Суррогатное материнство: торговля людьми или надежда для бесплодных женщин?

Недавно в Грузии разгорелся скандал вокруг компании, которая занималась суррогатным материнством для китайских клиентов. Большинство работниц – женщины из Центральной Азии, в том числе из Казахстана. Им не заплатили деньги, обещанные за рождение ребенка, и бросили на произвол судьбы. Почему казахстанки соглашаются на такие условия? Насколько суррогатное материнство в целом регулируется в нашей стране? Об этом Exclusive.kz поговорили с Вячеславом Локшиным, доктором медицинских наук, профессором Академии НАН РК.

– Как вы относитесь к недавней новости о том, что в Грузии использовали казахстанок как суррогатных матерей, не платили им деньги и нарушали их права? Почему наши женщины на это идут?

– Прежде, чем говорить об этой истории, давайте сначала поговорим о суррогатном материнстве в целом и рассмотрим, почему люди обращаются к такому способу рождения детей.

Есть очень серьезная проблема бесплодного брака. Подавляющему большинству женщин, которые страдают бесплодием, можно помочь, не прибегая к такому методу, как суррогатное материнство, кому-то достаточно просто назначить лекарство.

Но есть пациентки, у который фактически нет другого выбора. Это женщины, у которых в ходе каких-то оперативных вмешательств удалена матка, либо те, у которых происходят неоднократные выкидыши. Это также могут быть женщины, которые страдают заболеваниями, которые не позволяют им забеременеть и вынашивать плод, потому что это заболевание может привести к ухудшению их здоровья, инвалидизации и даже смерти.

Получается, что для этих женщин суррогатное материнство – это единственная возможность иметь своего собственного ребенка. Важно понимать, что это не прихоть. Не будут врачи делать программу суррогатного материнства, если женщина хочет украсить себе жизнь.

– То есть таких случаев очень мало?

– Да, это около 1-3% от всех программ ЭКО. В Казахстане суррогатное материнство проводится с 1998 года и регулируется законодательно. Закон четко описывает требования: суррогатная мать должна быть моложе 35 лет, здорова, уже иметь одного ребенка. Все прописано в договоре, который занимает до 40 страниц. После родов ребенок сразу регистрируется на биологических родителей.

– Но ведь бытует мнение, что иностранцы якобы «вывозят наших детей».

– Это заблуждение. Ребенок биологически принадлежит родителям, не суррогатной матери. Она его не кормит, не воспитывает, она лишь вынашивает. Она идет на это осознанно и получает компенсацию. Наш закон требует, чтобы эмбрион имел генетическую связь хотя бы с одним из родителей. Это важно. Ведь биологический родитель не станет «торговать» своим собственным ребенком.

– А как в Казахстане устроен рынок суррогатного материнства? Он как-то регулируется?

– В Казахстане все регулируется законодательно. Например, у нас запрещено суррогатное материнство для одиноких мужчин и незарегистрированных пар. Это сделано, чтобы ребенок рождался в полноценной семье. В России до недавнего времени такого требования не было, и суррогатное материнство там использовалось даже одинокими мужчинами и однополыми парами. Это вызвало серьезные этические споры и привело к резонансным уголовным делам.

Вы начали разговор с Грузии. Там проще условия для клиентов: не требуется официальный брак, нет ограничений по типу пары. Агентства активно ведут набор суррогатных матерей в Центральной Азии, обещают большие деньги. В Китае, например, суррогатное материнство запрещено, а спрос есть. Поэтому китайцы едут в Грузию. И, конечно, там платят больше. Женщины едут туда, чтобы скрыть свою беременность от окружающих и получить больше денег. Это, к сожалению, показатель уровня нашей экономики.

– Как это влияет на внутренний рынок?

– Прямо. Повышение спроса за границей подняло цены и внутри Казахстана. Если раньше услуги суррогатной матери стоили 5-6 миллионов тенге, то теперь – 10-15 миллионов. Это делает суррогатное материнство менее доступным для казахстанских пар, которые действительно в нем нуждаются.

