Как Меркель объясняет свою политику в отношении России
Меркель исходила из того, что самое важное – давать Путину ощущение, что он может добиться чего-то переговорами, но при этом не идти на необратимые уступки по ключевым вопросам.
Публикация мемуаров Ангелы Меркель показала, что экс-канцлер по-прежнему играет заметную роль в жизни Германии. Споры о ее книге под названием «Свобода» на какое-то время оттеснили на второй план даже отставку правительства и досрочные выборы. За первую неделю было продано 200 тысяч экземпляров. При этом найти сочувственную рецензию непросто: после 24 февраля 2022 года Меркель стремительно превратилась из «mutti», как ее называли в прежние годы, в одну из главных антигероинь немецкой прессы.
Значительная часть претензий к экс-канцлеру – а теперь и к ее книге – связаны с ее политикой на восточноевропейском направлении и отсутствием самокритики по этому поводу. Меркель по-прежнему считает правильными все свои ключевые решения: не предоставлять Украине статус кандидата в НАТО, покупать российский газ, строить «Северный поток – 2», отказаться от атомной энергетики. Понять это на фоне продолжающейся уже почти три года полномасштабной российско-украинской войны трудно. Но попытаться все-таки стоит.
С первой встречи
Если верить Меркель, тема Украины возникла уже на ее первой встрече с Владимиром Путиным на посту канцлера. Дело было в апреле 2006 года в Томске. Путин предложил Меркель вместе доехать до аэропорта и по пути указал ей на деревенские дома, где, по его словам, «живут люди, у которых мало денег и которые поэтому легко поддаются влиянию». «Именно таким группам в Украине … американское правительство посулило денег, чтобы они приняли участие в оранжевой революции осенью 2004 года. Ничего подобного в России я никогда не допущу», – пересказала экс-канцлер слова Путина, а потом и свой ответ ему: «Нас в ГДР побудили устроить мирную революцию вовсе не американские деньги. Мы хотели ее, и она изменила нашу жизнь к лучшему. Этого хотели и люди в Украине».
Рассказывая о первой встрече с Путиным, Меркель дает понять читателям, что уже тогда четко осознавала, с кем имеет дело. Так, комментируя Мюнхенскую речь Путина 2007 года, Меркель упрекает его в выгораживании России и двойных стандартах (много обвинений в адрес НАТО по поводу событий в бывшей Югославии, но ни слова о роли России в конфликтах на постсоветском пространстве). И в то же время она отмечает, что не все заявления Путина показались ей «совершенно абсурдными». Тут имеются в виду и претензии к США в связи с иракской войной, и упреки в адрес НАТО по поводу расширения военного присутствия на востоке Европы.
Между тем разговор в Томске, судя по воспоминаниям экс-канцлера, имел еще более поразительное продолжение. Путин спросил, знает ли Меркель о важном отличии между конституциями России и США. И сам же ответил: «В обеих конституциях президентство ограничено двумя сроками. Но в США вторые перевыборы после перерыва запрещены».
Узнав о таком разговоре, гадавшие насчет перспектив третьего путинского срока россияне могли бы воскликнуть: «А что ж вы тогда молчали, фрау Меркель?» Но ее саму российский внутриполитический контекст занимал куда меньше, чем то, что Путин со всеми своими взглядами и установками собирался и дальше определять внешнеполитическую линию РФ, кто бы ни стал его преемником (к слову, свое общение с Дмитрием Медведевым Меркель не упоминает вовсе).
Признание реальности
Ключевая мысль Меркель во всех главах о восточноевропейской политике состоит в том, что ни Путин, ни Россия, ни путинская Россия не исчезнут просто потому, что кто-то этого очень хочет. Необходимость признания реальности того, что Путин существует и руководит огромной и важной страной, – основной месседж Меркель.
Взаимодействуя с Путиным во второй половине 2000-х, она считала нужным всякий раз задаваться вопросом: можно ли в рамках набирающего обороты риторического конфликта поставить российского лидера на место? С 2014 года вопрос зазвучал иначе: можно ли остановить начавшуюся военную агрессию?
Вспоминая дискуссии перед Бухарестским саммитом НАТО 2008 года, Меркель называет иллюзией предположение, что предоставление Украине и Грузии статуса кандидатов на вступление в Альянс защитило бы их от путинской агрессии.
«Можно ли было в тот момент серьезно представить, что в чрезвычайной ситуации страны НАТО ответят и вмешаются, оружием или войсками? Можно ли было представить, что я как федеральный канцлер попрошу в Бундестаге такой мандат и для нашего бундесвера и получу большинство? И если да, то каковы были бы последствия? А каковы, если нет? Последствия не только для Грузии и Украины, но и для НАТО», – задается она риторическими вопросами.
Примерно той же логикой – реальных возможностей – Меркель объясняет вторые Минские соглашения, которые в феврале 2015 года заморозили конфликт на востоке Украины. Экс-канцлер называет те договоренности «единственным достаточно надежным тогда способом остановить продвижение российских войск».
Значит ли это, что вся политика Меркель, как утверждают ее оппоненты, сводилась к уступкам России? Сама экс-канцлер, очевидно, считает такой взгляд упрощением. Она исходила из того, что самое важное – давать Путину ощущение, что он может добиться чего-то переговорами, но при этом не идти на необратимые уступки по ключевым вопросам (например, не признавать аннексию Крыма).
