«Казахстан может гордиться, что он Казахстан» – художник

Войти в четверку лучших на международном конкурсе скульпторов в Будапеште, завоевать золото на конкурсе в Баку – это ли не мировое признание? Но нет пророка в своем отечестве. Выдающийся казахстанский скульптор Вагиф Рахман размышляет о судьбе отечественного изобразительного искусства, такой же непростой, как и собственный творческий путь длиною в жизнь.

Справка: Родился в Баку. С 1965 живет и работает в Алматы. С 1998 — 2003 жил в Канаде. Более 130 выставок в Казахстане и за рубежом. Заслуженный деятель искусств Казахстана, член Союза художников CCCР (1972), член Союза художников Казахстана (1991), член Общества скульпторов Канады (1998). В 1970 окончил Московский Государственный Художественный институт им. Сурикова.

Вагиф, в ноябре в галерее «Тенгри – Умай» успешно прошла ваша совместная с дочерью выставка. Расскажите о ней, пожалуйста.

Для меня, отца Наргиз Рахмановой, это уже не первая выставка-мечта. Наргиз живет в Германии, она член Союза художников Берлина, там у меня внучка и внук. Когда дети подросли, дочь серьезно занялась творчеством. С прошлого года мы провели три совместные выставки в Алматы, а первый наш вернисаж состоялся в 1999 году в Вашингтоне. Совместные с дочкой выставки произведений – семейная традиция. У родителей я самый младший, десятый. Старшей сестре, Народной художнице Азербайджана, с детства говорил: будем вместе делать выставку. В Казахстане я с 1965 года. Влюбился в девушку-казашку из Алматы и приехал сюда после окончания Суриковского института. Два моих брата тоже скульпторы, одна сестра архитектор, а другая музыкант.

Конечно, если говорить узко о специальности, то между мной, казахстанским художником, и Наргиз, германским художником, — разница большая. В Европе искусство в основном современное и проблемное — не просто пейзажи, портреты и натюрморты, ставится более глобальная задача: затрагивать неизвестные помыслы и мечты человека. Произведения Наргиз концептуальны, связаны с наукой как доказательством тому, что человечество идет вперед. Мне, как человеку другого поколения, ближе проблемные произведения. Мои работы — это скорее гипер-реализм и неореализм. К сожалению, данные течения не преобладают в казахстанском искусстве. В Музее Кастеева редко встретишь одну-две работы гипер-реализма.

Как художник, Наргиз больше сформировалась в нашей казахстанской реальности, или в Германии, где сложился ее концептуальный стиль?

Казахстан в этом смысле может гордиться, что он Казахстан. Это не громкие слова, доказательства есть: Наргиз училась здесь, в алматинском театрально-художественном институте, а я наблюдал за тем, как она рисовала. Меня, прожившего в Канаде почти пять лет, это тоже касается. В Алматы вернулся в 2003 году и многие, в том числе родственники, спрашивали — почему не приехал в Баку? Я отвечал: художник должен жить там, где он может творить. В Казахстане лучше создавать произведения, чем в Азербайджане, хотя это и спорно.

В работах Наргиз присутствует то, что называется «тонкий художественный вкус», что не часто встретишь среди художников.

Ее произведения заставляют думать. В наше время художник нужен думающий, а не отображающий как фотоаппарат. Есть пейзажисты, которые пишут прекрасные пейзажи, а мысли нет. Что касается умения лепить, это называется лепщик, а не скульптор. Своим студентам в Национальной академии искусств говорю: время наше другое, художник должен мысль передать, только так можно двигаться вперед. Я для вас лишь советник, могу научить хорошо лепить, но думать и фантазировать вы должны научиться сами. Чтобы знать, где ваша дорога в искусстве, надо много информации о жизни с профессиональной точки зрения осилить.

Жизни казахстанских художников не позавидуешь, тяжело им, а бедность молодежь отпугивает. На днях меня поразил факт, что самому молодому члену Союза художников Казахстана 54 года. Так наше общество может остаться совсем без искусства! Или все же растет поколение на смену? С этой точки зрения, у казахстанского изобразительного искусства есть будущее?

Мало, очень мало молодежи. Что происходит? По музыке знаю: 25-30 лет назад в консерватории в Баку конкурс был невозможный — все хотели! А последние 7-8 лет на 7 приемных мест только 3 заявки, никто не хочет становиться музыкантом, все идут в торговлю. В послевоенные годы у многих родителей мечта была — научить своих детей пению, танцам. Все бросались пианино детям купить, это был признак достатка, а сейчас пианино никто не покупает.

