Преступление против истории в Польше

13 июня, 2017

641

Мои родители и я приехали в Тель-Авив за несколько месяцев до начала Второй мировой войны. Остальные члены нашей большой семьи – три дедушки, семь родных братьев и сестер матери, пять моих двоюродных братьев и сестер – остались в Польше. Все они были убиты во время Холокоста, вспоминает Шломо Авинери – профессор политологии в Еврейском университете Иерусалима, член Израильской академии естественных и гуманитарных наук.

Я много раз приезжал в Польшу, каждый раз сталкиваясь с фактом исчезновения евреев. Мои книги и статьи переводились на польский. Я читал лекции в Варшавском университете и Ягеллонском университете в Кракове. Недавно я был избран иностранным членом Польской академии знаний. Хотя мои познания в польском языке скудны, мне не чужда история этой страны и ее культура.

По всем этим причинам я понимаю, почему польское правительство недавно приняло закон на тему истории. И я в ярости.

Поляки обоснованно считают себя жертвами нацизма. Ни одна другая страна в оккупированной Европе не пострадала так, как Польша. Это была единственная страна, где во время немецкой оккупации были ликвидированы все правительственные институты, армия распущена, а школы и университеты закрыты. Даже имя страны было стерто с карты мира. Повторяя раздел Польши между Россией и Пруссией в XVIII веке, пакт Молота-Риббентропа 1939 года позволил Советам оккупировать восточную Польшу накануне немецкого вторжения. От польской власти не осталось и следа.

Полное разрушение польского государства и его институтов превратило Польшу в идеальное место для размещения немецких лагерей смерти, в которых были убиты шесть миллионов польских граждан – три миллиона евреев и три миллиона этнических поляков. Во всех остальных контролируемых Германией странах Европы нацистам приходилось договариваться – иногда с невероятными сложностями – с местными правительствами, пусть даже по одним только тактическим причинам.

Именно поэтому Польша права, когда настаивает, что эти лагеря нельзя называть «польскими лагерями смерти» (ведь даже президент США Барак Обама однажды ошибочно их так назвал). Это были немецкие лагеря в оккупированной Польше.

Но нынешнее польское правительство совершает серьезную ошибку, пытаясь ввести уголовную ответственность за любое упоминание «польских лагерей смерти». Лишь антидемократические режимы прибегают к таким мерам, отказываясь полагаться на общественные дискуссии, исторические разъяснения, дипломатические контакты и просвещение.

Однако предложенный правительством законопроект идет еще дальше: он объявляет любое упоминание о роли этнических поляков в Холокосте уголовным преступлением. В связи с этим в нем заходит речь и о некой «исторической правде» относительно массового убийства евреев в городе Едвабне их польскими соседями во время войны.

Когда историк Ян Гросс опубликовал книгу, в которой доказал, что поляки – а не немцы –заживо сожгли сотни евреев в Едбавне, Польша, естественно, пережила мощный кризис совести. Два польских президента – Александр Квасьневский и Бронислав Коморовский – признали достоверность этих открытий и публично попросили у жертв прощения. Как сказал Коморовский, «даже в народе, ставшим жертвой, встречаются убийцы». Однако сейчас власти заявляют, что вопрос надо заново проанализировать, и даже призывают провести эксгумацию массовых захоронений.

Взгляды и идеология правительства являются внутренним делом Польши. Но если оно начинает приукрашивать или отрицать проблемные аспекты польской истории, то даже те, кто идентифицирует себя с польской болью, могут начать задавать вопросы, которые – ради признания ужасных страданий поляков – до сих пор в основном игнорировались. Эти вопросы не являются малозначительными, или касающимися поведения каких-то отдельных лиц. Они относятся к польским общенациональным решениям.

Первый вопрос касается выбора времени для Варшавского восстания в августе 1944 года. Поляки справедливо делают акцент на том, что Красная Армия, уже дошедшая до Вислы, не помогла польским бойцам и фактически позволила немцам беспрепятственно подавить восстание. Это один из самых циничных поступков Сталина.

Но почему польское подполье (Армия Крайова, то есть Отечественная армия), контролируемое польским правительством в изгнании в Лондоне, выступило в тот момент, когда немцы уже отступали, восточная Польша была уже освобождена, а Красная Армия должна была вот-вот освободить Варшаву? Согласно официальному польскому объяснению, восстание против немцев было еще и упреждающим ударом против СССР с целью гарантировать, чтобы польские – а не советские – войска освободили Варшаву.

