Почему ученые уезжают из России?

С начала войны из России уехали по разным мотивам не менее 2,5 тыс ученых. Историк Константин Черепанов, переехавший летом 2022 года из приграничного Омска в Казахстан, – один из них. По его словам, это решение зрело давно, война лишь ускорила процесс переезда.

– Для меня и Казахстан, тогда еще советский, и казахи – это часть дискурса моей биографии: я женат на казашке из южных регионов Омской области, где казахи жили всегда, – рассказывает ученый. – И, скорее, это они здесь коренное население, а русские – пришлый элемент.

Теперь о собственно переезде в Казахстан. После окончания Омского государственного университета имени Достоевского я остался работать на кафедре всеобщей истории. Карьера шла неплохо, вырос до доцента, но супруга настолько увлекла меня казахской культурой и традициями, что мысли о переезде в Казахстан стали появляться у меня еще в спокойные довоенные годы. Тем более, что страну я неплохо знал. Мы часто приезжали на свадьбы и юбилеи родственников жены, которые перебрались сюда из Омской области еще в первой половине нулевых.

После 24 февраля 2022 года наше давнее желание стало приобретать реальные очертания. Мы для себя решили, что переезд в Алматы, который нам всегда нравился, будет лучшим выходом из ситуации. Это в конце концов надо было сделать ради будущего детей. Доработали до отпуска и летом 2022 года мы окончательно поменяли страну проживания.

– Интересно было бы узнать, как 24 февраля было воспринято вашими коллегами-историками?

– Для всех это был шок. Хотя мы, историки, наверное, должны были предвидеть это еще в 2014-15 годах, когда произошла аннексии части украинского государства и на ее территории были образованы так называемые ЛНР и ДНР. Так как я всегда работал на кафедре всеобщей, то есть глобальной истории, то, как и большинство коллег, никогда не замыкались на отечественной истории, но пытались понять позицию другого народа, находящегося в конфликте с Россией. Поэтому было, как минимум, непонимание, а некоторые, как и я, изначально резко отрицательно отнеслись к СВО. Я знаю, что несколько человек сразу уволились из университета, потому что не могли озвучивать позицию официальных властей, работая со студентами. Мне неизвестно, кто из них покинул территорию страны, но такое ощущение, что я далеко не единственный, кто уехал из России. Ведь если человек занимается современной историей, то он не может этого делать в нынешней России, если не согласится на подтасовку исторической правды. Поэтому, если есть хоть малейшая возможность, люди уезжают.

– Как вас встретили в институте истории и этнологии имени Чокана Валиханова?

– С ним у нашего университета всегда были достаточно тесные отношения. И я, пользуясь этими связями, списался с руководством института, обрисовал ситуацию и спросил относительно возможностей трудоустройства. Когда получил положительный ответ, это стало одним из веских аргументов к переезду. Но даже если бы это было не так, мы бы все равно уехали из России. Я, честно говоря, готов был на любую работу. Мог пойти учителем в школу или рядовым преподавателем в любой университет или колледж.
В институте этнологии я был включен в научно-исследовательскую группу для работы над проектом, выигранным по гранту. То есть я пока не сотрудник института, но работаю на казахстанскую историческую науку.

– А какая у вас специализация?

– XX век или период новейшей истории, который начинается с октября 1917 года. Это то, что в западной исторической науке носит название contemporary history – современная история, но это не modern history – новая история. Географически это страны Востока, прежде всего – Китай, Япония, Монголия, Индия, Турция и Иран.

Диссертацию я защитил на стыке истории стран Востока и СССР (японо-советское соперничество на Дальнем Востоке в 20-40 годы), а сферой моих научных интересов являлись сюжеты, связанные с ходом Второй мировой войны на Востоке (японо-китайская война).

– Кажется, вы занимались и голодомором тоже?

– Конец 80-х стал одним из самых свободных периодов за все время существования Советского Союза и моего поколения в частности. Оглядываясь назад, я думаю, что свободнее и даже счастливее тех лет в моей жизни, как ученого-историка, уже и не было. Каждый день приносил какие-то открытия, мы знакомились с фактами, совершенно неизвестными до этого. По радио в те годы зачитывали даже страницы из книги Роберта Конквеста «Жатва скорби», где рассказывается о предпринятых по решению советского руководства массовых репрессиях и коллективизации, унесшей миллионы людей.

