Почему российские оппозиционеры остается сторонниками империи?

«В Казахстане появился интересный тренд – сплочение народа вне зависимости от этнической принадлежности и появление более сильного, чем до войны, дистанцирующегося от России гражданского общества», – считает основательница фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова, признанная иноагентом. Но это не мешает ей быть категорически против распада России. Идея независимости Бурятии ей чужда.

Жизнь без Кремля

– Моя позиция достаточно взвешенная и центристская, – заявила на это Александра. – Она заключается в том, что если какие-то регионы России изъявят желание отделиться и реализовать свое право на самоопределение, то я не вижу в этом никакой трагедии, но это должны решать те, кто живет там. А пока о независимости Бурятии рассуждают люди, которые, находясь где-то в Калифорнии, хвастаются своими уже полученными американскими паспортами и возвращаться на свою историческую родину не собираются. 

Родственники моего коллеги, которые живут непосредственно в Бурятии, считают фонд «Свободная Бурятия» сепаратистским. И это отчасти понятно – российские власти именно так и пытаются представить наш фонд. Если в Бурятии, где установлена диктатура и уничтожается даже муниципальный уровень власти, провести условный опрос о том, хотят ли они, чтобы республика стала независимой, скорее всего, их напугает даже сама мысль об этом.

А если спросить, хотят ли они, чтобы Россия стала настоящей федерацией, где доходы и налоги от ресурсов остаются в регионе, а республика сама определяет свою политическую, социальную повестку, где бурятский язык и культура не подавляются, то, уверена, население даст положительный ответ. Люди в целом не любят потрясений и достаточно консервативны, а федерация – это то, что прописано официально. Поэтому Кремль старательно маргинализирует сторонников федерализации, утверждая, что мы по указке Вашингтона/Брюсселя пытаемся развалить Россию. 

Но тогда вопрос: почему российские чиновники отправляли своих детей учиться на Запад, а не наоборот? Почему они, пока им не заморозили счета, хранили свои деньги в европейских или американских банках? Или почему Южная Корея, которая ориентирована на Запад, – это процветающая страна, а Северная (продукт СССР) – это место, откуда люди пытаются сбежать?

В идеале мне хотелось бы, чтобы Россия стала демократической федерацией, а потом в рамках такого устройства были проведены референдумы, где люди имели бы право на обретение своей субъектности.

Но есть и другая крайность – имперская. Меня поразила реакция некоторых людей, которых я считала адекватными, на мои слова о том, что в будущем в случае демократизации РФ и соблюдении необходимых цивилизованных процедур, жители региона могут выйти из состава России. Их стало просто трясти: «Ни в коем случае! Это принесет только одни конфликты. Россия должна остаться в границах 1991 года». 

Поэтому, если учитывать, что нам достается и от радикальных сепаратистов, и от имперцев вроде Латыниной, то, значит, мы все делаем правильно.

У многих россиян, в том числе и у оппозиционеров, все еще сохранилось иллюзия своей прогрессивности и отсталости всех остальных. Но где сейчас Россия и, к примеру, Финляндия, которая когда-то еле отбилась от нее? Самым большим культурным шоком в юности для меня была поездка в эту страну. Выехали из Петербурга по разбитой дороге, кочкам и ухабам, грязи и кучам мусора. Но как только подъехали к границе, прошли через линию-ограждение и оказались в другом мире! Чуть позже, в рамках другой поездки, мы ездили посмотреть, как в Финляндии проходят выборы в Европарламент. 

Сопровождавший нас финн Рику сказал, что нас ожидает встреча с одним из самых популярных у них политиков, бывшим премьером Аннели Яаттеэнмяки, которая тоже баллотируется туда. Я представляла, что придем в здание за высоким забором и увидим человека в дорогом костюме. И вдруг наш гид сказал: «А вот и она». И я увидела женщину, которая раздавала на улице свои флаеры. Некоторые финны останавливались, чтобы поговорить с ней, другие проходили мимо.

И я тогда поняла, насколько велика разница в наших политических культурах. Для Финляндии нормально, когда политик, претендующий на власть, максимально близок к людям. А в России человек становится депутатом какого-нибудь регионального парламента и уже ведет себя как британская королева.

– Известная «деколонизаторша» Екатерина Марголис назвала вас «карманной буряткой хороших русских» и ее поддержал лидер башкирской оппозиции Руслан Габбасов. Как вы к этому относитесь?

– Когда мою правозащитную деятельность пытается комментировать некто (это про Габбасова), убивший человека и отсидевший за это 7 лет (и это не слухи), то позиция данного персонажа мне неинтересна. Для меня лидер башкирской оппозиции – бывшая политзаключенная, моя хорошая приятельница Лилия Чанышева.

Что касается «деколонизаторши» из Венеции, то под моим ответом ей развернулась очень активная дискуссия. Кто-то сказал: а как бы она отреагировала, если бы ее публично назвали «карманной еврейкой очень хороших русских»? Наверное, эта фраза ей очень не понравилась бы, но она почему-то считает допустимым для себя сказать подобное о бурятах.