Значимым компонентом такого подхода было сохранение личных контактов с Путиным: во всяком случае, Меркель сожалеет об их отсутствии в период пандемии и задается вопросом, начал бы российский лидер полномасштабную войну, если бы не сопровождавшая COVID-19 изоляция.
Чего именно рассчитывала добиться Меркель, понятно из ее мягкого упрека в адрес Владимира Зеленского, который в 2019 году, перед последним саммитом в нормандском формате (РФ, Украина, Германия, Франция), поставил под сомнение Минские соглашения. «Pacta sunt servanda – договоренности должны соблюдаться, – это базовый политический принцип, которому я следовала, даже когда мне это было непросто», – пишет Меркель. Иными словами, экс-канцлер, не оправдывая тогдашнее негодование Москвы по этому поводу, указывает, что Зеленский мог бы действовать тоньше.
Задача политиков в такой парадигме – в каждый момент времени быть в наиболее сильной позиции из реально возможных. Информационно-технологическая революция, которая сопровождает эти изменения, а до известной степени и предопределяет их скорость, дает политикам надежду на то, что любые издержки быстро забудутся.
Это вполне объясняет позицию Меркель по «Северному потоку – 2». В интервью после выхода воспоминаний она размышляет о политическом смысле проекта: строительство газопровода, по ее словам, было «попыткой заинтересовать Путина» идеей общего процветания на европейском континенте.
Но в самой книге экс-канцлер откровенно признается: главное соображение было в том, что немецкой экономике нужны дешевые энергоносители. А как это в будущем повлияет на военные аппетиты России и что об этом думают восточные европейцы, ее интересовало лишь во вторую-третью очередь.
Из мемуаров можно понять, что в основе стратегии Меркель на восточном направлении была надежда переждать Путина. Она вспоминает, как российский президент однажды сказал ей по поводу Украины и Грузии: «Ты не будешь канцлером вечно, и они войдут в НАТО, а я хочу этого избежать». «И я подумала, – пишет дальше Меркель, – ты ведь тоже не будешь президентом вечно». Опыт жизни в ГДР, о котором экс-канцлер впервые рассказывает так подробно, убедил ее: авторитарные режимы могут рухнуть очень неожиданно. Нужно только уметь ждать.
Путь к войне
Пожалуй, главный вопрос, возникающий в связи с этими мемуарами, звучит так: можно ли было избежать войны, если бы все на Западе придерживались такого подхода, как Меркель?
На самом деле перечисление сделанного (или не сделанного) ее политическими союзниками и партнерами – это не только упрек и даже не попытка снять с себя ответственность, а проявление еще одной из базовых установок Меркель: в рамках демократической политики невозможно и даже вредно навязывать собственную единоличную волю.
Проблема, однако, в том, что внутринемецкие и внешние партнеры Меркель были столь же реальны, как и Путин. И если взаимодействие с ними выливалось в самые большие неудачи – значит политик Меркель с этой реальностью не совладала. А именно так и происходило: в одном из интервью экс-канцлер говорит, что недостаточная обороноспособность Германии – единственное, в чем она может себя упрекнуть. А в книге воспоминаний со свойственной ей прямотой Меркель препарирует результаты все того же Бухарестского саммита НАТО 2008 года.
Тогда Германия и Франция выступали против предоставления Украине и Грузии каких-либо обещаний о вступлении в Альянс, а США, Польша и страны Балтии настаивали на них. В результате спор свелся к одному слову в итоговой декларации – «однажды». «НАТО приветствует евроатлантические стремления Украины и Грузии к вступлению в НАТО. Сегодня мы пришли к соглашению о том, что эти страны вступят НАТО», – сказано в документе. Меркель настаивала на формулировке «однажды вступят» – и это звучало бы куда менее категорично. Но она согласилась на уступку, учитывая, что добилась большего: отказа от предоставления этим странам кандидатского статуса.
Что вышло в итоге, хорошо сформулировала сама Меркель: «То, что Грузия и Украина не получили статуса государств-кандидатов, значило “нет” в ответ на их ожидания. То, что НАТО в обозримой перспективе пообещало им допуск к вступлению, значило для Путина “да” их присоединению к блоку, объявление войны». Всего через несколько дней после этого Путин впервые пригрозил западным лидерам, в том числе тогдашнему президенту США Джорджу Бушу-младшему, разделом Украины.
Компромисс в итоге только спровоцировал эскалацию, причем в таком ее варианте, который не обещал ни Украине, ни Грузии вообще никакой защиты – пусть даже, по версии Меркель, такой призрачной, как статус кандидатов на вступление в НАТО.
Возможно, именно то, как Меркель понимала компромисс в отношениях с партнерами («немного нашим, немного вашим»), предопределило начало войны в большей степени, чем ее подход к Путину. После того как в декабре 2019 года Зеленский в присутствии Меркель и Макрона подтвердил желание украинской стороны пересмотреть Минские соглашения, в Москве разочаровались в способности европейских лидеров влиять на Киев. Все последующие предвоенные заявления Путин делал исключительно в адрес Вашингтона, подчеркивая: европейские страны, включая Германию, самостоятельными он не считает.
Полная версия здесь.
Комментариев пока нет