Почему Динмухамед Кунаев не вышел к бастующим студентам?

Вера Сидорова – единственная казахстанка, попавшая в инициированную ООН книгу «100 выдающихся женщин планеты Земля». А самое главное, в период «транзита власти» именно она де-юре была первым лицом Казахстана. И если Динмухамед Кунаев – для нее «икона», то Назарбаев – «эффективный менеджер». Кроме того, она высказала интересную точку зрения о том, организатором Желтоксана был… поэт Олжас Сулейменов.

Скупое детство

В Казахстан уроженка Воронежской области России попала после окончания сельхозинститута по комсомольской путевке на подъем целины.

– Обо мне в те годы много писали. У Галины Черноголовиной есть даже роман «Июнь без дождя», где я прототип главной героини, – рассказывает 90-летная Вера Васильевна. – Со многими власть предержащими я не просто была знакома, но и работала с ними. В том числе и с любимцем всех журналистов Нурсултаном Назарбаевым. Каждый считал за счастье пожать ему руку, так приплясывали перед ним! А теперь все его ругают. Разве это дело? Так нельзя.

Впервые мы с ним встретились в 1962 году. У нас в области (я была первым секретарём Кустанайского обкома комсомола) проходило тогда республиканское совещание передовиков сельского хозяйства и промышленности. Помню, он зашёл в зал и, подняв две руки над головой, сомкнул ладони и потряс ими, как в рукопожатии. Нурсултан вообще смолоду умел себя подавать, да и работал тоже хорошо. И в тот момент тоже все потянулись фотографироваться с ним.

 Потом он начал стремительно расти. Когда уже работал в Алма-Ате, жил на одной лестничной площадке с Диной Ергазиевной Абдрахимовой, министром соцзащиты (1985-1990), очень обаятельной и боевой женщиной. Назарбаевы часто ходили в гости к ней, но Нурсултан знал, что она работает против него. Когда я ей говорила, что не надо его ругать, она мне отвечала: «Вот посмотришь, жизненный финал у него будет безрадостным». И что? Как только ей исполнилось 55, он отправил ее на пенсию.

– А что его самого погубило, с вашей точки зрения?

– Народ. То есть мы своими ладушками, и конечно, страсть к обогащению. В прессе пишут, что семья обладает сказочными богатствами, и никто это не опровергает. Его, наверное, Сара (супруга Н. Назарбаева. – Ред.) поджучивала, дети и многочисленные племянники тоже постарались, видимо.

– А бедное детство не сыграло в этом роль?

– Мое детством тоже было скупым, но даже я когда стала единственной в Советском Союзе женщиной – вторым секретарем обкома партии (нас обычно выше секретаря по пропаганде не поднимали) у меня ни шуб, ни побрякушек, ни домов не было, только трехкомнатная квартира в Уральске.

И все же к Назарбаеву я до сих пор хорошо отношусь. Отличить правду от придуманного порой невозможно, а я всегда полагалась только на свое мнение. Хорошего ведь тоже много было. Когда в 1985-м меня избрали вторым секретарем Уральского обкома партии, область была перегружена планом по сдаче хлеба государству. За 20 последних лет выполнили его только раза три или четыре. Конечно, культура земледелия здесь отставала от целинных земель на Кустанайщине, где я работала до этого. Агроном по образованию, в земле копаться я умела и сельскую экономику тоже хорошо знала. «А что, если съезжу в ЦК Компартии Казахстана и попрошу снизить нам план?» – спросила я однажды первого секретаря обкома Мустахима Беляловича Иксанова. Так я попала на прием к Назарбаеву. Он был тогда уже секретарем ЦК КП Казахстана по промышленности. Молодой, энергичный, великолепная улыбка, белая накрахмаленная рубашка… Вышел из-за стола, подал обе руки, мы обнялись. Рассказала ему о нашей проблеме и он сделал все, чтобы хоть ненамного уменьшить план по сдаче хлеба государству в Уральской области.
Второй раз с просьбой я попала к нему, когда была уже на пенсии. В начале 90-х в стране было еще много живых узников фашистских лагерей. Во всех других странах они получали компенсацию, а у нас – нет. Мы, я и бывший узник Павел Яковлевич Чередниченко, стали организаторами ветеранской организации: он – председатель, я его заместитель. И вот мы с ним подготовили письмо и я пошла с ним к Назарбаеву, а он как раз собирался в Германию, и, будучи там, решил этот вопрос: узники фашизма и у нас тоже стали получать выплаты-компенсации. Это говорит о том, что Назарбаеву тогда было не чуждо сострадание, он понимал простых людей.