«Вечер» и «Силуэт степи»

Может быть, критерий творческого потенциала будущего художника в том и заключается, что не покупается на большие зарплаты, пойди он в экономисты или юристы?

Упрямство есть составляющий компонент того, художник это или нет. Художник должен быть упрямым: выбрал дорогу — иди до конца. Знаю, молодые скажут: а куда нам деться, если тюбик масляной краски стоит 5-6 долларов? С одной стороны, бедный не станет художником, а с другой, в мире происходит великий отсев: большинство знаменитых художников с детства были бедными и очень скромно питались.

А ваши студенты действительно талантливы или середнячки?

Действительно талантливы. Я поддерживаю молодых скульпторов, это редкая профессия Мне это надо, я немного колючий и имею очень малый круг общения. Для частного контакта неофициально выбрал двоих, приходят в мастерскую, занимаюсь с ними. Одного, участника уже трех международных симпозиумов, толкаю на мировой уровень, потому что быть местным героем это — ерунда!

В последние 25 лет изобразительному искусству Казахстана уделяется очень мало внимания. «Мало» – еще мягко сказано. С наступлением 90-х ликвидировались многие стадии развития изобразительного искусства, в том числе выставочные комитеты и экспертные комиссии министерства культуры, распалась даже комиссия художественного совета при Союзе художников. Они как бы фильтровали хорошее искусство, выводили его на суд не только наших специалистов, но даже мировой общественности. В этом смысле, уже двадцать с лишним лет существует очень большой вакуум. Какие произведения казахстанского изобразительного искусства мы можем выставить, допустим, за рубежом? Мы можем показать только те работы, которые были созданы в советское время, потому что за 24 года, кроме одного-двух произведений, утвержденных министром культуры единолично, ни Музеем Кастеева, ни Министерством культуры, приобретений не было.

Разве плохо, что художникам дана большая свобода в поиске творческого самовыражения? Никто их больше не загоняет в жесткие рамки идеологически заданного течения. С распадом Советского Союза, коммунистическая идеология канула в лету, а заодно с ней и комиссии.

Все это были искусствоведческие комиссии, комиссии отбора качества, и их не стало. Искусствоведы занялись бизнесом, открытием частных галерей, но люди сегодня в галереи не ходят и они превратились в художественные салоны, арт-магазины. Я наблюдал, покупатель уже не спрашивает: кто автор произведения? Произведение искусства рассматривается как товар: это подойдет по цвету в моей квартире. Автором не интересуются — вот в каком положении оказался художник! И свобода тут не при чем. Если художник хочет быть свободным, он свободен. В Советское время я отказывался лепить Ленина, тоже был свободен, никто не мог мне приказать. Конечно, я чувствовал экономическую блокаду, денег в семье почти не было, но я шел на это ради искусства, из принципа. А были и те, кто зарабатывали на этом и строили себе огромные дома.

Из нынешних искусствоведов, кого можете назвать, кто более-менее «в струе»?

Нету. Раньше были. Нурмухамедов, например, занимался классическим искусствоведением, настоящим казахским искусством – рождение орнамента, использование его в живописи. Такой настоящий человек от земли был. То же самое Шарденов, последний из неиспорченных художников. Я бы сказал, они «чистые» были, а нынешние художники сами не знают куда идут и идут ли вообще куда-то. Они стесняются сказать, к какому стилю принадлежат, и искусствоведы молчат. Абсолютно. Это стало заметно с 70-х годов. Читая статьи в газетах и журналах, я понял, что искусствоведы пишут не статьи-исследования по искусству, а какую-то «поминальную», лишь бы упомянуть того-другого, чтобы не обидеть. Так и кочуют одни и те же имена из одной статьи в другую, а если и встречалась критика, то такая, что все думали, что убивать пришел.

Я болею за свою профессию, люди ведь по искусству судят, как государство процветает. Всегда «музыку — вперед»: вот какое искусство, вот какая земля! Кто-нибудь захочет посмотреть произведения искусства Казахстана за этот период, а показывать нечего. О том, в каком состоянии мы оказались, говорить надо! Это тема для критической конференции. Последняя была в 1986 году. Представляете, как давно? Почему бы не собрать все эти мысли и не послать кому надо? Моя мечта — увидеть профессиональную конференцию. Критика – это же благородная вещь, ранние критики знали это. Сейчас такую конференцию собрать не смогут. Время уходит и как будто пустое белое пятно осталось, люди умерли — и авторов нет, и скульптур нет.