Этим можно объяснить (хотя, конечно, нельзя оправдать) отказ Советов помочь полякам. Тем не менее, вопрос остается: почему Армия Крайова ждала четыре с лишним года, прежде чем начать восстание против немецкой оккупации? Почем она не помешала систематическому истреблению трех миллионов евреев (все они были польскими гражданами) или не выступила во время еврейского восстания в Варшавском гетто в апреле 1943 года?

Иногда можно услышать споры о том, как много оружия Армия Крайова отправила – или не отправила – восставшим в гетто. Но вопрос не в этом. Подавление восстания в Варшавском гетто заняло у немцев несколько недель. На «арийской стороне» поляки видели и слышали, что там происходит – и не сделали ничего.

Мы не знаем, что могло бы случиться, если бы Армия Крайова поддержала евреев – и не только в Варшаве, но и во всей оккупированной Польше, где велась подготовка тысяч бойцов для возможного восстания. Однако совершенно точно можно утверждать, что эсэсовцам было бы намного труднее уничтожить это гетто. Более того, поддержка так называемого «еврейского восстания» стала бы мощным доказательством солидарности с польскими евреями. Смысл в том, что можно вполне легитимно поставить под сомнение рассказы о моральных аспектах решения начать восстание ради того, чтобы помешать освобождению Варшавы Советами, если они сопровождаются игнорированием фактов бездействия, когда надо было предотвратить убийство трех миллионов польских евреев и помочь восставшим в гетто.

Здесь возникает другой давно замалчиваемый вопрос. К марту 1939 года британское и французское правительства осознали, что их политика потакания Гитлеру провалилась: разгромив Чехословакию, нацистская Германия развернулась против Польши. Той весной Британия и Франция гарантировали Польше защиту от немецкого вторжения.

Тогда же СССР предложил британцам и французам создать единый фронт против немецкой агрессии в Польше. Это была первая попытка создать антинацистский альянс СССР и Запада. В августе 1939 года англо-французская военная делегация прибыла в Москву, где глава советской делегации, нарком обороны Климент Ворошилов, задал западным офицерам простой вопрос: согласится ли польское правительство на ввод советских войск, если это понадобится для отражения немецкой интервенции?

После нескольких недель колебаний польское правительство отказалось. Один из министров польского правительства якобы спросил: «Если Советская Армия войдет в Польшу, кто знает, когда она уйдет?». Англо-франко-советские переговоры провалились, а несколько дней спустя был подписан пакт Молотова-Риббентропа.

Польскую позицию можно понять: после восстановления независимости в 1918 году Польша вела кровопролитную войну с Красной Армией, которая была готова оккупировать Варшаву. Только французская военная поддержка помогла отбить атаку русских и спасти польскую независимость. В 1939 году выяснилось, что Польша боится СССР больше, чем нацистской Германии.

Никто не знает, смогла бы Польша избежать немецкой оккупации, если бы согласилась на ввод Красной Армии в случае вторжения Германии. И тем более, никто не знает, позволило бы это предотвратить Вторую мировую войну и Холокост или нет. Но вполне обоснованно можно утверждать, что правительство приняло одно из самых роковых и катастрофических решений в польской истории. Так или иначе, его позиция открыла двери для пакта Молотова-Риббентропа, а Варшавское восстание 1944 года закончилось почти полным разрушением города.

Все это ни в коем случае не следует рассматривать, как попытку обвинить жертву. Моральная и историческая вина лежит на нацистской Германии и – параллельно – на СССР. Но если нынешнее польское правительство хочет пересмотреть историю, ему следует заняться и этими более широкими вопросами. Нация и ее лидеры отвечают за последствия своих решений.

Не так давно я посетил «Полин», еврейский музей в Варшаве, основанный по инициативе бывшего президента страны Квасьневского. Я был глубоко впечатлен не только богатством материалов и тем, как они были прекрасно представлены, но и комплексным, исторически честным подходом, лежащим в основе всего этого проекта: эта экспозиция ясно свидетельствовала, что без евреев Польша не была бы Польшей.

Музей демонстрировал и более темную сторону этой переплетенной истории, в частности, появление в конце XIX – начале XX столетий радикальной националистической и антисемитской партии Романа Дмовского «Эндеция». Мой нееврейский друг, сопровождавший меня, сказал: «Пришло время построить польский музей по сравнимым стандартам».

Мой друг прав. А нынешнее правительство Польши следует по пути, который ошибочен и неразумен. Как показывает пример самой Германии, Польша может лучше защитить себя, приняв горькую правду.