Усиливая давление на «младших братьев» Россия приближает свой распад

Москва, усиливая давление на Армению и Азербайджан и конфронтируя с этими двумя ключевыми странами Южного Кавказа – фактически выступает против Срединной тюркской цивилизации, которая формируется как самостоятельный цивилизационный кластер в Евразии.

Более того, через манипуляции, провокации и контроль над конфликтами, Россия также сопротивляется пробуждению субъектности у народов, ранее воспринимавшихся как «младшие партнёры» имперского центра.

Сегодня и Азербайджан, и даже Армения (пусть пока интуитивно) демонстрируют стремление к многостороннему равновесию, отказу от зависимости и переходу к рациональной дипломатии, основанной на выгоде, идентичности и открытости. Это и есть проявление того, что можно назвать “поумневшими соседями” – политическими субъектами, которые уже не принимают вертикаль страха и подчинения как норму.

Таким образом, Москва не просто теряет влияние – она вступает в конфликт с историческим вектором региона. И в этом сопротивлении ощущается имперский аффект: неспособность признать новые формы цивилизационного порядка и горизонтального партнерства. А значит, Россия не столько борется за влияние, сколько пытается затормозить тектонический сдвиг в сторону Срединной цивилизации, которая несёт с собой новый код – сеть вместо пирамиды, язык вместо силы, честь вместо страха.

Но надо понимать, что Россия – это не просто государство, а накопительное тело множества исторических, этнических, религиозных и культурных идентичностей, впитанных в ходе имперской экспансии и модернизационных рывков. Однако в отличие от постимперских цивилизаций, которые трансформировали этот пласт в синтетическую модель (как, например, США через “американскую мечту”, Европа через интеграцию в Евросоюз или Китай через “культурное возрождение”), Россия так и не сумела эти идентичности осмыслить философски, институционализировать политически и интегрировать культурно.

Эти идентичности существуют внутри её тела как фрагменты незавершённых нарративов – татарский, кавказский, сибирский, православный, советский, постсоветский, западнический, евразийский, славяноцентричный, тюркский. В результате возникает структурная шизофрения цивилизационного сознания: ни одна из этих идентичностей не становится доминирующей, но и не уступает место другой.

Поэтому Россия не субъект идентичности, а поле их конфликта. И именно поэтому она утрачивает способность к цивилизационному проектированию: ведь невозможно строить будущее из элементов, между которыми не достигнута внутренняя гармония. Еще раз подчеркну, что Россия вобрала в себя слишком много идентичностей, но не смогла их ни примирить, ни интегрировать. Теперь она не субъект, а арена борьбы смыслов, не проект, а резонатор несочленённых культурных кодов. Именно поэтому она может исчезнуть не внешне, а изнутри – как идея, утратившая опору в себе самой. И если Россия не найдёт себя в рамках Срединной тюркской цивилизации – как осмысленного центра и культурного посредника между Востоком и Западом, между исламским Югом и северной арктической зоной, – она рискует превратиться в территорию хаоса без внутреннего согласия, без проектного вектора, без культурного каркаса и без цивилизационного центра тяжести.

Это не будет классическая “гибель империи” – это будет деструкция смыслов, распад в виде мозаики региональных, этнических и социокультурных фрагментов. Там, где раньше был проект, останется лишь географическая оболочка, наполненная конфликтами памяти, идентичности и интересов.

Если Россия не войдёт в Срединную цивилизацию, она не просто распадётся – она исчезнет как субъект истории. Там, где мог быть союз, наступит хаос. Там, где могла бы быть интеграция, останется немота фрагментов. Россия стоит не просто на геополитическом распутье, а на изломе цивилизационного кода, который она не способна переписать. Не имея ни устойчивой идентичности, ни союзников по проекту будущего, она сама стала территорией цивилизационного излома. Утрата связи с Европой и невозможность стать Азией в китайском смысле может привести к формированию цивилизационного вакуума, который неизбежно будет заполнен либо внешними субъектами (Китаем, тюркским миром), либо внутренними силами через дезинтеграцию и перезапись идентичности.

Поясняя таким образом текущие процессы на постсоветском пространстве, именно текстурализм становится философской теорией тогда, когда модерн и постмодерн перестают давать внятные ответы на будущее мира. Он возникает не как преемник, а как иное основание – теория множественности, несводимости и живой связности в эпоху цивилизационной распаковки.