Есть другое решение проблемы: почему бы как в детстве наугад не брать по одному художнику и не писать об его искусстве? Людям нужна анатомия искусства, а не хвалебные речи. Зарубежные гости по одной такой хвалебной статье сразу понимают, что дела плохи. Чтобы критиковать, надо произведение нутром знать — как оно создано? Необходимо анализировать: продвинулся ли автор сегодня на десять сантиметров или вообще никуда не двигается? Где его новые произведения? Главный вопрос — куда мы идем? Сначала пресса задала бы вопрос нынешним членам Союза художников: где ваши произведения за последние три года? Сделайте выставку — по две работы из последних произведений.

Вы сказали, что сегодня галереи превращаются в художественные салоны и магазины. Но сегодня коммерциализация искусства — глобальное явление. Может быть, на это просто надо смотреть по-другому: как художнику перестроиться и стать известным в новых условиях, как приобрести бренд?

У меня своя точка зрения на предбрендовое состояние, это мое жизненное кредо: художник должен каждый день доказывать и себе, и ценителям искусства, что он художник. Я каждый год на 33 % обновляю свои произведения, это 11 новых работ, которые выставляю ежегодно на персональной выставке. Никто так в республике не поступает. В культуре нельзя расслабляться, если хочешь победить, надо быть в форме постоянно. Можно, конечно, иногда вина выпить во время симпозиума, когда без знания языка общаешься со скульпторами из других стран (смеется).

Это есть требовательность к себе.

Естественно, требовательность. Я себе покоя не даю, надо искать, развиваться, нельзя останавливаться: или ты художник, или можешь делать вид, хотя давно уже не художник. В нашем обществе художник как спортсмен, который получил значок мастера спорта СССР и носит его 25 лет. Он уже давно не мастер спорта — спившийся человек, давно бросивший спорт. Так и художник, который однажды получил звание заслуженного деятеля искусств. Он уже давно не заслуженный деятель искусств, потому что перестал писать, потому что ничего нового не создает, не выставляет произведения своего сердца, а наслаждается своими старыми произведениями, а время ушло! Среди нас очень много таких людей, которые вообще не работают и дело даже не в возрасте: где-то в 45 лет уже нет произведений. Почему? — эту проблему искусствоведы должны поднимать на конференциях, дискуссиях, собраниях Союза художников. Их никто не проводит, мы как сироты без родителей остались!

Не то, чтобы нам требовалось руководство из ЦК, которое бы давило: делайте то, это, — нет! Но должен быть какой-то объединяющий духовный импульс, к которому люди бы стремились. Художники выставками живут и не всем дано претендовать на государственную премию. Раньше была премия Союза художников, хоть какой-то стимул духовности. Ради этой премии люди работали, а сейчас ее нет, как нет и премии министерства культуры Казахстана. От этого зависит и финансовое, и социальное положение художника в республике. Имею в виду лучших художников, с которыми министерство культуры не заключает контрактов на будущие произведения. Великие достижения страны отражать надо. Построен прекрасный город Астана (я не строил, нас не привлекают), Арал начал подниматься, космодром действует как часы и люди летают, — на все эти темы надо заказывать предметы искусства, картины писать, ведь все в истории останется, а скульптура дольше всех. Зарубежных гостей удивляет, что у нас очень мало скульптур. Но в стране нет такого скульптора, который мог бы за свой счет отлить двухметровую скульптуру в бронзе!

Может быть, задача художника на данном этапе — в том, чтобы отражать это состояние упадка культуры в обществе, а не ждать, когда его пригласят в Астану для того, чтобы Байконур или другое достижение запечатлеть? Художник ведь должен работать по зову сердца, а не по зову партии, как раньше.

Чтобы написать картину, живописец нуждается в творческой обстановке, в которой он чувствовал бы себя уверенным гражданином своей страны. Самое радостное состояние — когда художник может смотреть на солнце, звезды, облака, — тогда человек сильный, тогда не писать он уже не может, он должен писать! Это состояние потеряно, никто не хочет смотреть в небо и радоваться, потому что нет отправной точки, духовного стимула, люди смотрят вниз под ноги, как бы не споткнуться и не упасть. Если чиновники наверху думают, что художник должен создать ИП и зарабатывать, то информация о нас просто вычеркнута.

Это же смешно — создавать ИП и ждать, когда придет покупатель и приобретет работы. У нас ведь не каждый день произведения покупают. Если у художника иногда купили одно произведение по очень скромной цене, он просто счастлив! Не договора ему нужны, а поддержка. Надо управлять этим, как в других республиках. Даже в Таджикистане Союз художников входит в бюджетное обеспечение, а кто у нас в Казахстане будет уважать художника, считаться с ним? Где было министерство культуры, когда уходил Народный художник Казахстана Тельжанов? А как хоронили первого казахского скульптора Наурызбаева, — просто кошмар! Кто это делает? — мы сами, Союз художников и кто, если не я, скажет об этом? — Нельзя так делать, на глазах разрушается культура, которая была достаточно высокого уровня!

