Казахстан может стать раем для черной трансплантологии

25 апреля, 2023

3766

В Казахстане сегодня в листе ожидания на трансплантацию органов состоит 3 805 пациентов, в том числе 90 детей. Депутат мажилиса Гульдара Нурумова для решения этой проблемы предложила узаконить в нашей стране донорство от неродственников за материальную компенсацию. Но это вызвало в медицинской среде неоднозначную реакцию.

Безысходность или безграмотность?

– Пересадка донорского органа – зачастую единственный шанс на жизнь для человека с прогрессирующим хроническим заболеванием, – сказала депутат на пленарном заседании палаты. – В течение 2022 года из «листа ожидания» органов выбыло по причине смерти 320 человек, так и не дождавшись своей очереди.

Действительно, донорство в нашей стране развивается со скрипом. Директор национального научного центра хирургии им. Сызганова Болатбек Баймаханов еще пять лет назад говорил о том, что в текущем году в возглавляемой им клинике не сделано ни одной посмертной пересадки почки и печени.

– Поэтому врачи вынуждены прибегать к родственным пересадкам, что не есть хорошо, потому что на выходе получается уже не один инвалид, а два, – сказал он. – И если в мире процентное соотношение составляет 80 посмертных донорских пересадок на 20 родственных, то у нас наоборот: 80% трансплантации по почкам, к примеру, – это родственные пересадки.

И тем не менее заявление депутата Нурумовой даже в медицинской среде вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию. Руководитель отдела онкологии и трансплантации костного мозга департамента педиатрии корпоративного фонда «University Medical Center» Даир Нургалиев сказал следующее:

– Я специалист по трансплантации костного мозга. Это тканевая, безвредная для донора (живого здорового человека) трансплантация. Если интересует мое мнение по органной трансплантации за деньги, то я против, потому что это противоречит и этическим нормам, и юридическим нормативам, принятым на уровне ООН, ВОЗ и других международных организации. Имплантация органов как от неживых, так и от живых доноров должно быть только добровольной при жизни человека, либо, если это посмертное, с согласия родственников, и только на безвозмездной основе, что сейчас и делается во всем мире, и я с этим полностью согласен.

Мне очень грустно, что наши депутаты юридически безграмотны. В соответствии со своим статусом, должны знать не только законы Республики Казахстан, но и международные нормативно-правовые акты, которые ратифицированы нашей страной. Но их предложения говорят об обратном. Для предупреждения и пресечения торговли людьми для изъятия органов и торговли органами человека Интерпол ведет борьбу с так называемыми черными трансплантологами, но если узаконить платное донорство, то начнется преднамеренное убийство людей ради органов, поэтому такой закон нельзя принимать ни в коем случае.

– Я вообще удивляюсь, как депутат могла сморозить такое, – согласен с ним кандидат медицинских наук Каиргали Конеев. – Коммерциализировать донорство нельзя ни в коем случае. Если вдруг каким-то образом продавят этот закон, то начнётся продажа органов налево и направо. Я не удивлюсь, если люди будут продавать свою почку или погашать кредиты за смартфоны или iPhone.

Коллизия действующего Кодекса о здоровье заключается в том, что в нем нет презумпции несогласия, но есть презумпция согласия. Она подразумевает, что если человек, у которого умер мозг, при жизни не выразил письменного несогласия на донорство, а близкие родственники активно не воспротивились изъятию органов, потому что не знали об этом (в обязанности медработников не входит разъяснение их прав), то трансплантологи сделают это по умолчанию.

Здесь надо понимать, что органы изымаются еще с живого организма. Смерть мозга еще не является биологической смертью, после наступления которой пересаживать какие-либо органы или ткани невозможно. Трансплантологи могут, например, изымать органы у молодого человека от 15 до 30 лет (это самый благоприятный для донорства возраст), который получив какую-то тяжелую траву, находится в состоянии клинической смерти, а антиген-совместимость его тканей является редким. Вот для этого и требуется презумпция несогласия – родственники должны отказаться (причем, письменно) от донорства их умирающего родственника, иначе есть опасность, что медработники вместо того, чтобы бороться за его жизнь, сделают все, чтобы он не выжил.