Голодомор – это термин, применимый к трагедии украинской деревни. Власти независимой Украины постоянно буддировали эту тему, сделав ее фактически стержневой в исследованиях отечественных историков. Позже выяснилось, что голод 30 годов поразил не только территорию Украинской ССР, но и многие другие регионы СССР. В таких же размерах, а, возможно, гораздо катастрофичнее он прошелся по казахскому народу. Об этом стало известно позднее, уже в нулевые, через украинские публикации, где шли ссылки на голод (ашаршылык) в Казахстане. Любопытство заставило меня обратиться к казахским сюжетам. То, что я узнал из архивных документов, потрясло, но не удивило с учетом природы сталинского режима. Поразительными были только масштабы голода и тех трагедий, которые пережили казахи.

– Почему именно против украинцев и казахов коллективизация приняла наиболее чудовищные формы, вылившиеся в голодомор?

– Есть крайние точки зрения и, если уж говорить прямо, не все украинские и не все казахстанские историки считают, что голодомор – это сознательная политика геноцида двух народов. Есть противоположная точка зрения, полностью отрицающая наличие каких-то адекватных мотивов для рукотворной трагедии. Я, скорее всего, нахожусь где-то посередине, потому что исхожу из того, что главной причиной бедствия, которое пришлось пережить украинскому крестьянству и кочевникам-казахам на территории тогда еще Казахской АССР, входившей в состав РФ, является коллективизации. А она, как мы все помним со школьной скамьи, – один из трех непреложных элементов построения социализма по сталинским лекалам: индустриализация, коллективизация и культурная революция. Они были связаны между собой, но главным элементом была индустриализация, предусматривающая создание мощного оборонно-промышленного комплекса. Сотни и тысячи заводов должны были производить день и ночь военную продукцию, чтобы Советский Союз в рамках мировой войны донес знамя революции до всех уголков земного шара. Но откуда брать средства и ресурсы для этого? Только из населения, а оно было в основном сельским.

Это как бы основная политическая предпосылка к тому, что произошло в дальнейшем со многими народами СССР, но и этнический компонент я тоже вполне допускаю. Если говорить об Украине, то в годы гражданской войны она пыталась построить свое независимое государство – Украинскую народную республику, которая признавалась рядом субъектов международных отношений. Процесс обретения ею государственности со всеми ее атрибутами начался сразу после Февральской революции 1917 года.

Когда в марте 1918-го был подписан знаменитый Брестский мир, то одним из участников конференции в Брест-Литовске были ее представители. За Украинскую народную республику хлопотали страны Центрального блока, Германия и Австро-Венгрия, в частности. Второй момент связан с тем, что украинское крестьянство активно заявило о своей позиции, принимая участие в гражданской войне с 18-го по 20-е годы.

Здесь, наверное, самое классическое, что приходит в голову, это батька Махно (Нестор Махно, командующий Революционной повстанческой армией Украины), ставший неким символом народной гражданской войны. Этот легендарный крестьянский атаман выражал не противостояние между белыми и красными, а настроения так называемых «зеленых». Его знаменитый девиз «Бей белых, пока не покраснеют и красных, пока не побелеют» отражал позицию украинского крестьянства. Он более двух лет отстаивал независимость своей крестьянской республики со столицей в Гуляй-Поле. С этими настроениями, которые даже после того, как Махно вынужден был уйти с остатками своей армии в Румынию, продолжали присутствовать в головах большей части населения, надо было что-то делать. И большевики стали ломать крестьян «через колено», принеся в жертву более 4-5 миллионов человек, умерших от голода еще до 1932-1933 годов.

В отношении казахского населения были схожие мотивы, даже несмотря на то, что лидеры народа – представители партии «Алаш-Орда» – не претендовали на образование независимого государства (по крайней мере – на практике) и старались сотрудничать с российскими верховными властями. Сначала с правительством директории – Советом пяти (коллегией пяти министров Временного правительства Александра Керенского), потом – с белыми (правительство Колчака), а когда определился перелом в пользу красных, пошли на сотрудничество с большевиками. Это казалось единственно правильным решением после того, как казахи обрели свою форму автономии (Казахская АССР), а многие из деятелей Алаш-Орды занимали руководящие позиции во властных структурах этой республики.

Но сам характер быта казахов-кочевников, который делал их независимыми, не нуждающимися в опеке со стороны государства (они и так жили коллективным хозяйством), также вызывал подозрения со стороны советской власти, которая все больше бюрократизировалась. И относительная хозяйственно-бытовая вольница была, конечно, ей не по сердцу. Возможно, этот момент – ликвидировать вольный очаг на территории советского государства – тоже принимался в расчет советскими властями.