Как правильно проводить политику экономического национализма

Идя по стопам США, мир, похоже, вступает в новую эпоху экономического национализма: многие страны делают своим приоритетом внутренние социальные, экономические и экологические задачи, а не свободу внешней торговли и систему многосторонних отношений (мультилатерализм). Хотя подходы президента Джо Байдена выглядят более взвешенными и открытыми к международному сотрудничеству, чем подходы Дональда Трампа, они, тем не менее, вызывают озабоченность у экономических либералов, которые видят в них повторение возврата к протекционизму и автаркии в стиле 1930-х годов.

Однако «экономический национализм» – это один из тех пугающих терминов, которыми экономические либералы обычно дискредитируют политику, которая им не нравится. Как и в случае с любыми ярлыками, нагруженными идеологией, он скрывает больше, чем объясняет. Дело в том, что экономический национализм может принимать разные формы. Одни из них вредны, а другие– полезны. Кроме того, некоторые ведущие теоретики экономического национализм, например, Александр Гамильтон и Фридрих Лист, были политическими либералами.

Хотя политика экономического национализма может больно ударить бумерангом, если довести её до крайности, то же самое может произойти и с политикой экономического либерализма. Если проводить её разумно, стремясь к решению совершенно оправданных внутренних задач (например, наращивание экономической силы и укрепление чувства национального предназначения), она может оказаться полезной и совершенно не обязательно вредной для других стран.

Экономический национализм рассматривает экономику в первую очередь с точки национального государства, и это весьма похоже на политический национализм в обществе. Главный смысл существования экономики сводится к службе нации – точно так же, как национальное государство отстаивает национальные интересы.

Ни одна из этих формулировок не является особенно содержательной, если мы не определим, что значит «служба нации» или «национальные интересы». Акцент на национальной экономике может быть вполне благотворным и совместимым со значительной степенью открытости к международной торговле и финансам. Согласно общепринятой экономической теории, в собственных интересах страны открывать двери для свободной торговли. Правительство, которое решило создать автаркию, упустит выгоды экономической специализации, будет отставать в сфере передовых технологий, потеряет доступ к иностранному капиталу.

Именно поэтому, как пишет историк экономики Марвин Сьюссе, экономический национализм колеблется между двумя отчасти противоречивыми стремлениями: между искушением ограничить экономический обмен с другими странами ради укрепления национальной независимости и желанием расширять международные связи и использовать их в качестве рычага для национального экономического роста и развития.

В новейшее время никто не комбинировал эти стремления лучше стран Восточной Азии, выбравших экономическое развитие. Япония, Южная Корея, Тайвань и особенно Китай – все эти страны использовали набор мер, которые поощряли глобальную экономическую интеграцию и одновременно в избирательном порядке защищали ключевые отрасли. Каждая из этих стран формировала своё экономическое будущее с помощью широкого ряда мер промышленной политики – целевое кредитование, субсидии, пошлины, нетарифные барьеры, локализация производства комплектующих и другие требования к иностранным инвесторами. Эти меры помогали им развивать новые области экономической компетенции.

Это были не просто экономические программы. Это были национальные проекты обновления, призванные помочь догнать Запад. Как пишет политолог Элизабет Тёрбон из университета Нового Южного Уэльса и её соавторы, власти с менталитетом, нацеленным на развитие, «рассматривают локальные промышленные мощности, технологическую автономию и экспортную конкурентоспособность как необходимый фундамент внутриполитической легитимности, национальной безопасности и международного статуса и престижа; они поддерживают центральную роль государства в продвижении этих целей с помощью стратегического вмешательства в работу рынка».

Никто не может отрицать успехи этих стран. Их быстрый экономический рост помог вытащить сотни миллионов людей из крайней нищеты, а некоторым из них позволил подняться до статуса стран с развитой экономикой в течение жизни менее чем двух поколений. Китай превратился не только в важный экономический центр, но и в главного геополитического соперника Запада.

Впечатляющий подъём каждой из этих стран сопровождался встречными обвинениями, что они были недостаточно открытыми, отказываясь предоставить значимый доступ к своему рынку. Частые случаи государственного субсидирования (стали, автомобилей, солнечных панелей и так далее) нередко подрывали конкурентные позиции компаний из зарубежных стран и вызывали недовольство у их правительств. Однако в целом экономический национализм Восточной Азии стал большим подарком для остального мира. Даже несмотря на торговые барьеры в некоторых отраслях, быстрорастущие рынки, которые эта политика помогла создать для торговых партнёров, оказались намного больше, чем они были бы в случае реализации любой другой, альтернативной экономической стратегии. Кроме того, государственные субсидии, согласно логике самих экономических либералов, являлись подарком для других стран, потому что они помогали снижать цены для живущих там потребителей.

Да, быстрая экспансия китайского экспорта действительно привела к некоторым серьёзным затруднениям в развитых странах. «Китайский шок» вызвал долгосрочную потерю рабочих мест в тех регионах, которые больше всего пострадали от конкуренции со стороны импорта из Китая, и это усилило политическую поддержку авторитарных, крайне правых популистов как в США, так и в Западной Европе. Однако в большей степени вина за это лежит на западных правительствах, которые не смогли надлежащим образом настроить торговлю с Китаем (например, они могли бы медленнее проводить либерализацию своей торговли). Пока Китай демонстрировал невероятно сильные экспортные достижения, эти правительства продолжали цепляться за избыточную веру в экономический либерализм.

Политика экономического национализма, конечно, не везде приводила к хорошим результатам. Слишком многие правительства увлекались избыточным «дирижизмом» (государственная собственность и контроль), поддерживали неэффективные компании слишком долгое время и слишком широко закрывали свою экономику. Когда правительства совершают такие ошибки, расплачивается за них в первую очередь население. Ошибочная политика экономического национализма – это политика «разори себя сам», а не «разори своего соседа».

Опыт развития экономики в странах Восточной Азии служит важным уроком для современного мира. Если политика экономического национализма в США сосредоточится на создании сильной, инклюзивной отечественной экономики, она принесёт много пользы, причём даже в тех случаях, когда она нарушает некоторые принципы экономического либерализма. Более того, такая стратегия возродит прежнюю традицию развития в американской истории. В конечном итоге другие страны получат выгоду от улучшения здоровья экономики США и появления более сплочённого общества, так что им не на что особо жаловаться.

Как показывает Сьюссе, экономический национализм обычно является ответом на отставание от других стран. И в этом смысле нынешний американский опыт немного отличается. Хотя другие страны, и особенно Китай, догоняют, в технологическом и военном отношении США остаются самой могущественной страной в мире.

Соответственно, риск состоит в том, что американский экономический национализм не ограничится строительством лучшего общества и целеполаганием внутри страны. Если Америка начнёт действовать как громила, навязывая свои политические предпочтения остальным и стремясь воспрепятствовать технологическому развитию соперников, она нанесёт много вреда остальному миру и получит мало хорошего для себя.

Copyright: Project Syndicate, 2023. www.project-syndicate.org

• 38
• 35