Если в министерстве культуры своих идей нет, нужно собрать нас и спросить: что делать? какие идеи? Я в Союзе художников с 1977 по 1983 год работал заместителем Мамбеева, -знаю, что можно сделать. Когда Мамбеев был Председателем Союза художников, он ходил к Димашу Ахметовичу Кунаеву с просьбой: художникам трудно, они на субсидиях живут, им квартиры нужны. При Советском Союзе Кунаев подарил художникам огромный дом на улице Кожамкулова, а восемь скульпторов и я в том числе в подарок от него получили прекрасные мастерские за свои труды. Это был пик положительной стадии работы Союза художников! Чтобы в областях были художники, я курировал их, ездил по Казахстану, открывал отделения в трех областях. Линия партии в этом отношении была очень хорошей. Партии что, нечего было делать? Мэры Гурьева, Джамбула поддерживали, никто не отказывал, все давали местным художникам квартиры. Никогда не забуду, как болела за художников секретарь Обкома партии Кокчетавской области! Я был потрясен и молча ей аплодировал, когда она сказала: «Квартиры будут, — знаете, когда из области уезжают шесть инженеров, это незаметно, а когда два художника — сразу заметно!» То есть были такие люди, и они еще должны быть! Я бы им всю власть отдал, если бы мог.

Современный художник условиями общества, в котором живет, поставлен перед необходимостью быть одновременно и художником, и менеджером. Вам удается совмещать два в одном?

Что касается реализации своих скульптур, я не очень-то умею. Насчет экономических условий я очень сдержан, мне много не надо. Заказов не беру, застрять можно. Жизнь не такая вечная, как казалось раньше, не до заказов. Мне 75 лет и надо успеть воплотить мысли, с которыми родился, — в этом главная задача. Когда скульптуры готовы, сдаю их в галереи — Тенгри Умай, Ою, Арт Самал — в каждую по пять, а то и двенадцать работ. Пусть галеристы продают, они менеджеры. От них часто слышу, что мои работы уходят за границу. Спрашиваю: кто взял? Интересно же знать куда твоя работа ушла.

Судя по тому, как ваши работы уходят за рубеж, вы состоятельный человек?

Я бы так не сказал. 27 лет живу в мастерской, у меня там третья дочь родилась, квартиры мне не дали. Все еще работаю в той мастерской, но думаю сдавать ее в аренду, чтобы жить на арендную плату, — вынужден. Государство тут не при чем, это внутренние дела Союза художников. Бывшие руководители все разбазарили. Там ничего, кроме грызни нет: вот этих Союз художников любит, а тех — нет. Поэтому не хожу туда. Сам пробиваю себе дорогу в творчестве. Меня же никто в Канаду не посылал, сам выбрал страну и в 58 лет полетел туда. Сейчас свободно владею английским, турецким. Ленинизм оставил здесь, забрал с собой самолетом тонну своих скульптур и сразу открыл там выставку. Члены канадского скульптурного общества ходили и толкали друг друга, — у нас никто так не выставляется. Он наверняка миллионер, столько бронзовых скульптур! У него в Казахстане фабрика!

Потом были арт-ярмарки. Работал во многих европейских странах, был в Китае, видел Мавританию, западную Сахару, участвовал в мировых выставках в Торонто, Нью-Йорке, Вашингтоне. Забавные вещи происходили. Может, за мои высокие показатели я был исключен из Союза художников. Приехал в 1999 году и художник Амандос Аканаев организовал демонстрацию протеста в мою защиту. Даже не знал, что у меня столько друзей: 150-200 человек толпой собрались на улице Кожамкулова с транспарантами — шум, гам, милиция приехала — что такое? Через два часа мне позвонили из Союза художников: мы нашли ваше личное дело…

«Птица» и «Медитация»

Расскажите о своих ранних интересах. Когда началось ваше первое знакомство со скульптурой?

