Опять, опять и опять о Сталине

14 февраля, 2014

833

А начальник все, спьяну, о Сталине,
Все хватает баранку рукой,
А потом нас, конечно, доставили
Санитары в приемный покой.

(Это Галич. 1960-е, а как будто сегодня…)

Часть 1.

Еще немного о Сталине, в дополнение к моим предыдущим текстам о нём
Сталин ведь действительно был «эффективным менеджером». Поражают широта и глубина его вовлеченности во все сферы экономики, обороны, идеологии, его дикая работоспособность, виртуозная политическая маневренность, дьявольский цинизм и целеустремленность, его абсолютный аморализм, коварство, злопамятность, беспощадность и полная атрофия понятия о ценности человеческой жизни. Никому в нашей исторической памяти не удалось создать атмосферу такого тотального, парализующего страха, такой отлаженный, всеохватывающий, послушный исключительно одной воле, репрессивный аппарат, так разрушающе влиять на общественную мораль.
Читаю Мемуары Чарльза Болена (Charles E. Bohlen, “ Witness to History 1929-1969”), который работал в американском посольстве в Москве в 1930-е и, будучи в составе американской делегации в Тегеране и в Ялте, владея русским, был доверенным советником и переводчиком Рузвельта, а затем в Потсдаме Трумана, в ходе конференций и их tete-a-tete встреч со Сталиным, а затем, в первые послевоенные годы, участвовал в переговорах с ним американских дипломатов (Болен был в 1950-е американским послом в Москве). Он отличался глубоким пониманием сути тоталитарной системы сталинизма и личностных свойств её творца. («Stalin give me the impression of a man to whom pity and other human sentiments were completely alien. He was not immoral, he was simply amoral. Сталин производил на меня впечатление человека, которому жалость и другие человеческие чувства были чужды. Он был не аморален, он просто был вне морали.») И этот ненавистник Сталина, основываясь на опыте делового общения с советским диктатором, признает за ним редкостное сочетание стратегического зрения и тактической гибкости.
Раскодированием менталитета его личности, объяснением феномена его абсолютной власти бесконечно долго будут заниматься историки, политологи, масспсихологи и психиатры. Сколько написано и пишется о Чингисхане, а ведь уже почти восемь столетий прошло после его смерти! Сталин в антропологическом смысле—совершенный чингизид. Нормальному европейскому пониманию недоступна мотивация его поступков, того, что воспринимается нами, как извращения, что только Достоевский мог выразить: «Вот мы с вами только что обсудили все высшие материи и настроились на европейский лад, а я вот возьму, ха-ха-ха, и сделаю гадость, хе-хе-хе.». Василий Яновский: «Сталин, по свидетельству авторитетных лиц, почитал за высшее наслаждение обедать с человеком, которого уже приговорил к расстрелу или пыткам.».
Эту страсть играть с жертвой, как кошка с мышкой, легко распознать по его игре с Бухариным: в себе он уже приговорил его, но то возбуждал в нем надежду на прощение, то давал понять, что он обречен. И ведь знал, что жизнь в эти последние годы была особенно ценима «нашим Бухарчиком»: обожаемая молоденькая красавица-жена и только что родившийся сын. Из предсмертного, с мольбой, письма ему Бухарина: «Коба, зачем тебе моя смерть?..». Бухарин, знавший его многие годы, друживший с ним, не в состоянии был понять «зачем». И нам это недоступно. Впрочем, эксперты-психопатологи наверное объяснят «зачем».

