Почему казахстанцы боятся быть посмертными донорами

«В отечественное законодательство нужно немедленно вводить норму о презумпции согласия на посмертное донорство», – считают казахстанские трансплантологи.

Показатель донорской активности (количество посмертных доноров на миллион населения) в нашей стране составляет 0,22 человека. Для сравнения: в мире этот показатель в среднем – 40-45 человек.

В «листе ожидания» на трансплантацию органов – сердца, легкого, почек, печени – в нашей стране стоит почти 4000 человек, из них 90 детей.

– В связи с тем, что согласно Кодексу «О здоровье народа и системе здравоохранения», мы спрашиваем разрешения на изъятие органов у родственников посмертных доноров, ситуация сложилась очень сложная, – говорит директор РГП на ПВХ «Республиканский центр по координации трансплантации и высокотехнологичных медицинских услуг» МЗ РК Сауле Шайсултанова. – Люди, которых можно было спасти, погибают, не дождавшись донора. Напомню: каждый казахстанец имеет право выразить свое согласие или несогласие на посмертное донорство через систему Egov с помощью электронной цифровой подписи в разделе «Здравоохранение». Но на сегодня в этой базе данных закреплено, прямо скажем, немного людей, – чуть более 30 тысяч человек, из них большая часть – отказы, только три с половиной тысячи человек согласились на посмертные донорство, – сообщила Сауле Шайсултанова. – Однако в нашей ситуации – это тоже хорошо: эти люди при жизни хотя бы определись с ответом на этот жизненно важный вопрос.

– В каких ситуациях человек может стать посмертным донором для других людей?

– Когда он находится в реанимации и ему выставляется диагноз «смерть головного мозга», что равноценно смерти, но при этом человек находится на механической поддержке – на ИВЛ, а сердце работает с помощью лекарственных препаратов. Это как раз тот случай, когда есть возможность спасти других людей.

– А чем отличается смерть мозга от клинической смерти? Это разве не равнозначные понятия?

– Клиническая смерть – это полная остановка сердечно-сосудистой и дыхательной систем (говоря проще – кровообращения и дыхания), а смерть головного мозга – это его полная и необратимая гибель, однако работа организма продолжает поддерживаться механически в условиях реанимации.

– С какого возраста человек может стать посмертным донором?

– От 18 лет и старше. Появившееся недавно в СМИ утверждение о том, что этот возраст наступает с 15 лет, – неверное. После смерти мозга обычно собирают консилиум, куда входит не менее трех врачей. Они в течение суток каждые 2-3 часа проводят тесты, чтобы окончательно подтвердить первоначально поставленный диагноз – смерть головного мозга. После этого в координационный центр по трансплантации сообщается информация о возможном посмертном доноре, далее по ИИН пациента проверяют данные о его волеизъявлении. Если его нет, то идут переговоры с родственниками. В силу, видимо, особенностей менталитета или малой информированности большинство наших людей (90-99%) не готовы дать согласие на трансплантацию органов только что умершего родственника: будучи охвачены горем, они не готовы принимать такое решение и кому-то помочь.Например, в 2022 году у нас было только четыре посмертных донора, которые спасли жизни 16 человек. Между тем трансплантация, в том числе от посмертного донора, начала развиваться в Казахстане с августа 2012 года, когда была произведена первая пересадка сердца от донора. Сегодня общее количество операции по трансплантации органов составляет 2300, из них 93% – от прижизненных доноров. Люди отдают своим близким одну почку, часть печени, а вот от посмертных доноров – от 110 человек, чьи родственники дали согласие на это, произведено за почти 11 лет всего 345 трансплантации. Для сведения: один такой донор (посмертный) может спасти от 4 до восьми жизней.

Наши реципиенты после такой трансплантации возвращаются к обычной жизни, работают, создают семьи, растят детей. Поэтому очень важно, чтобы каждый человек при жизни принял решение о посмертном донорстве органов. Бояться или избегать этого не стоит хотя бы потому, что вероятность самому оказаться в «листе ожидания» и стать нуждающимся в трансплантации гораздо более выше, чем стать посмертным донором.

– Что делать в ситуации, когда люди продолжают умирать, не дождавшись органов? Обращаться за помощью в другие страны?

