51 год. Выглядел он максимум на 35, я поверила в его настоящий возраст только после того, как он показал мне удостоверение личности.

Жизнь с ним была яркой, насыщенной, полной событиу. До рождения дочери мы много путешествовали на машине по югу Казахстана. И как-то я ему сказала, что в юности была в Сарыагаше и мне этот город не понравился. Возможно, это неприятие шло от моих родственников. Их сын, мой двоюродный брат, служил там пограничником. Муж мне ответил тем, что мы приехали туда к его родственникам. Отдыхали у них дней пять, ходили по гостям, рассматривали достопримечательности. Когда он знакомил меня с городом и его окрестностями, то подсаживал в машину голосующих на дороге школьников и людей постарше, и я увидела город и его жителей совсем с другой стороны – изнутри, а не снаружи, и уезжала я оттуда со словами: «Какой замечательный город!»

– Трудно было осваивать традиции и обычаи южного Казахстана?

– Помню, как мы в первый раз приехали в аул Диханколь Толебийского района к его матери и младшим братьям. Их жены, кланяясь в пояс, отдавали мне, жене старшего брата, салем, а я, не зная традиции, отвечала им тем же. Хохотал только муж, остальные молча улыбались. Я вообще считаю, что Туркестанская область, Шымкент, в частности, – это прообраз того, каким должен быть Казахстан. Этот город не менее многонационален, чем Алматы. Но при этом там сильны национальные традиции, витает дух казахскости и в то же время все так, как мы, казахстанцы, хотели бы. Неказахи вполне себе говорят на бытовом казахском, и казахи на русском, если надо – тоже, но в целом там звучит казахская речь и доминирует казахский уклад жизни. Вставать в пять утра и подметать свой двор – это разве плохо? Без такого режима и лошадь свою кочевник не мог бы выпасти, и за баранами не успел бы.

Прожили мы с Еркином 10 лет и 10 дней. Однажды, когда мы с ним вернулись из Шымкента, у него схватило сердце, «Скорая» приехать не успела – он умер у меня на руках. И жизнь будто бы закончилась совсем. Осталась жива, наверное, только благодаря дочери Еркежан. Ее мы ждали долгих восемь лет, она родилась в 2018 году, ей было всего два года, когда отца не стало.

Недавно мне задали вопрос, повлиял ли на меня брак с Еркином? Конечно! Это он меня сделал думающим и размышляющим, а не плывущим по течению человеком. За десять лет мы стали с ним реально одним целым. Первые два года после его ухода мне казалось, что уйду вслед за ним. Видимо, окружающие тоже так думали, потому что подруга, когда я ее спросила: «Как ты думаешь, я выживу?», неуверенно ответила: «Не знаю»…

На третий год после смерти мужа стала замечать, что сама стала как Еркин. «А как бы он поступил?» – задавала себе вопрос и делала так, как мне казалось, сделал бы он. Наверное, все делаю правильно – если он мне снится всегда улыбчивым.

• 105270
• 47223