 Смена власти

– В декабре 1986 года вы были на площади. Что тогда все-таки произошло?

– Я расскажу о своих впечатлениях, а вы уж выводы делайте сами. 15 декабря 1986 года я, второй секретарь Уральского обкома партии, депутат Верховного Совета, приехала на Пленум ЦК Компартии Казахстана. В этот день Кунаева освободили от должности, а Колбина избирали первым секретарем. Заседание пленума длилось всего 15 или 17 минут. Голосовали вот так, не сильно высовываясь (Вера Васильевна, плотно прижимая ее к груди, робко подняла правую руку), потому что голосовать против Кунаева вроде бы негоже, но ЦК КПСС, который прислал в Казахстан чужака, нависал, как туча, над каждой союзной республикой.

– Вы тоже так голосовали?

– А я не помню, но рук тех, кто сидел передо мной, на первых рядах, не было видно. Я хотела быстро вернуться в Уральск, и, как только пленум закончился, выскочила из зала. Чтобы спуститься к кассе, надо было пройти через большую площадку на втором этаже. Смотрю, Кунаев стоит в центре в одиночестве и я место того, чтобы бежать за билетом, бросилась к нему. Валерия Ивановна Маричева, журналист «Литературной газеты», схватила меня за руку: «Куда ты?! Там Димаш Ахмедович». Я ответила, что как раз к нему и бегу. «Клюют меня, Вера Васильевна», – сказал он, когда я подошла к нему. «Димеке, вы золотое зернышко – подавятся», – ответила я. Потом подошел Олжас Омарович Сулейменов, следом – председатель Семипалатинского облисполкома, другие люди – и вскоре он оказался в плотном кольце, а из зала продолжали выходить люди, которые принимали участие в работе пленума. Среди них Василий Петрович Демиденко, бывший первый секретарь Кустанайского обкома партии, который, пока Димеке был первым, кланялся в пояс, выступая в газетах, сыпал комплименты, а тут глянул – и быстро направился в другую сторону. Это было предательством высшей степени. Мне было так больно, что я упомянула в об этом в своей книге «Целина – судьба моя». В тот день я так и не улетела. Утром, 16 декабря, поехала в ЦК, чтобы решить кое-какие вопросы со вторым секретарем Олегом Мирошхиным.

В его приемной мне сказали, что он у Колбина. И тут секретарша говорит: «Гляньте в окно». Посмотрела, а там вокруг трибуны на площади имени Брежнева большая группа молодых людей бегает по спирали Архимеда. В одну сторону, потом раскручиваются в другую… Я поняла, что в этот день никто меня не примет, вызвала машину из гаража ЦК, чтобы уехать в гостиницу «Алма-Ата». На одном из перекрестков улицы Фурманова встретилась колонна молодежи с огромным портретом Ленина и плакатом «У каждого народа должен быть свой вождь».

Увидев машину с номерами ЦК, с ненавистью накинулись на нее – стали пинать, бить палками. Для них она была олицетворением Колбинa. На углу улиц Абая и Фурманова два высоких милиционера отогнали людей своими дубинками. Мой водитель был напуган: «Вера Васильевна, мы погибнем. 5 машин уже разбиты, наша будет шестой». Но потом как-то быстро вывернулся из толпы, а я тогда была сильная, подвижная, открыла левую дверь, чтобы милиционеры могли запрыгнуть к нам. Вначале они так и сделали – сели в машину, но потом сказали, что с поста им уходить нельзя, и вышли.