При этом то же самое («карманная бурятка») она пишет и о Наталии Арно, президенте Free Russia Foundation, заместителями которой являются известные российские оппозиционеры Владимир Милов и Владимир Кара-Мурза. Извините, но далеко не всегда, как бы этого ни хотелось Марголис, буряты или представители других коренных народов России являются обслуживающим персоналом. Может, в ее мире это правильно, но в моем – нет. 

Я спокойно отношусь к позиции разных людей и не пишу им, какие они плохие. Но поразительно, что очень многие представители радикальных сил постоянно меня упоминают, даже когда я молчу. Это говорит о том, что российские власти гораздо больше боятся позиции тех, кто говорит о настоящем федерализме.

Российская платформа в ПАСЕ

– А как вы попали в состав российской делегации в ПАСЕ– Парламентской ассамблеи Совета Европы?

– Это была не делегация, а переговорный процесс, где я участвовала от имени представителей коренных народов РФ. После полномасштабного вторжения в Украину Россию исключили из Совета Европы. Сейчас речь идет о формировании российской платформы для взаимодействия Европы именно с ними. Переговоры были долгими, потому что в официальные делегации в ПАСЕ всё-таки входят депутаты действующих национальных парламентов.

И когда обсуждался вопрос, сможет ли она когда-нибудь вернуться в ПАСЕ, то имелись в виду антивоенные продемократические россияне.

На встрече с президентом ПАСЕ Теодоросом Русопулосом я сказала, что в составе делегации не должны быть только представители Москвы или Санкт-Петербурга – Россия на них не заканчивается. Мы часто возмущаемся, что они говорят за всю Россию. Но при этом я бы не хотела, чтобы, например, буряты, будучи крупным сибирским народом (нас в России около полумиллиона) говорили за коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. У них должен быть свой голос. Поэтому я бы хотела, чтобы в деятельности российской платформы в ПАСЕ участвовал защитник прав коренных малочисленных народов удэге Павел Суляндзига.

Кроме того, я говорила об имперском мышлении россиян, которое представляет угрозу миру. В этот момент надо было видеть лица некоторых российских оппозиционеров – им было неприятно это слышать.

– Вы имеете в виду в том числе Владимира Кара-Мурзу?

– Он как раз прекрасно знал, о чем я буду говорить, и поддерживал это. Его супруга, Евгения, в своем выступлении на той же встрече ссылалась на меня, когда подчёркивала, что Россия сегодня не является федерацией, а представляет собой унитарное государство.

1 октября 2025 года члены Парламентской ассамблеи проголосовали за то, чтобы российская платформа всё же была создана. Но запечатленные на распространившихся в сети фотографиях люди, в том числе я, – это те, кто участвовал в переговорном процессе, но не члены делегации в ПАСЕ. И мы как раз на это не претендуем. В моих ближайших планах – стажировка в Южной Корее или в Японии. Сейчас я исследую, как эти азиатские демократии сумели достичь таких ошеломляющих результатов, в том числе в плане softpower. Это очень важно – изучать успешный опыт других стран, а не занимать максимально имперскую позицию и считать, что все должны учиться у России.

Та же Южная Корея, чей внутренний рынок совсем небольшой, сумела продвинуть в мире k-культуру, а Япония бьёт рекорды по туристам– в прошлом году ее посетили 37 млн человек. После Корейской войны (1950-1953 годов) Южная Корея была беднее Северной, но сегодня это очень успешная страна, её ВВП находится между Италией и Францией.

Но, когда я начинаю рассказывать, какие реформы там были проведены и какую роль играли студенческие протесты в формировании демократической страны, вижу, что подавляющему числу российских оппозиционеров это не интересно.В целом, на мой взгляд, проблема и их, и деколониальных активистов в плохом образовании и нежелании развиваться. Я же считаю, что если есть желание создать «прекрасную Россию будущего» или в случае «окна возможностей» провести реформы по отказу от милитаризма, как случилось с Японской империей после поражения во Второй мировой войне, то нужно изучать опыт других стран. Именно по этой причине в 2023 году я выпустила в Брюсселе доклад о том, как Россия может стать федерацией по примеру Германии и США.

Имперскость российской оппозиции проявляется и в том, что многие из них считают, что на них свет клином сошелся. Но правда в том, что для всего мира Россия – лишь одно из государств на карте.  

– Вы какое-то время жили в нашей стране. Какие тренды вы увидели в Казахстане?

– Сначала дань уважению: если гостеприимство у грузин ассоциируется с застольем, то у казахов – чем помочь?

Правда, здесь я могу быть субъективна, поскольку за те несколько месяцев, что прожила здесь, успела полюбить Казахстан. Что касается русских казахстанцев в Европе, я обратила внимание на то, что многие из них подчёркивают, что они не из России, а из Казахстана, и им малоинтересны внутренние российские дела. Это достаточно интересный тренд с точки зрения укрепления гражданского общества. Мы же все видели, как к отмене концертов Z-певцов Полины Гагариной и Акмаля привели действия казахстанцев вне зависимости от их этнической принадлежности.