Победа демократии и либерализма в Казахстане неизбежна?

Победа Дональда Трампа на президентских выборах в США в 2024 году станет предметом многих академических исследований. Она знаменует собой если не авторитарный поворот, но, как многие уже признают сегодня, критическое ослабевание либерализма.

Действительно, назвать Трампа диктатором или автократом будет пока преждевременно, но его правление будет глубоко антилиберальным. Если первая победа Трампа в 2016 году была списана многими на какие-то временные или аномальные факторы американской политики, то вторая уже закрепляет тренды, вызванные его идеологией MAGA (Make America Great Again), а идеология эта утверждает некий даже либертарианский подход в экономике (сокращение государства, надзора и регулирования), изоляционизм во внешней политике торговле и консерватизм в общественной жизни. Этот необычный коктейль идей нашел прочную основу среди последователей Трампа и бросает уже более серьезный вызов господствовавшему либерализму, который в последние годы широко критиковался за такие радикальные проявления, как политика идентичности и защита прав меньшинств вкупе с отрывом от социально-экономических проблем большинства.

Но, скорее всего, у движения MAGA есть свои американские специфичности, так как даже его ярые представители, как будущий вице-президент Джей Ди Вэнс, беспокоятся не сколько о социально-экономических проблемах, сколько о культурном вымывании американского ядра. Отсюда смесь предпочтений американских избирателей, которые отмечали, что их беспокоит не только инфляция, но и иммиграция, но и тревога о будущем демократии. Для избирателей Трампа защита демократии – это освобождение от радикальных либералов и засилья государства (от требования носить медицинские маски до выделения средств Украине или помощи незаконным мигрантам).

Действительно, американский кейс стоит особняком, но нельзя не признать, что во многих частях мира население обвиняет демократически избранных лидеров в превышении власти. Сегодня можно насчитать от 50 до 80 авторитарных государств, которые предпочитают себя называть нелиберальными. Все они различаются друг от друга как по самым важным критериям (отсутствие политической конкуренции, контроль за СМИ, недостаток верховенства права, подавления гражданских свобод, применение насилия и репрессий, централизация власти, отсутствие прозрачности правительства и ограничения на политические партии), так и по оттенкам их реализации. Поэтому авторитаризм уже становится широким термином, который отделяют от нелиберализма. Под это определение подойдут и США при Трампе, и некоторые европейские страны, как Венгрия. И любые попытки бросить вызов демократическим институтам (например, как это рассматривается в судах США – попытка отменить результаты выборов и подорвать результаты голосования) могут быть расценены как авторитарные или нелиберальные.

Большую роль в новом понимании авторитаризма сыграла недавняя пандемия и локдауны, где правительствам пришлось прибегнуть к строгим мерам надзора. Технологический и экономический прогресс, глобализация и миграция также способствовали усугублению общественного разделения во многих странах мира на технократический и рабочий классы, различия между которыми все больше проходят не только по экономической линии, но по культурной и образовательной. Правящие либеральные элиты замыкаются в своем пузыре, а интеллектуальные элиты – вокруг элитарных же и нередко платных источников информации или написанных сложным языком текстов. В таких условиях информационное поле формируют бесплатные, нередактируемые, бесцензурные и широкодоступные социальные сети, всяческие видео, подкасты, эффективно распространяющие альтернативную точку зрения и играющие на поле популизма для быстрого роста аудитории. Если Твиттер когда-то помог протестующим Арабской волны, то переименованный X стал важным фактором победы Трампа.

У власти – deep state

Для правящей элиты во всем мире все эти изменения несут свои вызовы, и отсюда – усиление централизованности государства, особенно в части его административной управляемости и секретности решений в области национальной и внутренней безопасности, разведки, ВПК, что в современном языке именуется термином deep state.

Этот термин очень часто встречается в альтернативных источниках информации, где deep state понимают, как некую тайную сеть, состоящую из высших правительственных чиновников и лидеров финансово-промышленных групп, некое закрытое, непроницаемое и неподотчетное демократическим институтам образование, действующее в обход или даже в ущерб существующему законодательству и государственному порядку.

Такое двухуровневое государство или двойное государство по определению не является демократическим в полном смысле этого слова, поскольку предполагает существование альтернативных групп, наделенных властью и ресурсами людей, не избранных населением. Но даже в электоральных демократиях боязнь потери власти так велика, что правительства формируют свой собственный пул поддержки (ВПК как союз высших офицеров и подрядчиков, заинтересованных в милитаризации и вовлечении государств в войны, derin devlet или deep state в Турции 1990-х, а также олигархаты или корпорации секретных служб в России 2000-х, власть номенклатуры в новых независимых государствах и др.). В том, что в США существует deep state, очень много говорил Трамп в первой и третьей избирательных кампаниях. Но во второй кампании он сам, будучи президентом, представлял собой элиту и deep state, а теперь вновь избранный Трамп формирует новый тайный кабинет, отдав в нем бразды правления своему союзнику и самому богатому человека в мире – Илону Маску.