Три загадки Сталинианы
Среди возбуждающих неослабевающий интерес тем Сталинианы три—наиболее обсуждаемые: 1. был ли он умерщвлен соратниками или умер естественной смертью; 2. почему был так убежден, что нападение не состоится в июне 41-го; 3. готовил ли он превентивно нападение на Германию или, сознавая неизбежность войны, готовился только к обороне. По поводу причин и обстоятельств его смерти можно рассуждать и спорить до второго пришествия. С одной стороны, страдающий многими болезнями семидесятичетырехлетний старик, проживший такую жизнь, вынесший такие нагрузки!.. Словом, смерть его абсолютно закономерна, объяснима, естественна. С другой стороны, больно уж своевременно, больно уж спасительно для ближайших соратников она случилась. Судьба их после 19-го съезда (октябрь 1952-го) была предрешена, и они осознавали это. Логичным представляется убеждение в существовании заговора обреченных. Во множестве тиражируются конспирологические сюжеты на эту тему, вплоть до того, что это был заговор западных спецслужб (писатель Николай Стариков). Схоже с тем, как не перестает будоражить американцев всё, что связано с убийством Кеннеди: мало кто верит заключению комиссии Уоррена. В обоих случаях достоверных фактов нет и вряд ли они когда-либо появятся. Больше тут нечего добавить по-существу.
Ответ на второй вопрос требует погружения в сложнейшие перипетии политической действительности предвоенной эпохи, без чего невозможно понять мотивацию маневрирования Сталина и причины его рокового просчета. Вернусь позже к этой теме, а сейчас остановлюсь на третьем, возбуждающем неутихающую накаленную полемику, вопросе.

Готовил ли Сталин превентивное нападение?
Случайно наткнулся в интернете на интервью писателя Николая Перумова, в котором он разносит в пух и прах Виктора Суворова (Резуна). Тон напоминает проработочные статьи советской «Правды». Не будучи знаком с творчеством Перумова, открыл статью о нем. Живет и творит этот потомок знатного дворянского рода, как он сам о себе сообщает, в Америке, в Северной Каролине, уже давно, но остается русским, именно «русским», а не российским, патриотом. Не стал бы я фокусировать объектив на этом интервью, но Перумов — популярный в России автор—сообщает, что работает над «народным проектом Антиледокол или Русские против Виктора Резуна», и что проект этот «станет новым и в литературе и в истории словом», «не имеющем аналогов в культурной жизни». Может быть. Возможно, плодотворнее работается вне России. Гоголь вот писал же «Мертвые души в Италии», и Достоевскому, Тургеневу, Бунину неплохо работалось вдали от родины. Так что будем ждать завершение этого многообещающего проекта. Остановлюсь на обвинениях интеллектуала-русского патриота Перумова в адрес Суворова, т.к. их пафос и стиль типичны для большинства обличитилей этого «отщепенца».
«Общество должно защищать историческую память, на которой строится фундамент самоуважения. Когда вокруг событий 1941 года начинаются малоприличные исторические спекуляции, долг каждого честного человека— не принимая что-либо на веру, постараться разобраться и выработать свою нравственную позицию. «Ледоколы» же, умело впихиваемые падкому до сенсационных разоблачений читателю, стали очень значимым фактом в общественном сознании. Они дают русским людям дополнительный повод предаться самооплевыванию и самоуничижению, замахиваясь на ту морально-нравственную основу, которая помогает нам, как народу, пережить самые тяжелые периоды.» Ну, и т.д., и т.п.
О чем идет речь? Что «впихивается», в чем состоит «самооплевывание»? Вот уже более двух десятилетий, прошедших после выхода в свет «Ледокола» Суворова (Резуна), не затихает яростная полемика по поводу кощунственного для патриотов типа Перумова центрального тезиса книги о том, что Сталин сам готовил нападение на нацистскую Германию, что Гитлер просто опередил его. Не удивляет, конечно, ненависть и презрение к Суворову — офицеру ГРУ Резуну — перебежчику, посягнувшему на каноническое представление о величайшей национальной трагедии, на утвердившееся в массовом сознании представление о том, что катастрофа 41-го объясняется исключительно вероломством, неожиданностью нападения агрессора на мирный, поглощенный «созидательным трудом» Советский Союз. Да, Сталин готовил страну к обороне, но был верен заключенному в августе 1939-го пакту и потому никак не ожидал нападения 22-го июня. И вся история войны, все работы военных историков исходили только из презумпции неожиданности, неготовности. Сомнения в ней почти никого не одолевали.