Лепил я с пяти лет. В математике у меня голова совершенно не работала и в 7 классе учитель сказал: или ты уходишь, или мы тебя выгоним. Я ушел и помогал сестре, писал акварели, лепил скульптурки. И вот мне 14 лет, 1954 год, море рядом и я отправился поступать в военно-морское училище. В годы сталинизма отца и дядю расстреляли и меня как «сына врага народа» туда на порог не пустили. Что делать? Мама предложила пойти в художественное училище. На учебу ходил с холодным сердцем, пока на второй год не заметил, что ребята собираются дополнительно по вечерам в группу, в которой тренируют руку в рисовании, как скрипачи. В свой круг они меня не взяли и это было большим толчком. Когда злюсь, всегда делаю хороший вывод: как это я не буду рисовать? — Буду. Упрямство победило и дома я начал рисовать с 10 утра до 11 часов вечера все, что видел: родственников, мебель, цветы, стулья, окно. Рисовал каждый день и за год так набил руку, что через год ребята приняли меня в свою компанию рисовальщиков и между нами вышло соревнование – кто лучше рисует. Получилось так, что только двое нас поступили в Москве в 1959 году. А конкурс там был — всего восемь мест на весь СССР!

Что или кто двигал вас как скульптора вперед по мере развития?

В 1965 году я приехал в Алма-Ату. Скульпторов здесь было всего пять человек и то, что увидел, мне не понравилось. Это был натурализм, просто холодные маски, чучела. Так в Китае и в Англии лепят — даже ресницы копируют. Потому Роден и стал великим, что у него экспрессия, чувства, разум. Я стал искать другую форму скульптуры. Очень долго бился в поиске, пробовал-ломал, снова и снова, а люди относились к этому, как будто у меня с головой не в порядке: тебе деньги дают — Ленина на заказ лепить, а ты не лепишь! Ладно, думал — пусть я ненормальный, посмотрим, что будет через 25 лет!

В 1985 году впервые выставился … в Таджикистане. До 50 лет ЦК партии запрещал делать выставки, а мне было 45. Но надо было с чего-то начать и я уговорил Мамбеева — не в Алма-Ате же выставка! По его распоряжению погрузил 20 своих скульптур в машину, а сам полетел самолетом. В Таджикистане был прекрасный прием, вышла первая статья. Когда персоналка идет, ты со стороны видишь: что сделал, замечаешь ошибки, можешь улучшить себя и идти дальше.

Назовите 2-3 любимые ваши работы и немного о них.

Я как наркоман кайфую от того, что делаю скульптуру. Когда делаю работу, никогда не устаю, не понимаю даже слова «устал». Отчего я должен уставать? Это же моя любимая работа! Пока ее исполняешь, полностью заполняешься, иногда надо проверять и день-два со всех сторон, чуть ли не вверх ногами смотреть — нет ли ошибки? В это время чувствую большую любовь к работе. Поэтому появляются какие-то особые произведения, может быть, две-три работы из цикла «Бронза, стекло». Я ими так доволен, что не продаю. Нельзя это продавать — стоят, чтобы совесть у меня работала. Не люблю слово «шедевр», просто доволен своей работой, удачные произведения получились, могу показать кому угодно – вот моя работа! Одна называется «Отражение», горизонтальная работа и «Модель №3 восточная».

Какая из зарубежных выставок самая памятная? Какое достижение самое крупное?

Мне очень нравится то, что я сделал в Украине — парковую скульптуру в Тернополе в 1990 году. Кроме международных симпозиумов, участвовал в трех биеннале — в Японии, Азербайджане (Баку), Венгрии. На месте, без эскизов нужно было все держать в голове и рубить из камня. Я получил две премии, прошел конкурс в 92 человека, попал в четверку лучших и выступил в Будапеште на выставке готовых работ. Там получил поощрительную премию. Мне подарили два месяца, чтобы сделал им скульптуру. А в Баку я получил золотую медаль в 1989 году. Сейчас из-за возрастного ценза от симпозиумов отошел, пожилых туда особо не пускают. Зато, как опытного скульптора, меня часто приглашают членом международного жюри — в Малайзию, Аргентину, Бразилию.

Возможно, в тяжелые времена и проверяется потенциал художника как творческой личности? Настоящий художник в любых условиях остается художником и видит свою задачу в том, чтобы создавать мечту. Трудно или нет, а особенно, если трудно, художник как заложник своего таланта, все равно будет заниматься только творчеством.

Аминь. В советское время мы были как в глубоком сундуке закрыты. И вот, когда художников из сундука выпустили, они начали бросаться кто куда: часть уехала за границу, часть просто не поняла, что делать со свободой и по инерции продолжают делать то, что делали, — не созрели еще для нового, а молодежь только сейчас начала созревать. Но ситуация скоро изменится и появятся отличные картины, потому что в развитии искусства нет остановки. Как известно, после ночи наступает утро и хочешь-не хочешь, а будешь писать прекрасные картины. Я абсолютно в этом уверен — в великолепном нашем развитии.

Большое спасибо за интервью.

Беседу вела Дина Дуспулова, арт-эксперт

• 137
• 120