– В рекомендациях ВОЗ прописано, что каждое государство само должно обеспечивать своих пациентов донорскими органами, то есть никто не обязан обеспечивать нас ими. Посмертные доноры есть всегда в любой стране, мы – не исключение. У нас есть возможность проводить эти операции в современных трансплант-центрах, оборудованных по последнему слову техники, высококлассные врачи-трансплантологи, которые зарекомендовали себя предыдущими операциями – результаты были очень хорошие. Проблема заключается только в отсутствии донорских органов. Если другие хирургические или кардиологические операции можно провести, имея просто клинику, оборудование и специалистов, то трансплантология – это единственная отрасль медицины, которая зависит от населения.

– То есть презумпция согласия, когда орган у умершего человека изымается по умолчанию, у нас отсутствует?

– Да. В Кодексе о здоровье есть только положение о том, что человек может выразить свое как согласие, так и несогласие. В случае отсутствия и того, и другого согласие на изъятие органов, повторюсь, нужно испрашивать у родных донора. Поэтому, на мой взгляд, все-таки надо вводить в наше законодательство положение о презумпции согласия на посмертное донорство. Это означает, что если при жизни человек не успел оформить письменный отказ от донорства органов, то после смерти он может стать потенциальным донором по умолчанию.

– А как обстоит вопрос с донорством в развитых странах?

– Есть такое понятие, как донорская активность. В мировом рейтинге ведущую позицию по этому показателю занимают Испания, США и Хорватия, где количество посмертных доноров на миллион населения составляет 40-45 человек. У нас этот показатель равняется 0,22. Это очень мало, поэтому люди погибают в «листе ожидания». Родственники, если речь идет о трансплантации, к примеру, сердца и легкого, тут не помогут – обязательно нужен посмертный донор. Мы, конечно, проводим большую разъяснительную работу, говорим, что умершему человеку органы уже не нужны, но он может спасти других людей. Приводим в пример Европу и Америку, где у людей есть желание помочь спасти умирающего человека, несмотря на то, что они сами пребывают в горе от потери близких людей. Есть случаи, когда родители погибшего ребенка сами предлагали органы своего погибшего ребенка другому малышу, которого могла постичь такая же участь.

– Почему же мы этого не делаем? Мы менее человечны, сердобольны и малообразованны?

– Нельзя сказать, что мы все поголовно черствые или мало знаем о трансплантации. Да, у нас бытует мнение, что, мол, каким человек пришел в этот мир, таким и должен уйти из него: на его теле не должно быть надрезов. Но сейчас люди часто выезжают за рубеж, подрастает новое поколение, оно более, скажем так, образованное и продвинутое, поэтому, я уверена, что у нашего народа менталитет со временем все равно будет меняться. Ведь в той же самой Испании, которая считается передовой по этой части, а также в США, трансплантация проводится уже больше полувека, у нас же – только последние 10 лет, то есть мы находимся в начале пути. Рано или поздно люди все равно придут к пониманию необходимости спасать других людей с помощью посмертного донорства.

– Как в вашем центре отнеслись к взбудоражившему общественность заявлению депутата Мажилиса Гульнары Нурумовой о коммерциализации органной трансплантации?

– Мы уже высказывали свою официальную версию. По казахстанскому законодательству купля-продажа органов запрещена. Это прописано и в Кодексе о здоровье, и в Уголовном кодексе тоже. Кроме того, мы придерживаемся международных норм, в том числе Стамбульской декларации о донорстве органов и трансплантации, где прописано, что никакой купли-продажи органов не должно быть. Предполагаю, что к депутату, скорее всего, обратились люди, нуждающиеся в трансплантации, чтобы хоть так достучаться до общества. Однако такой подход не решит проблему, напротив, он усугубит ее, потому что может привести к криминализации. Мы должны двигаться в другом направлении – посмертного донорства, которое всегда было безвозмездным.

– А что говорит об этом международный опыт?

– В таких странах как Иран и Пакистан есть случаи, когда пациенты отдавали свои органы за материальное вознаграждение, но такая практика там не прижилась. Что касается нас, то, к сожалению, пациентов в «листе ожидания» прибывает, а трансплантации проводится только от родственников, что тоже нехорошо – растет инвалидизация населения. С начала года мы выявили около 25 потенциальных доноров, разговаривали с родными, но только в одном случае родные дали согласие, во всех других получены отказы.
Вообще спрашивать разрешения у родных, на мой взгляд, неправильно. Каждый человек должен распорядиться своими органами сам.

– Но ведь за границей тоже спрашивают разрешение у родственников.