В борьбе за властьdeep state если даже относительно либеральны в экономике (практически все авторитарные страны приветствуют иностранные инвестиции, экспансию внешней торговли и рыночную экономику), но все сильнее отделяют свои страны путем более настойчивого формирования культурной идентичности. Либеральный deep state, если он существует, настаивает на радикальной повестке защиты меньшинств, нелиберальный – часто делает упор на национализме и правой повестке. Поэтому теория о том, что демократии не воюют друг с другом является недостаточной для объяснения произошедшего разделения Кипра на греческий и турецкий, где основным мотивом стала скорее этно-культурная принадлежность. А война deep stateРоссии против Украины является лишь способом переутвердить свою глубокую структурную гибридность с целью собственного выживания в противостоянии с deep stateанглосаксов, Ватикана, ЕС и НАТО. Поэтому место вчерашних идеологических противоречий и антагонизмов сегодня занимают метафизические: метаисторические и культурно-антропологические.

В России deep state укоренен благодаря наследию КПСС и КГБ, сочетая традиционный культ административного аппарата безопасности с треком социально-психологических травм, обид, бэкграунда исторических поражений или побед, а также сохранением или воссозданием имперскости. Вслед за СССР, Россия упорно стремится сохранить имперскость, «сакрализируя» ее под общим русским миром, обосновывая необходимость территориальной экспансии, доступа к ресурсам, а также культурного доминирования.

Мультилатерализм как наше решение

В нашу часть мира, все еще затерянную на глобусе, все эти новые нелиберальные идеи, несомненно, проникают, но не задерживаются. Наши светские и откровенно авторитарные власти выставили прочный заслон как религиозному экстремизму, так и свободе СМИ и другим свободам, исповедуя умеренный консерватизм и даже глобализм, так как экономический либерализм это conditio sine qua non для географически зависимых стран. Но при этом назвать страны Центральной Азии нелиберальными нельзя. Такой реакции на либерализм здесь нет, ведь он особенно не процветал (за исключением Кыргызстана). Власти наших стран еще способны управлять идеологической и национальной повестками. Здесь нет потребности изолироваться, мобилизироваться и вести борьбу с альтернативными течениями.

В Турции, откуда произошло понятие deep state или derin devlet, в 1990х государство вело тайную борьбу с оппозиционными течениями под эгидой защиты светских ценностей Ататюрка. В Пакистане из-за геополитического положения тайным государством выступала и выступает разведка.Можно сказать, что Казахстан при новом режиме опирается на бюрократию и «тайных советников», но назвать это deep state будет преувеличением. Скорее, мы видим явное желание принадлежать к глобальному deep state, тем структурам и международным организациям, которые оказывали и оказывают существенное влияние на мир. Страны Центральной Азии не зря участвуют в разных, часто дублирующих организациях, а сегодня и создали свое объединение – Консультативный совет. Это наш своеобразный deep state – мультилатеральный подход, базирующийся на средствах дипломатии и переговоров и обеспечивающий нам более авторитетный голос, чем одиночной, хотя и средней державы.

Поэтому этот подход больше перекликается не с имперским импульсом России, который противоречит нашим режимам и их стремлению к независимости, а с мультилатеральным подходом председателя КНР Си Цзинпина, который выдвинул «Сообщество единой судьбы» восточных народов. Мифологизированное понятие Срединной цивилизации (Туран) как естественного моста между цивилизациями Запада и Востока на самом деле сформировало у нас универсальные ценности как по отношению как Западу, так и к Востоку, определяя глубокий и широкий мультилатерализм и полисоциокультурализм.

Не зря Казахстан воздержался от подачи заявки в БРИКС и отдаёт приоритет ООН «как универсальной и безальтернативной организации, в которой можно и нужно обсуждать все актуальные международные проблемы».

В этом мультилатерализме можно не только продвинуть свой голос, но и содействовать развитию универсализма, равенству наций, деколонизации в каком-то смысле и общему международному реформированию в целях глобальной безопасности. Об этом говорит «План будущего» по объединению все более разделенных стран мира для решения задач XXI века, который Генеральная Ассамблея ООН приняла 24 сентября 2024 года. Его цель состоит в том, чтобы содействовать международному миру и безопасности, способствовать развитию инклюзивного общества и гарантировать, что технологии будут служить общему благу человечества.

К нему также прилагаются Глобальный цифровой договор и Декларация о будущих поколениях. Первый касается цифровых технологий и их применения, второй призывает страны взять на себя обязательства избавить потомков от разных бедствий. Примечательно, что за эти документы проголосовали почти все страны БРИКС и ШОС, ЕАЭС и ОДКБ, за исключением России и Беларуси. Это говорит о том, что по большей части эти страны не являются государствами, которые некоторые политики Запада называют антиамериканскими или антизападными, и признают необходимость перестройки всей международной системы и реформы ООН и Совета безопасности.

Снижение либеральной повестки, возможно, многими воспринимается трагически, но надо признать закономерность такого явления. Либерализм в его главной сущности – непоколебимости прав и свобод человека – бессмертен, но нуждается в переформатировании на реальное равенство между сообществами – группами, меньшинствами, гендерами – и, конечно, нациями. Мультилатерализм, который развивается в Центральной Азии, если и не приведет немедленно к ее демократизации, то будет обязательно способствовать ей в будущем.

• 13
• 9