Секретарей обкомов вывезли за город, боялись, что бастующие ворвутся в гостиницу, но я не поехала. Сказала, пусть убьют, но я должна увидеть все своими глазами. И правильно сделала, иначе пришлось бы читать записки Альберта Александровича Устинова, заведующего отделом пропаганды ЦК КП Казахстана, которому потом поручили разработать для обсуждения «правильные» материалы декабрьских событий.

кстати, начальника Уральского облсельхозуправления, с которым мы вместе прилетели, тоже уговорила остаться. Когда мы собрались идти на площадь, он, трясясь, взял меня за руку. Я ему: «Слушай, неужели ты, казах, боишься своего народа? Не потей и не дрожи, просто будь рядом со мною». И мы с ним почти всю ночь были на площади им. Брежнева.

Я видела, как шли колонны, как некоторые студентки хотели убежать, а парни их удерживали, чтобы была массовость, при мне митингующие отбивали облицовку здании и бросали их на трибуну, где стояли председатель Президиума Верховного Совета Саламат Мукашев, секретарь ЦК Компартии Казахской ССР Закащ Камалиденов, председатель совета министров республики Нурсултан Назарбаев, его заместители Эрик Гукасов и Октябрь Желтиков, все члены бюро, за исключением Колбина. Когда они, уворачиваясь, прятались под трибуну, камни попадали в микрофоны и те страшно гудели. Люди и на казахском, и на русском языке кричали: «Долой Колбина, да здравствует Кунаев!».

Домой, в Уральск, мы улетели 18 декабря. Вскоре (27 марта 1987 года) меня избрали заместителем председателя Президиума Верховного Совета Казахской ССР. Представление в ЦК об этом незадолго до своего ухода сделал Кунаев. Я уже успела пройти собеседование и Колбину не оставалось ничего другого, как согласиться с моей кандидатурой. Но вот однажды ко мне зашел бывший министр иностранных дел Михаил Есеналиев. Он сказал, что ему, уже пенсионеру, Колбин, предложил занять мою должность после того, как меня отправят досрочно на заслуженный отдых. Михаил Иванович отказался от такого «лестного» предложения. С тех пор меня на всех заседаниях бюро ЦК поднимали по любому вопросу. Спрашивали, в частности, кто организовал декабрьские события.

Народ и его лидеры

– А кто их, действительно, организовал?

– Я слышала, что Олжас Омарович Сулейменов.

– Это только версия?

– Не только. Вопрос об исключении Сулейменова из партии и по выводу из состава ЦК обсуждался на пленуме ЦК Компартии Казахстана. Я помню этот день: Олжас Омарович, высокий, стройный, с пышной шевелюрой, стоит на трибуне и заверяет, что он в это время гостил у своих друзей в Болгарии.

«Декабристы», которых отчисляли и вузов и выгоняли с работы, шли на прием именно ко мне. Они говорили, что по общежитиям, студенческим и рабочим, ходили мужчины, представители коренной национальности во главе с человеком, похожим на Олжаса. Они агитировали выходить на площадь. А Сулейменов, действительно, улетел вечером 16-го в Болгарию. По крайней, так утверждало окружение Колбина. Вот поэтому он и заставил его выйти на трибуну с отчетом. Я свидетель всего этого.

– А вы сами верите в то, что Олжас Сулейменов мог быть одним из организаторов декабрьских событий?

– Верю, потому что более авторитетного и смелого человека, чем Олжас, в те времена не было.

– Как вы сейчас относитесь к нему?

– Я много читаю российской оппозиционной прессы, он там много выступает, россияне схватилась за него сейчас как за факел, он это чувствует. Ругает в этих СМИ Назарбаева, но так деликатно, красиво, что хочется руку ему пожать. А что касается версии о том, что поэт был организатором декабрьских событий 1986 года, то протокол одного из пленумов ЦК КП Казахстана, состоявшегося в 1987 году, наверняка имеется в архивах. Я слышала собственными ушами его выступление, где он говорил, что обвинять его в организации декабрьских событий невозможно: у него алиби – находился в Болгарии.