– Не совсем так. Например, в США при получении водительского удостоверения (его там выдают в 16 лет) люди заполняют анкету, где в том числе есть вопрос – согласны ли они стать донорами органов? Тем самым американцы принимают осознанное решение: в водительском удостоверении и имеется отметка – донор. В других странах тоже есть такая практика, когда при получении каких-то документов спрашивают о донорстве органов. Для ясности скажем так – в этих странах есть презумпция согласия, если человек никак не выразил своего мнения в донорской карте, то он априори согласен. Тот, кто не согласен, должен выразить это, сделав где-то отметку или написав заявление. Есть страны, которые практикуют то же самое, в других, как и у нас, спрашивают разрешения у родных. То есть единственно правильного решения по этому вопросу нет, каждая страна развивается своим путем, и все равно – в большинстве из них люди больше дают согласие, чем несогласие на посмертное донорство.

К примеру, оно очень развито в таком исламском государстве как Иран, где сам главный муфтий заявил, что готов стать посмертным донором. Когда человек дает такое согласие, то его хоронят с большими почестями, окружающие считают, что он выполнил свою миссию на Земле, потому что спас других людей. Также и в Арабских Эмиратах, хотя мы думаем иногда, что религия мешает развитию донорства. Поэтому, я думаю, это решает не религия, а менталитет сознание народа.

– А вы сами тоже выразили согласие на посмертное донорство?

– Да, конечно. Как только эта система заработала, я с помощью своего ЭЦП подписала согласие. В этом ничего страшного нет. Вероятность здесь минимальная, потому что, даже дав согласие, человек может прожить долгую жизнь. И потом, если он умирает не в реанимации, то тоже не сможет стать донором. То есть согласие вовсе не означает, что умерший человек тут же станет донором. Этого не надо бояться, просто надо распорядиться при жизни своими органами, и сообщить об этом, естественно, своим родным. Может быть, в первый раз они воспримут это с осторожностью, испугаются, потому что у нас это не распространено, но потом поймут, что в этом нет ничего страшного. Мы ведь все смертные. Кто-то – раньше, а кто-то – позже. Но если есть возможность кому-то помочь, то почему бы и нет?

– А есть какие-то критерии по странам: одни больше нуждаются в почках, другие в лёгких и т.д.?

– На сегодня, если говорить точно, в листе ожидания находится 3,3 тысячи нуждающихся в трансплантации почки, в других странах то же самое – очень много нуждающихся именно в этом органе. Это зависит не столько от страны, а сколько – от подверженности органа к разным катаклизмам. Банальные, казалось бы, ОРВИ, грипп, или переохлаждение организма может привести к почечной недостаточности, перенесенная на ногах и, соответственно, нелеченая ангина – к сердечной недостаточности и т.д.

P.S.

Жанибек Успанов, первый казахстанский реципиент, которому 8 августа 2012 года в Национальном научном кардиохирургическом центрепересадили сердце 46-летней астанчанки Галины Воротниковой:

«…Через две-три недели я познакомился с сыном моего донора – Галины Воротниковой. 20-летний Игорь, может быть, сам того, не понимая до конца, совершил подвиг. Давая разрешение на изъятие органов своей матери (помимо сердца, у Галины изъяли еще и почку для живущего на диализе парня), он просто сказал: «Чем они сгниют в земле, пусть лучше спасут чьи-то жизни».

Для него после смерти мамы настали нелегкие времена. На руках Вероника, сестра-школьница, сам еще студент, живет у кого-то на квартире. Я ничем не мог ему помочь – у меня не было ни денег, ни ценных вещей, ни квартиры.

В Костанае, где я жил тогда, не было лаборатории, где можно было делать анализы. Приезжать на обследование в Астану нужно было на поезде, а это большой риск, потому что люди с пересаженными органами не имеют иммунитета: он сильно подавляется препаратами против отторжения чужого органа. Поэтому доктора настоятельно рекомендовали не уезжать из Астаны, и мне с семьей пришлось переехать сюда. Но постепенно все нормализовалось и у меня, и у Игоря. Он женился, у него родился сын. Мы с женой тоже решились на второго ребенка, нашему сыну полтора года, друзья помогли мне купить пусть небольшую, но свою квартирку в пригороде столицы.

…Я свято верю в принцип бумеранга: человек, совершивший благородный и добрый поступок, должен быть вознагражден рано или поздно. Сам я каждое утро и каждый вечер желаю Игорю и его семье только хорошее. Думаю, пожелания и просьбы человека, которому помогли в критической ситуации, до адресата быстро доходят».

• 54
• 43