Сентябрь 2011

«О Сталине мудром, родном и любимом, прекрасные песни слагает народ»

Песни эти звучат и в наши дни, хотя и в несколько приглушенном исполнении. В наши дни в телепоединках антисталинистов и сталинистов аудитория раскалывается в пропорции 10:1 в пользу последних. И это после того, как на протяжении полустолетия поток публикаций раскрывал, обнажал суть и все проявления сталинизма и демифологизированный образ его создателя. Отождествление сталинизма и нацизма для способных к ассоциативному мышлению советских людей началось с фильма Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», выпущенного на экран в 1965г и до того долго находившегося под запретом. Но сопоставление Сталина с Гитлером в Союзе было абсолютно табуировано. В то же время на Западе тема эта на протяжении всех послевоенных лет чрезвычайно популярна. И это естественно: оба тоталитарных режима предельно персонифицированы в образах, характерах, проявлениях их созидателей. Перефразируя Маяковского: «говорим ГУЛАГ— подразумеваем Сталина, говорим Освенцим — подразумеваем Гитлера». В исторической памяти поколений оба эти титана жестокости, бесчеловечности обречены быть неразлучными. Обречены на бессмертие. Как Чингисхан. Посещала ли их сознание мысль, пронесшаяся в голове булгаковского Понтия Пилата, мысль о бессмертии, вызывающая «нестерпимую тоску,…заставившая его похолодеть на солнцепеке»?

Невозможно себе представить в нынешней Германии диспут на национальном уровне между нацистами и антинацистами. гитлеровцами и антигитлеровцми. Но в России — это сегодня одна из центральных тем, занимающих общественное сознание. Думаю, что и в Казахстане, где немало детей и внуков репрессированных, тема эта многих не оставляет равнодушными. Целый пласт казахской интеллигенции, и не только, был уничтожен. Сын «врага народа», шестнадцать лет проведшего в Гулаге (на Колыме и в Казахстане), я не могу с академическим бесстрастием читать в интернете о возвращении образа вождя, сошедшего с плакатов и фильмов тех лет. Очень трудно, преодолевая личное, сохранять объективность.

Социопсихологи вскрывают причины возрождения идеализированного образа Сталина. Помогают и исторические аналогии. Примеров мифологизации народом своих великих палачей сколько угодно. Чем масштабнее жертвоприношения на алтарь своей власти, чем меньше значит для палача человеческая жизнь, тем больше поклоняются ему. Не буду углубляться в века (Ирод Великий, Чингисхан, Иван Грозный и пр. и пр.). Вот Наполеон, о котором замечательно сказала умнейшая женщина своей эпохи (конец 18го-начало 19-го веков) Женевьева де Сталь, «мадам де Сталь», хорошо знавшая его и о нем от его приближенных (перевожу с английского): «Он воспринимает человеческое существо, как вещь, никогда как что-то подобное ему самому. Ни ненависти, ни любви. Сила его воли невозмутимо и расчетливо подчиняет все его эгоизму. Ни сожаления, ни привязанности, ни религия не способны отвратить его от цели. …Он презирает и нацию, которой правит». При обсуждении условий перемирия с союзниками на вопрос австрийского канцлера Меттерниха: «неужели жизнь его солдат ничего для него не значит», Наполеон ответил, что «готов пожертвовать миллионом солдат», чтобы избежать неприемлемого для него мира.

Возрождение культа Сталина в нынешней России это только начало. Возникает аналогия с культом Наполеона, охватившим французов вскоре после его смерти и продолжающимся по сей день. Министр иностранных дел в правительствео Ширака де Виллепин недавно опубликовал очередной панегирик. В сознании французов Наполеон олицетворяет величие Франции. (Где оно после катастрофы Седана и позорного поражения во второй мировой войне?). По словам Ламартина культ Наполеона во Франции — это «религия». Мифология Наполеона вышла за пределы Франции. Миллионы загубленных жизней, разорение Европы, поражение в «русской кампании», Бородино, Березина, бессмысленная экспедиция в Египет (Нил был покрыт отрубленными головами феллахов), сотни тысяч убитых в «Битве Народов», Ватерлоо, неуемная страсть ко все новым завоеваниям, безудержная мания величия … всё это как-то забылось и возник образ великого социального реформатора и полководца в книгах историков от Томаса Карлайла (Англия) до Емерсона (Америка) и до Тарле (СССР), получившего за своего «Наполеона» Сталинскую премию. Нет диктатора в минувшем трагическом веке, который не имел бы перед собой прототип в лице Бонапарта.

И Сталин, и Гитлер осознавали себя как исторические личности исполинского масштаба. И такое их представление о себе подтверждалось отнюдь не только усилиями жрецов культа их личности, но и влиятельными интеллектуалами того времени вне России и Германии. В день капитуляции Франции Махатма Ганди писал в индийской газете Harijan «Germans of future generations will honour Herr Hitler as a genius, as a brave man, as matchless organizer and much more. Немцы будущих поколений будут чествовать господина Гитлера как гения, как отважного человека, как несравненного организатора и гораздо более того». Анри Барбюс вполне искренне писал в 1935 году о Сталине в книге СТАЛИН. Человек, через которого раскрывается новый мир: «Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим. Это самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире».

Сталина и Гитлера роднило с Наполеоном отсутствие понятия о ценности человеческой жизни, если это, разумеется, не собственная жизнь. Но все-же Сталин в этом смысле намного превосходил Гитлера. По жестокости в отношении собственного народа, по масштабу репрессий он несопоставимо превосходил всех известных в истории тиранов. И Сталин, и Гитлер, по-видимому, осознавали себя как воплощение ницшеанского сверхчеловека, находящегося по ту сторону добра и зла. Пастернак: «А в те же дни на расстояньи /За древней каменной стеной / Живет не человек—деянье:/ Поступок ростом в шар земной.». (В тщетной надежде спасти от лагеря сына, Льва Гумилева, Анна Ахматова тоже воспела Лучшего Друга Всех Надзирателей: «…И благодарного народа/ Он слышит голос: ‘Мы пришли/ Сказать: где Сталин, там свобода,/ Мир и величие земли!’…».)

Сомневаюсь, что, не будучи ни историком, ни психологом могу понять феномен Сталина, понять тайну его абсолютной земной власти, тайну интеллекта этой власти, её души. Светлана Сталина в Только один год: «…вся жизнь моего отца возникла передо мною, как отречение от Разума и Добра во имя честолюбия, как полное отдание себя во власть зла». И если Светлана Иосифовна смогла преодолеть естественную любовь к отцу и разглядеть в нем «монстра», то я призываю себя преодолеть тоже естественную, с учетом биографии, ненависть к нему и попытаться по возможности беспристрастно воспроизвести образ этой, совмещающей в себе «гения и злодейство», личности. Преобладающие в современной сталиниане альтернативно черно-белые тона чрезвычайно обедняют, упрощают это многомерное явление. Попробую в следующих текстах посмотреть на него не в привычном, плоскостном, а в объемном, стереоскопическом изображении.

• 83
• 86