– То есть суррогатное материнство стало бизнесом?

– Именно. Зарабатывают не только суррогатные матери. Появились агентства, посредники, многие из которых не регулируются никак. Я считаю, что такие агентства должны быть официально зарегистрированы, контролироваться, платить налоги. У нас даже нотариусы иногда не несут достаточной ответственности, подписывая договоры с нарушениями. Это неправильно.

– А как в Казахстане контролируется безопасность программы?

– Суррогатная мать должна быть здорова, проходить полное обследование. Но, увы, это происходит не всегда. Например, одна женщина после программы ЭКО заразилась ВИЧ-инфекцией и передала вирус детям. Если бы это выявили раньше – можно было бы предотвратить заражение. Еще один случай – суррогатная мать забеременела естественным путем во время программы. Такие риски существуют, и контроль должен быть очень строгим.

– Есть ли статистика по Казахстану?

– В прошлом году мы провели около 17 тысяч циклов ЭКО. Программы суррогатного материнства составили примерно 320 – это около 2%. С учетом выкидышей и осложнений – рождается примерно 200 детей в год от суррогатных матерей. Это немного, но для этих семей – это всё.

– Существуют ли какие-то государственные программы поддержки для таких семей? Особенно тех, кто нуждается в суррогатной матери по медицинским показаниям?

– Да, с 2020 года в Казахстане действует программа «Ансаган-Саби» – это квоты на ЭКО. Это была инициатива главы государства, и она действительно изменила ситуацию. Сегодня таких квот 7000 в год, и их можно получить практически без очереди. Но, к сожалению, программа пока не охватывает тех женщин, у кого удалена матка – то есть, кому нужно не только ЭКО, но и суррогатное материнство. По системе просто невозможно ввести двух женщин – биологическую мать и суррогатную – в одну программу. Это технический сбой, и мы пока не смогли его преодолеть.

– То есть получается, что даже при поддержке государства у женщин всё равно остаются барьеры?
– К сожалению, да. Часто эти барьеры не медицинские, а бюрократические. Женщину могут «мурыжить» на этапе женской консультации, собирать ненужные справки, создавать искусственные преграды, вымогать деньги. Я всегда говорю – квота бесплатная. И если кто-то требует за нее деньги – это коррупция. Если есть показания, нет противопоказаний – клиника обязана принять. Мы боремся за цифровизацию, чтобы все очереди и распределения были прозрачны.

– Какие международные примеры вам кажутся релевантными для Казахстана?

– Наш опыт уже считают уникальным. Мы очень грамотно выстроили систему: допустим суррогатное материнство только для зарегистрированных гетеросексуальных пар, четко прописаны права всех сторон – суррогатной матери, родителей и ребенка. В отличие от России, где были допущены серьезные ошибки – в том числе с однополыми парами, что вызвало громкие уголовные дела. В Индии вообще запретили суррогатное материнство для иностранцев, чтобы не превращать женщин в инструмент за копейки. У нас – строгое регулирование и гуманное отношение.

– Какие перспективы у Казахстана в сфере репродуктивной медицины?

– Они огромные. К нам уже приезжают из Петербурга, Кореи. Мы используем передовые технологии, генетическую диагностику, искусственный интеллект. Но для нас важно не просто делать ЭКО, а сопровождать семью на всем пути: от диагностики до рождения ребенка. Это вопрос не только медицины, но и демографии, экономики, социальной справедливости.

– Вас можно назвать человеком, который стоял у истоков ЭКО в Казахстане. Что для вас лично значит эта работа?

– Для меня каждый ребенок, рожденный с нашей помощью – это победа. Когда-то меня не понимали министры: говорили, какая тут репродукция, у нас туберкулез, онкология. Но я знал, что это важно. Я писал письма, просил квоты, добивался встреч. И вот сегодня, спустя годы, мы имеем программу, которая действительно меняет жизни людей. Мы пишем книги, делаем исследования, привозим технологии. И я горжусь, что сегодня Казахстан – одна из передовых стран в этой области.

• 46
• 41