Билет в жизнь

Председатель общественного объединения трансплантированных больных «Омір-тыңысы» Жанибек Успанов десять лет назад стал первым казахстанцем, которому сделали пересадку сердца.
– То, что депутат озаботилась такой проблемой, как посмертная пересадка органов, уже радует, – говорит он. – Многие годы до общества пытались донести, что она у нас существует и её как-то надо решать. Но поскольку ее заявление прозвучало в радикальной форме, без расписания механизмов того, как она это себе представляет, то оно «не зашло», более того – вызвало остро негативную реакцию.

Действительно, как человек, который занимается законотворчеством, говорит о том, что существующую проблему обреченные люди должны решать за свои деньги, и ни слова о том, что государство тоже должно принимать какое-то соучастие в судьбе своих граждан? Это заявление тем более некорректно, что все нюансы, касающиеся запрета на платную трансплантацию, в нашей стране давно уже законодательно прописаны. ВОЗ и другие организации также рекомендуют имплантацию органов как от неживых, так и от живых доноров производить на безвозмездной, альтруистической основе.

В Стамбульской декларации о трансплатанционном туризме и торговле органами, участниками которой мы являемся, заявлено, что вопрос о купле-продаже органов не должен стоять ни каких обстоятельствах.

То есть, если переходить к технической стороне вопроса, то, чтобы коммерциализировать продажу органов, вначале нужно внести какие-то изменения в наше законодательство и перестать быть членами Стамбульской декларации.

Но если это вдруг произойдет, то с учетом нашего социально-экономического положения какая-то часть населения воспримет это как сигнал к тому, чтобы «по лёгкому срубить деньги» (зачем работать, когда можно что-нибудь продать?), после чего начнётся массовая инвалидизация населения. Я не уверен, что человек, который продаст какой-то свой орган, будет поддерживать свое здоровье. Между тем операция по изъятию органа у живого донора несёт определённые риски и он в любом случае обратится за помощью к государству, и это опять же ляжет бременем на плечи нашего и без того не очень богатого здравоохранения.

– А вам пересадку сердца делали за деньги?

– Конечно же, бесплатно. Я ведь уже сказал, что донорство органов у нас по закону производится на безвозмездной основе. Более того, прописываемые пожизненно после операции препараты также отпускаются за счет государства. Но меня беспокоит другое. Я живу с сердцем донора более 10 лет, и за эти годы ничего не поменялось, лист ожидания донорских органов продолжают пополняться. Ведь трансплантация – это терминальная стадия болезни, когда все другие медицинские методы уже исчерпаны.

По нынешним законам (согласно Кодекса о здоровье, принятого в 2020 году), человек, чтобы дать свое несогласие на донорство его органов, может пойти в поликлинику по месту жительства, написать заявление и специалисты внесут его данные на портал Электронного правительства eGov.kz или же сделать это самостоятельно с помощью ЭЦП.

Депутат, которая заявляла о коммерциализации донорства, была в прошлом созыве, когда принимали Кодекс о здоровье. Почему она тогда не озаботилась этим – наличием презумпции согласия и отсутствием презумпции несогласия, для меня большой вопрос.

Но, с другой стороны, я рад, что она дала повод говорить на эту тему. Населению нужно разъяснять механизмы волеизъявления человека на донорство. Я был как-то на одной передаче, где люди говорили, что впервые слышат о том, что на eGov.kz могут подать заявление о своём отказе на изъятие органов после смерти мозга.

– Можно ли напомнить читателям вашу историю с пересадкой сердца?

– Подозреваю, она берет начало из моего деревенского детства. Зимы в Костанайской области, откуда я родом, суровые, а весной и осенью грязь по колено. Мы по полгода ходили в резиновых сапогах. Возможно, этот холод и повлиял на мое здоровье: позже врачи скажут, что ангина, которая была моей постоянной спутницей, спровоцировала такую серьезную сердечную болезнь как дилатационная кардиомиопатия. А с другой стороны, если бы не деревенская закалка, экологически чистые продукты и лесной воздух, то я, может быть, умер бы, не дожив до сегодняшних лет. А так – служил в армии, работал на тяжелых работах – трактористом, комбайнером, водителем грузовика. А потом вдруг серьезно заболел. Когда к 2006 году все имеющиеся в нашей стране методы лечения были уже исчерпаны, врачи заговорили о трансплантация сердца. Но в то время для таких операций в Казахстане не было ни технической, ни законодательной базы. Поискал информацию в интернете, узнал, что их делают только в самых развитых странах мира – Израиле, Германии, Америке. Увидев цены на саму операцию – от 200 до 250 тысяч долларов – я тему трансплантации для себя закрыл. Чтобы немного продлить жизнь, решил лечиться тем, что есть под рукой: выполнять назначения врачей и бережнее относится к себе. Дожил так до 2009 года. В Астане на тот момент уже работал Национальный научный медицинский центр, где мне установили кардиостимулятор. Когда в 2012 году приехал на очередное обследование, сказали, что улучшении нет. Посоветовали обратиться в только что открывшийся в столице кардиохирургический центр, где делали операции по имплантации искусственного левого желудочка сердца. Эта дорогостоящая, но спасительная операция давала сердцу возможность отдохнуть, пока хозяин дожидается донора. Там мне назначили госпитализацию на начало августа.