– А почему Кунаев отказался выступить перед студентами, вышедшими на площадь?

– Он не отказывался. Когда его попросили об этом, Димаш Ахмедович пришел сразу в ЦК. Зашел в кабинет к Колбину, тот разговаривал по телефону с Михаилом Соломенцевым, членом политбюро ЦК КПСС. Тот его спрашивает, кто, кроме него, есть в кабинете?». «Да вот Димеке зашел, хочу, чтобы он выступил перед молодежью». «Не дели свою славу с Кунаевым. Отправь его домой и вместе с сотрудниками ЦК сам туши эти события», – посоветовал тот.

– Но откуда вы про это узнали?

– Сейчас скажу. После тех событий многие были уверены, что, если бы Кунаев вышел к студентам, трагедии бы избежали. Мне было больно слышать это. И когда я уже работала в ветеранской организации, позвонила помощнику Димаша Ахмедовича. Сказала, что мне очень нужно встретиться с ним. Димеке принял меня у себя дома. Мы сидели в его рабочем кабинете, он подарил мне книгу «О моем времени» со своим автографом. «Да, я отказался», – подтвердил он, когда я напрямую спросила об этом. И пересказал диалог Колбина и Соломенцева. Когда 17-го события разгорелись пуще прежнего, ему снова позвонили. По словам Кунаева, он сказал им следующее: «Я вчера приходил, но вы не позволили мне выйти к людям, а теперь, простите, я не пойду». И он был прав. Ишь ты: Колбин позвал – и он должен бежать? Ничего подобного! 25 лет руководил республикой, промышленные предприятия и целину поднял, народ его всегда уважал и сейчас тоже продолжает ценить.

– А что, на ваш взгляд, стало истинной причиной декабрьского восстания?

– Драка за власть двух лидеров – Камалиденова и Назарбаева. Когда Димаша Ахмедовича должны были освободить от должности, он пригласил к себе этих двоих и Саламата Мукашева, председателя президиума Верховного Совета, чтобы спросить их мнение насчет преемника. Они все опустили головы, а потом стали раздаваться невнятные реплики. Кунаев понял, что все они хотел бы занять его место. Вот тогда он и просил центр (Москву) прислать нейтрального человека. Но это, честно скажу, были слухи, я не была свидетелем той встречи.

Борьба за власть

 – А разве Кунаев не видел Назарбаева своим преемником?

– Нет. Хотя в этой тройке лидером был Назарбаев, но Димеке уже раскусил его властолюбивую натуру. В Камалиденове сомневался давно, а Мукашев сам по себе не был первым лидером.

А Олжаса Сулейменова, хотя он вечером 16 декабря улетел к Болгарию к своим друзьям, пленум ЦК КП Казахстана обвинил в организации декабрьских событий.

– А зачем?

– Казахская интеллигенция была очень недовольна, когда во главе республики поставили Колбина. И тогда, опять же по слухам, Олжас Омаров с группой своих единомышленников, пошли по студенческим общежитиям, чтобы поднять студентов на восстание. Некоторые из них, особенно девушки, пытались сбежать через окна, спустив веревки из простынь, и тогда их насильно выталкивали из общежитие на площадь.

– И опять – откуда вам это известно?

– Были такие разговоры.

– Когда вы были дома у Кунаева, то не задавали этот вопрос – кто и зачем организовал Желтоксан?

– Не осмелилась. К тому же верила я ему безоговорочно.

– Кого вы все-таки больше уважаете – Кунаева или Назарбаева?