Факты важнее
Первым из советских историков, нарушившим табу на малейшие сомнения по поводу утвердившихся представлений о начале войны, кто попытался прорваться сквозь завесу лжи, недомолвок и утаиваний, покрывавшей катастрофу 1941-го, был Александр Некрич в книге «1941.22июня». Опубликованная в 1965-м, книга Некрича произвела шоковый эффект, была изъята из продажи, а замахнувшийся на устои веры автор на заседании высшего партийного судилища-Комитета партийного контроля ЦК КПСС- был исключен из партии, в которую вступил, участвуя в боях за Сталинград, фактически был отлучен от профессии и, в конце концов, был вынужден эмигрировать. Тем самым советским историкам был дан четкий сигнал: «Так будет с каждым, кто покусится». И вплоть до появления в 1991 русского издания «Ледокола» никто и не покушался.
Навсегда запомнил урок профессиональной добросовестности и интеллектуальной честности, преподанный мне Некричем, с которым мы и соседствовали (кабинеты в университете были рядом) и дружили в течение 15-ти лет до самой его смерти в 1993. В Гарварде Некрич работал в последние годы над историей советско-германских отношений в 1920-30-е годы. Он был близок уже к завершению работы. Заканчивал рукопись книги. Для уточнения некоторых деталей он отправился в германский военный архив во Фрайбурге. Вернулся оттуда очень расстроенный: обнаружил какие-то документы, убедительно опровергающие концепцию его исследования. Полтора года труда… «псу под хвост». Признал публично на семинаре, что был неправ и переделывал долго работу.
Поначалу откровения Суворова воспринимались лишь, как святотатство, и с порога отметались.Но он сопровождал свои утверждения многочисленными ссылками на источники, и в сознании способного к критическому мышлению читателя возникала ужасная мысль: а что, если он прав? И не только «падкие до сенсационных разоблачений» интересующиеся историей войны обыватели, но и некоторые профессиональные историки, даже представляющие элиту российской исторической науки, вынуждены под напором фактов пересматривать представления о событиях 41-го. И хотя в пост-перестроечные годы постигших Некрича последствий вероотступничества ожидать не приходилось, но все же, думаю, такая ревизия давалась им нелегко. Авторитетный историк, академик Пивоваров:
«Товарищ Сталин ошибся. Он готовился только к наступательной войне, а пришлось вести оборонительную. Суворов всё очень точно описал, но интуитивно. Сейчас историки и архивисты доказали: Сталин готовил наступательную войну. Удары должны были бы быть нанесены в августе 1941го…» (Live Journal, 2011-08-04-23;00, “Vesti”, July 28, 2011).
Думаю, что Юрию Сергеевичу Пивоварову нелегко далось такое заключение. Думаю, что и патриот он не меньший, чем, скажем, тот же Перумов. Просто, это разное представление о патриотизме. В российской истории есть патриотизм Чаадаева, Щедрина, и есть патриотизм Уварова, Победоносцева. В наши дни есть русский патриотизм Андрея Кончаловского и есть патриотизм его брата Никиты Михалкова.
Прав, конечно, Перумов в том, что проявляя интерес к истории Отечественной войны «долг каждого честного человека не принимать что-либо на веру, постараться разобраться самому». Полагаю, что Юрий Сергеевич Пивоваров пришел к своим выводам, основываясь не «на вере», а на известных ему документах. Что же касается «нравственной позиции», придерживаться которой призывает Перумов, то, опять же, вспоминаю случай Некрича. Когда на судилище в ЦК председатель Комитета партийного контроля Арвид Пельше спросил, что ему важнее: интересы Партии или приводимые им факты, историк Некрич (на его могильной плите выгравировано только: «Александр Некрич, историк» и даты жизни), вполне осознавая последствия своего упорства, сказал, что ему важнее факты.