Система Путина до и после выборов-2024

Система Путина пройдет испытание президентской кампанией. Но эта же кампания уже обнаруживает эрозию мифа об абсолютной консолидации вокруг несменяемого главы государства.

Путин побеждает в краткосрочной перспективе, но закладывает мины под будущее страны. Действуя в соответствии с моделью «после нас хоть потоп», режим испытывает кризис целеполагания. В долгосрочной перспективе его политические, экономические, демографические и психологические ресурсы будут истощаться.

Бывает странная война в виде перманентной «спецоперации», а бывает странный неототалитаризм, который соответствует странной войне. Она не похожа на противостояния иных времен, даже самых недавних. Она имеет географическую привязку, но при этом является частью мировой турбулентности и глобальных процессов, фрагментом своего рода Третьей мировой, идущей в непривычных формах и в разных точках земного шара. И эта же битва становится этапом в продолжающемся распаде советской империи, недоразвалившейся три десятка лет тому назад.

Нарцисс идет на войну

Новая странная война, как и любой длительный конфликт, возвращает несвойственную постиндустриальной эре ожесточенность, пафосную героику смерти и архаику. Политический режим должен все это объяснить и оправдать. Задача – убедить сограждан в осмысленности бессмысленного. В том, что умереть за Родину важнее, чем жить за нее. В том, что «героическая» смерть за химерическую цель важнее негероической обычной жизни. Чтобы оправдать неоправдываемое, объяснить самим себе необъяснимое, массовый человек принимает (по определению социолога Льва Гудкова) «позу зародыша». Снимает с себя ответственность за что бы то ни было, обороняется от мира навязанными сверху пропагандистскими клише.

Режим Путина за два года перестроился и подстроился под перманентную войну. Это касается всех элементов – и пропаганды, и настроения населения вместе с повседневной жизнью, и политической модели унификации поведения элит и подданных, и системы образования, и системы юстиции, и – что важно – экономики.

Населению остается только продолжать адаптироваться. Речь идет уже не об авторитарном режиме, требующем лишь молчания, а о полутоталитарном (гибридном тоталитаризме) – требующем соучастия: расплаты с государством телами своих близких, отправляемых в окопы, соблюдения ритуалов массовой возгонки восторгов на митингах в «Лужниках», проявления социально одобряемой активности – от написания доносов на антивоенно настроенных коллег (учеников, учителей, профессоров, студентов, соседей) до самоцензуры, выражающейся, например, в превентивном отказе от продажи книг «иноагентов».

Это общество толпы и группового нарциссизма: «Мы самые единые, самые консолидированные. Мы лучшие. Посмотрите, как красиво мы смотримся в речах верховного главнокомандующего и отражении телевизора». По тонкому замечанию недавно скончавшегося блестящего философа Александра Рубцова, «тяжелее всего режимам, фиксированным на иллюзиях собственной грандиозности и всемогущественности». Подобно тому, как Нарцисс и Эхо умерли не столько от неразделенной любви, сколько от элементарного голода, целые страны могут морально и «физически» деградировать в упоении собственным неотразимым отражением», – писал он.

Конец «конца истории»

Путин ведет «экзистенциальную» битву с Западом за особую идентичность России. Ее суть власти проясняют при помощи ультраконсервативной идеологической оболочки. Самоутверждается эта система в архаических терминах (размер территории) и с использованием не менее архаических методов (экспансия, агрессия).

Путин и его режим, если пользоваться классификацией политического ученого Фрэнсиса Фукуямы, обуреваемы «мегалотимией» – требованием признания себя субстанцией наивысшего порядка. Ни о какой «изотимии» (то есть стремлении к равенству с другими) и речи быть не может. Нарциссизм лидера нации трансформируется в групповой нарциссизм послушного большинства сограждан.

Философ и социолог Эрих Фромм в связи с этим писал: «Групповой нарциссизм выполняет важные функции. Во-первых, коллективный интерес требует солидарности, а апелляция к общим ценностям цементирует группу изнутри и облегчает манипулирование группой в целом. Во-вторых, нарциссизм создает членам группы ощущение удовлетворенности, особенно тем, кто сам по себе мало что значит». Далее Фромм объяснял механику массовых настроений, типичную для тоталитарных режимов («Анатомия человеческой деструктивности» увидела свет в 1973 году): «Собственная группа выдается за защитника человеческого достоинства, морали, права и благосостояния. Другая же получает проклятия, ее обвиняют во всех грехах, от обмана и беспринципности до жестокости и бесчеловечности».

Оборонительная агрессия, особенно в условиях милитаризации, достигает такого масштаба, что начинает граничить с патологией. Этот тип агрессии инструментально очень удобен властям, особенно в ситуациях, когда их популярность стагнирует (что и наблюдалось в 2020-2021 годах). «В период войны каждое правительство использует «подводные» течения и скрытое недовольство народа в своих интересах, – пояснял Фромм. – Власти сознательно направляют все бунтарские настроения в русло достижения своих военных целей; при этом они автоматически избавляются от опасности внутреннего взрыва, ибо в условиях войны создается атмосфера строжайшей дисциплины и беспрекословного подчинения лидерам, которых пропаганда возносит как самоотверженных государственных мужей, спасающих свой народ».

«Спецоперация» начиналась в логике «Наших бьют», а продолжается претензиями на переделывание миропорядка. И дорога к этому мировому (бес)порядку лежит через военные действия, потому что мягкой силы для его утверждения российскому режиму не хватает. После того как началась «спецоперация», мягкая сила носит, как и режим, негативный характер: путинская Россия не такая, как Запад (это не позитивная, а негативная самоидентификация), и потому мнит себя лидером еще одной воображаемой субстанции – «мирового большинства». Однако учинить мировой беспорядок самыми грубыми средствами и методами начала – середины XX века – это совсем не значит внести вклад в формирование мирового порядка, тем более претендующего на принципиальную новизну.

Тем не менее Путин на свой лад обеспечил конец «конца истории», если понимать под ним прочное установление в мире либеральных универсалистских ценностей в логике Фрэнсиса Фукуямы после падения коммунизма.

Революция, автопереворот и негативная идентичность

На первый взгляд путинский режим, как и все тоталитарное, выглядит мощным и формализованным. Но на самом деле он теряет свою институциональную основу: законы, даже те, что входят в контур авторитарного репрессивного права, применяются произвольно, принцип разделения властей – фикция, конституционные права и свободы попраны, институты не работают, подчиняясь не просто властной вертикали, а позиции и решениям одного человека. Чиновники и работники правоохранительных органов действуют, воображая, какие решения на их месте принял бы этот «один человек», – система состоит из множества маленьких путиных. Это как раз не укрепление, а разрушение основ государственности. Не формирование институтов, а их размывание, деинституционализация.

Ключевая особенность нынешней модели идентичности состоит в том, что она позволяет избежать ощущения коллективной или индивидуальной ответственности за происходящее. И, как следствие, снять с себя всякую вину – от моральной до юридической.

Кремль упростил социальную структуру общества, а она осталась сложной. Кремль добивался монолитности и консолидации, но воспитал двойное мышление и выученную уклончивую индифферентность. Возможно, ресурсов режима, живущего по принципу «после нас хоть потоп», действительно хватит на ближайшие годы. Но это «великое сидение» на штыках и полицейских дубинках точно не будет комфортным. Как и не станет более устойчивой общенациональная консолидация вокруг лидера на негативной основе – ненависти к цивилизованному миру и дистанцировании от него.

Полная версия здесь.

• 151
• 22