– Их сравнивать невозможно, они разные. Но Димеке… Меня в 1967 году избрали первым секретарём райкома партии. Приезжает Кунаев, идет посевная, мы с ним едем по полям. И вдруг он спрашивает: «Вера Васильевна, сколько завезли удобрении в район?» – «Не знаю». Он, доброжелательно посмотрев на меня, сказал: «Хотя вы и работаете всего одну неделю, но вы первый секретарь, поэтому эти цифры должны знать всегда». Мне дважды повторять не надо и когда приезжавший в 1985-м в Кустанай Горбачев что-то спрашивал у меня, я, в ту пору первый секретарь Кустанайского райкома партии, знала все о своем районе как таблицу умножения.
Димаш Ахмедович, как заботливый отец, не позволял баловаться, но и не наказывал, потому что человеческую душу очень ценил. У меня дома его портрет висит на самом почетном месте, я каждое утро благодарю Димеке за то, что он просто был в моей жизни. К Назарбаеву отношусь тоже хорошо, но – по-своему. Он энергичный, много для республики сделал, на просьбы мои отвлекался, но потом он стал тем, кто есть сейчас. И улицы его именем названы, и аэропорт, и страну, как пишут СМИ, приватизировал… Его 80-летие отмечали во дворце Республики. Когда мероприятие закончилось, он сошел со сцены, к нему все потянулись обниматься, а я осталась в сторонке, хотя мне тоже хотелось пожать ему руку. Он со всеми поздоровался, а потом увидел меня. «Вера Васильевна, привет!». И мы пошли друг другу навстречу. Понимаете, я хочу сохранить глубокие человеческие отношения с теми, с кем когда-то работала..

– Почему же он предал, как все считают, Кунаева?

– Потому что хотел не просто власти, но и любви народа, поэтому и ревновал его. Его люди тоже вначале уважали, а потом стали бояться. Да, Назарбаев был хорошим организатором, обладал деловой хваткой и огромной работоспособностью, был великолепным хозяйственником, умел брать на себя ответственность, но отодвигать и не ценить того, что для тебя сделали – это… предательство.

– Есть мнение, что мечтавший о власти Назарбаев и является главным зачинщиком Желтоксана.

– Я этого я не знаю. Я только видела, как он, как и другие члены бюро прятались от камней студентов.

– Вы тоже прятались?

– А чего мне прятаться, если я стояла рядом со студентами. Со стороны – обычная женщина в пальто с поднятым воротником и шапкой надвинутой на лоб.

– А что, митингующие били людей не казахской национальности?

– Нет. Елки поджигали, машины и первый этаж ЦК горели, если смотреть со стороны площади Брежнева. Это все я видела сама. На следующий день меня там не было, но говорили, что дружинников вооружали арматурой, а курсанты погранучилища и солдаты шли на митингующих с саперными лопатками. Негоже, негоже было так поступать с народом Казахстана.

Подчиняющаяся приказам

 – Колбину удалось вас уволить?

– Я уже сказала, что на каждом заседании бюро меня поднимали по любому вопросу: как, например, идёт строительство жилья в регионах, как исполняются статьи Конституции… Все это экспромтом, без подготовки, хотя здесь нужна была серьезная аналитическая работа. Не знаю, сколько бы это продолжалось и чем закончилось, но позвонили из ЦК КПСС и дали понять, чтобы Сидорову не трогали. Но Колбин продолжал давить теперь уже исподтишка.

Когда вышла книга «100 видных женщин Казахстана», на каждую из нас сделали дружеский шарж. Бибигуль Тулегенову, к примеру, изобразили крутящейся на пластинке, а меня – в пионерском галстуке с поднятой рукой: «Всегда готова!». Но сама я никогда ни за партийную, ни за хозяйственную власть не цеплялась, – меня всегда выдвигали. Когда отправляли в Уральск вторым секретарем обкома, я попросила Димаша Ахмедовича не посылать меня в другую область, я привыкла к Кустанайщине, к тому же у меня на руках была старая мать. «Прошу вас как отца», – сказала я Димеке. А он ответил: «А я тебя, как дочь, прошу – исполни завет отца». – «Поеду хоть сейчас», – был мой ответ. Поэтому Колбину, требующему изгнания меня из партии и освобождения с должности, ответила: «Снимайте!». Это был ноябрь 1987 года. Меня заставляли поклониться бюро ЦК, а потом написать заявление о том, что ухожу на пенсию «по состоянию здоровья». Но я не стала этого делать, просто попросила освободить меня с работы.