7 августа, на пятый день пребывания в кардиохирургическом центре, медсестры вдруг забегали вокруг меня – стали забирать кровь на анализ. Ближе к вечеру пришли врачи, сказали, что есть возможность сделать первую в Центральной Азии и Казахстане операцию по пересадке сердца. Сообщили, что разрешение от родственников донора – умершей от инсульта 46-летней женщины – уже получено. Теперь необходимо мое личное согласие на операцию. Я спросил: «А что, если откажусь?». Ответ прозвучал как приговор: дали всего полгода жизни. И все равно решение мне далось тяжело. В какой-то момент даже рукой махнул: «Будь, что будет! Доживу со своим сердцем». Но скоро вновь нахлынуло желание схватиться за любую соломинку – лишь бы продлить жизнь, увидеть своего еще не родившегося ребенка. Позвонил жене. Она тогда была на девятом месяце беременности. Услышав о пересадке сердца, супруга так напугалась, что ее испуг передался и нашей еще не родившейся дочке: малышка затаилась и до самых родов не шевелилась. До сих пор каюсь, что сделал тот звонок. Принятие решения должно было оставаться за мной, не надо было никого впутывать, потому что при неудачном раскладе другой человек будет чувствовать за собой какую-то непонятную вину.

Видя, как я мучаюсь, врачи сказали, что у меня есть еще несколько часов на раздумья. 8 августа в 6 утра из Чехии прилетел консультант – профессор-кардиохирург. И сразу с корабля на бал – ко мне в палату. Я посмотрел на него, а он будто на светский раут собрался. Особенно бросался в глаза галстук – яркая бабочка. Будто на операцию, которую он считает, видимо, пустячной, именитый доктор заехал так, между делом. Не меняя костюмчик и не снимая красивой бабочки, постоит возле операционного стола и опять улетит к себе в Европу. Наши врачи тоже излучали спокойствие. Их настроение передалось и мне – я дал согласие. Пока везли в операционную, я полушутя сказал, что мне ни в коем случае нельзя умирать, на днях должен родиться ребенок.

Когда проснулся после наркоза, шум стоял на всю страну. За стеклянными перегородками моей палаты маячили целые делегации. Сейчас я привык к своему второму сердцу, а тогда тот контраст, который произошел в один день, ощущался сильно. Прежний «мотор» еле дышал, этот бился как колокол – 80-90 ударов в минуту, а когда на меня начинала смотреть камера с какого-нибудь телеканала, я боялся, что оно выпрыгнет из горла.

Через две-три недели познакомился с сыном моего донора – Галины Воротниковой.

20-летний Игорь, может быть, сам того не понимая до конца, совершил подвиг. Давая разрешение на изъятие органов своей матери (помимо сердца, у Галины изъяли еще и почку для живущего на диализе парня), он просто сказал: «Чем они сгниют в земле, пусть лучше спасут чьи-то жизни».

История с первой в Казахстане пересадкой сердца никого не оставила равнодушным. После этого трансплантация органов в нашей стране стала бурно развиваться. Точнее, после моей операции года полтора было затишье. Потом 10 операции в год, 20, 30… А потом снова пошла вниз. В других странах есть целые государственные программы, посвященные донорству. Есть мнение, что наше общество не готово к донорству, но я что-то не видел, чтобы кто-то проводил по этому поводу соцопрос среди народа или полномасштабную, грамотную разъяснительную работу.

Люди остаются людьми, пока помогают друг другу. А донорство – это вопрос людской солидарности. Завтра или ты сам, или кто-то из твоих близких родственников может оказаться в листе ожидания нужного органа, и если не развивать такое благодарное дело, то шансы на выживание у смертельно больного близкого тебе человека значительно уменьшатся.