Приехала домой уже свободной от всего – и сразу звонок от Марата Самеевича Мендыбаева, второго секретаря Компартии Казахстана: «Вера Васильевна, прошу срочно прийти на работу». 7 или 8 вечера, на улице уже темно, машину уже отпустила. А он мне: «Моя машина стоит у вашего подъезда. Придите, откройте кабинет, включите свет – пусть народ знает, что Сидорова работает».
Оказывается, уже позвонили из ЦК КПСС с требованием – Сидорову не трогать. Так что я пережила многое, но и Колбин тоже свое получил.

Я была рада, когда его сменил Назарбаев. С ним тоже успела немного поработать. Перед уходом на пенсию попросил меня найти русскую женщину вместо себя, желательно юриста, и я рекомендовала Зинаиду Леонтьевну Федотову. Она кустанайская, в Аркалыке была секретарём райкома партии, а потом преподавала в высшей партийной школе, была там заведующей кафедрой. Я туда послала разведчика, очень дотошного аксакала. Он побывал у нее на лекциях, побеседовал со студентами и написал хороший отзыв. Его я и отнесла Назарбаеву.

Помню ещё один такой факт о женщинах. Секретарь ЦК компартии Казахстана по идеологии Саттар Нурмашевич Имашев пригласил меня в поездку в Белоруссию на 60-летие компартии республики. Я болела, не хотела лететь, но Бородин, первый секретарь Кустанайского обкома партии, посоветовал не портить отношения с ЦК. И вот сижу в приёмной Имашева, дверь приоткрыта, у него Олжас Омарович. Когда поэт спросил у Саттара, кто будет в составе делегации, тот воскликнул: «Опять эта Сидорова! Куда от нее деться?! Надо в Казахстане выращивать женщину-казашку – такого же организатора масс, как она».

Я выскочила в коридор, мне было больно, в ушах звенело: «Опять эта Сидорова!» Я за власть не держалась никогда, но я привыкла подчиняться приказам партии. А тут такое! Но когда мне предложили остаться в Белоруссии, я посчитала, что это будет предательством по отношению к республике, где стала Героем Соцтруда, 15 лет была депутатом Верховного Совета Казахской ССР, делегатом XXIV съезда КПСС, членом Комитета советских женщин, здесь родились мои дети и внуки. Как я могла махнуть рукой на все это и поменять место жительства?! Поэтому ответила: «Не мо-гу».

– А как вы стали исполняющей обязанности первого лица государства?

– В1979 году я выступала перед учеными штата Оклахома. Там впервые видели советского человека, поэтому интерес был настолько великим, что щупали одежду, даже трогали за щеки – проверяли, не кукла ли я. Там я познакомилась с журналисткой Эвой Эриксон, которая писала инициированную ООН книгу «100 выдающихся женщин планеты». После она мне написала несколько писем с просьбой отправить ей свою автобиографию. Я ей была интересна, как русская женщина, которая живя в Казахстане, вошла в высшее руководство страны. Я на те письма не отвечала. В 1986-м побывала в Японии, где возглавляла делегацию по линии Комитета советских женщин. Затем Валентина Терешкова, его председатель, хотела отправить меня в Африку, но я отказалась, потому что Закаша Камалиденова в конце 1988 года «ушли» с должности председателя президиума Верховного Совета Казахской ССР, и мне, его заместителю, пришлось исполнять его обязанности. Он ведь, также, как и Назарбаев, очень хотел стать президентом. Но его подловили на том, что он не доплатил 20 копеек партвзносов и сняли с работы. И пока Назарбаев ждал президентских выборов, я продолжала оставаться на той должности. Так как по Конституции в власть принадлежала Советам, то де-юре я была первым лицом государства, де-факто, конечно, всем заправляла партия, как руководящая и направляющая сила. Вот так ООН и внесла меня в книгу «100 выдающихся женщин планеты Земля».

• 118
• 83